Сергей Белоусов - Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным
Сбежавшие Теодоро, Элен и жалкий ангел-хранитель, присоединившийся к ним на крыше, спасаясь от погони, проникают по трубе в роскошный гостиничный номер. Номер не занят. Прячутся до утра в шкафу и под диваном, привычно голодая. Слышат, как герольды разъезжают по улицам, объявляя о предстоящей казни Зерро. Под утро Теодоро и ангела смаривает тревожный сон. Элен, приняв решение перед рассветом, тенью выскальзывает из гостиницы.
Элиза, Хиплио и его родители разыскивают своих. Карета застревает на городской площади, где перед казнью собралась тьма народа -- ни пройти, ни проехать. Вынуждены пережидать. Зерро Гут, опутанный веревками, романтически красивый, поднимается на помост.
В гостиничный номер входит величавая дама средних лет. Лакеи, втащив сундуки, кофры и саквояжи, исчезают. Осматривая апартаменты, дама -- вдовая маркиза -- обнаруживает спящих Теодоро и ангела. Забытое лицо склоняется над шарманщиком, выплывающим из сна. "Ты ли это?.." -- бормочет он, не веря. "Ты ли это?.." -- вторит она. Последующий диалог объясняет недогадливым, что Теодоро встретился со своей сбежавшей женой, матерью Элизы.
Маркиза кратко сообщает о себе. Жизнь прошла, а счастья нету. Муж-маркиз умер. Любимый сын сбежал, узнав о недостойном поведении мамы в первом браке. Скитания. Раскаяния. Ветер невзгод. Поиски брошенной дочери, первого мужа, которого не переставала любить, и сына, пошедшего в разбойники.
"Где шарманка?" -- вопрошает Теодоро решительная маркиза. "Твоя же дочь и сперла." -- "Как ты воспитал ее, негодяй!" -- "Сама такая! Я старался. Мы голодали". -- "Я же написала, уходя -- сломай шарманку! Там были алмазы, дурень! Бабушкино наследство!" -- "Откуда же я знал! Шарманка -- кусок хлеба!" -- "Ты никогда не слушал меня!.."
После рассказа Теодоро о мытарствах семьи изрядно достается от маркизы и ангелу-хранителю. "Я маленький и больной..." -- оправдывается тот. В ходе дальнейших объяснений даже маркиза понимает, что преступник, чья казнь вот-вот произойдет, ее сын и брат Элизы. Вся компания бежит на площадь, стараясь попутно разыскать Элен.
Зерро Гут с достоинством кланяется народу и отдает себя в руки палача. "Остановитесь!" -- звенит над площадью девичий голос. Прекрасная, растрепанная Элен с сияющей на солнце головой взбегает на помост. Перед напором ее чистоты бессильна даже стража.
"Я объявляю себя невестой этого юноши! -- восклицает Элен, приникая к разбойнику. -- По законам страны приговоренный свободен, если чистая девушка готова стать его женой!"
Общее замешательство, восторг толпы, к помосту пробиваются остальные герои. Герцог прижимает к сердцу обретенную дочь, обнимает новоявленного зятя с преступным прошлым. "Я новый наместник этого края, -- доходчиво объясняет он слугам закона. -- Вот грамота короля! Милую всех!" Толпа беснуется от удовольствия, гремит за сценой невидимый оркестр. Бурное всеобщее торжество и две свадьбы в финале. Шарманку решено не ломать --пригодится следующим поколениям. Конец.
Хлебосольство Базилевса подавляло. Десятки блюд за ужином были в диковинку Алене с Лизой, некоторые вызывали опасение, иные -- оторопь. Всезнайка Печенюшкин, сидевший между девочками, быстро перечислял исходные продукты, когда лакей с очередной тарелкой почтительно склонялся около одной или другой из сестер. Изумительно красивый паштет из дождевых червей, копченые каракатицы, запеченная ящерица в соусе из чернильных орешков и кардамона, морские свинки под маринадом...
-- ЭТО плавает?.. -- осторожно спросила Лиза, еще не утолившая даже первый голод.
-- Нет... -- Пиччи скосил глаза на фарфоровое блюдо в руках официанта.
-- Ползает?
-- Нет, нет, что ты...
-- Прыгает? Скачет?
-- Да нет же!..
-- Летает? Насекомое?..
-- Бог с тобой! Это как раз можно есть. Довольно вкусно. Молодые ростки баобаба с белыми грибами и печенью индюшки. Соус типа майонеза.
-- Потянет... -- Лиза позволила наложить себе полную тарелку. --М-м-м... Объеденье! Попробуй, Ленка! Слушайте, есть здесь что-нибудь, кроме вина? Крем-сода с ананасным соком? Вон в тот самый большой бокал, пожалуйста!
Федя уминал все с равным аппетитом. Лампусик, сидящий прямо на столе в миниатюрном креслице перед отдельