Юлия Кузнецова - Где папа?
Бедный Фокс
А на вечеринке – как обычно. Девчонки танцуют в середине зала, громко хохочут, поправляют друг на друге платья и причёски, перешёптываются (конечно, самое то – под громкую музыку шептаться), с презрением смотрят на парней. А у тех – дико деловой вид, они что-то важно так обсуждают, сбившись в кучу у шведской стенки, пинают друг друга, иногда громко ржут.
Я присела на край скамейки и стала вспоминать тот день, когда я танцевала, таская за собой Кьярку на пледе. Я себе тогда жутко крутой казалась, готовой к танцам на дискотеке. А сейчас с горькой усмешкой поняла в очередной раз, что мечты и реальность – это совсем разные вещи…
Заиграл медляк. Девчонок как ветром сдуло, а на танцпол выползли более или менее устоявшиеся парочки, которым уже не стыдно танцевать вместе, над которыми точно не будут ржать.
Я поднялась, чтобы уйти. Народу полно, а мне всё равно одиноко.
Вдруг ко мне подошёл Фокс.
– Спляшем?
Я оглянулась.
– Ты мне?
– Ну а кому ещё? Пошли со мной.
Он тоже оглянулся. Вдруг взгляд его замер. В дверях стояла Алиса. И угрюмо на него смотрела.
– О боже, – сказала я, – она же меня потом…
– Слушай, я тебе тогда помог!
Я фыркнула. Надо рассказать Андрюхе. Чтобы он окончательно перестал бояться Фокса.
– Но ты только ещё кого-то после меня пригласи, – предупредила я. – Не хочу, чтобы об меня потом сигареты тушили.
Он вздохнул и вытащил меня в середину зала. Положил руки мне на талию, соблюдая «пионерское расстояние». Потом снова вздохнул, словно набираясь храбрости, и прижал меня к себе чуть ближе, положив ладони на мою спину.
У меня внутри всё так и прыгало. Честно сказать, я ни с кем не танцевала. В смысле я никогда не ходила на дискотеки, не думала, что меня вообще кто-то может пригласить, такую страшную.
Я понимала: то, что мы с Фоксом танцуем сейчас, – вообще ничего не значит. Но всё равно это было жутко волнительно. У меня ладони вспотели, хорошо, что у него рубашка была тёмно-серая, а не белая, иначе, наверное, мои лапы отпечатались бы.
Девчонки на меня с завистью смотрели.
– Погоди, – дошло до меня, – а ты меня пригласил, потому что она ко мне ревновать не будет?
– В смысле? – не понял он.
– Ну, у меня такая ро… то есть внешность, что… ну как бы… не вызывает ревности? Нет?
– Слушай, я тебя пригласил, потому что ты нормальная, – сказал Фокс.
– Спасибо, – удивилась я.
И медляк кончился. Началась игра в яблочко. Ну, когда яблоко зажимают между подбородком и шеей и передают друг другу по кругу. Без помощи рук, конечно.
В принципе, я себя чувствовала гораздо увереннее, чем когда пришла. И на меня как-то смотрели… Как на нормальную.
Но всё же я решила, что игра в яблочко – это для меня уже слишком. Ту мач, как говорится. И направилась к выходу. А на меня торпедой шла Алиса. Прищурившись, полная решимости. Я испугалась. Но она, обогнув меня, двинулась к кругу, играющему в яблочко (Фокс как раз передавал яблоко Наташке).
Фух.
Всё-таки я считаю, меня от Алисиного гнева моя рожица страшноватая спасла.
А на следующий день мы поехали на дачу, и впервые дорога не показалась мне мучительной, потому что я всё думала про дискотеку, Фокса, Алису и остальных.
Мама долго возилась сначала с замком на заборе, потом – в доме.
– Тут, – пыхтела она, – нужна не женская сила…
Грустно мне стало, просто ужас. Это же в первый раз, когда мы на дачу без папы приехали. Я подумала, что теперь каждое дело будет этими мыслями сопровождаться. Это папа делал, то папа делал. А вот это без папы – вообще никак. Например, грядку под картошку вскопать.
Я прошла на кухню и увидела её. Картофеледавилку…
Никакого пюре
…Папа с хитрой улыбкой появился в дверях кухни, опёрся руками о дверной косяк и наклонил голову.
– Отгадайте, что я купил?
На локте у него с шуршанием покачивался обычный синий пакет. Папино лицо было тёмным-претёмным от загара, лоб блестел от пота. Он тяжело дышал, жевал жвачку, но взгляд у него был такой задорный, словно он готов вытащить из кармана, посреди июльской жары, палочку с бенгальским огнём.
А у мамы как раз подгорала рыба. Кусочки морского языка, тщательно обваленные ею в муке и соли, насмерть прилипли к чугунной сковородке, которую она из принципа не хотела менять на новую.
Так что мама стояла вся распаренная, с красным лицом и ковыряла рыбу то лопаткой, то вилкой, с грохотом бросая их в раковину, и приговаривала:
– Ах, чтоб тебя! Вот зараза! Ну ты подумай! На секунду отвлеклась!
Так что угадывать содержимое пакета пришлось мне.
– Новый половник?
– Не-а!
Папа с очень довольной улыбкой вытащил из пакета какую-то штуковину, похожую на тяпку, только маленькую и пластмассовую.
– Вот! Вот что это такое! Кто угадает, тому приз! А? Мама бросила на штуку взгляд и хмуро ответила:
– Картофеледавилка!
Папа надул губы и сделал брови домиком.
– Ну вот… Так нечестно. Ты знала? Или угадала?
– Объясните мне, – потребовала я, – зачем давить картофель? Сок из него, что ли, делать?
– Вот именно, – тихо сказала мама, с сожалением выкладывая из сковородки ободранные с одного бока кусочки рыбы, – зачем давить ею картофель, если есть толкушка?
– Толкушка – это толкушка, – заспорил папа. – А это специальное приспособление. Пюре делать. Люди специально его придумали.
Мама молчала, скребла сковороду, теперь уже губкой и под струей воды.
– Ну вот, – повторил папа и повернулся вокруг своей оси, – я так не играю…
Он положил «давилку» на стол и пошёл к себе в комнату. Мама посмотрела ему вслед и вдруг, словно что-то вспомнив, прошептала:
– Ой… Обиделся! Иди скорее за ним, похвали давилку. А то прихватит писательский кризис.
Я пошла к двери.
– Давилку он купил, – услышала я за спиной мамино ворчание. – Лучше бы сковородку новую привёз.
Папа сидел за ноутом, который обязательно привозил с собой на дачу, чтобы писать рассказы. Сколько бы я новое приспособление ни хвалила, он мне уже не верил.
– Да-да, – рассеянно отвечал он, щёлкая мышкой, – конечно… Купил я чушь какую-то… Да мама ещё и знала, что это. Нет чтобы притвориться, что не знает… Ладно, сам понимаю, зря купил. Такой день…
В общем, сегодня, когда мы с мамой приехали на дачу без папы, первым, кто нас встретил, была эта давилка.
Ни разу не использованная, она забилась в угол и гордо торчала оттуда, чёрная и прямая.
– Ну привет, – сказала я ей и достала телефон, чтобы напечатать эсэмэску.
«Папуля, дорогой! Мы приехали на дачу. Отгадай, кто нас тут ждал? Твоя картофеледавилка! Молодец ты, что тогда её купил».
А потом подумала и послала вторую эсэмэску:
«Но без тебя – никакого пюре».
Глава 22
Розовый джемпер
Прошло полгода. И они приехали.
Они – это Андрюха и Кьяра. Их отец перебрался в Москву и попросил Татьяну привезти детей на осенние каникулы.
– Он давно хотел с нами пожить, – сказал Андрюха, – когда ещё разрешение подписывал на наш выезд за границу. Он маме сказал: «Меня позвали в Москву, на складе работать, как перееду – пришлёшь их ко мне».
– Приходите уже, а? – попросила я и повесила трубку.
– Лиза-а! Лиз-а-а! – этот крик так и стоит у меня в ушах.
Радостный крик моей любимой девочки. Она стояла у меня на пороге, в белой куртке, в белой беретке, с нежно-голубым шарфом на шее. И протягивала ко мне руки в голубых перчатках. Её кудрявые волосы торчали из-под шапки.
Андрюха изменился. Ему исправили косоглазие (он мне доложил по скайпу, что ему сделали операцию и она была очень простой, в больнице он всего пару дней провёл), и он теперь ходил в модных очках в тонкой оправе. Под синей курткой виднелся розовый джемпер и белая рубашка под ним. Что-то в нём появилось итальянское, что ли…
Я села на корточки, и Кьярка бросилась мне на шею. Я зажмурилась. Она так выросла. Но пахнет как и раньше – ванильным печеньем.
– Привет ещё раз, – сказал Андрюха. – Посидишь с ней, а? Мне тут надо…
Я улыбнулась. Андрюха только снаружи изменился, а внутри всё такой же. Пойдёт, видно, к Фоксу с Алашей, доказывать, что не верблюд. Ну-ну.
Я поднялась, разматывая шарф на Кьяре.
– С удовольствием посижу, – сказала я. – Только сними свитер розовый, мне кажется, они тебя не поймут.
«Итальянец» покраснел.
Верёвочка
Кьярка смешная.
Стала размахивать руками, когда говорит. И что-то в интонациях появилось тоже итальянское. «Та-та-та-та!» – и голос взлетает вверх.
Я любовалась ею. Я была счастлива.
Моя тоска по ней немного притихла, но сейчас я позволила себе чувствовать всё, что хочется. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Плакать от счастья.
Я выслушала все новости.
Кьяра могла теперь есть всё что вздумается («И помидоры, и пиццу, и шоколадное мороженое!»). Правда, об этом Андрюха мне тоже писал. О том, что купание в море совершенно вылечило Кьяркину ногу.
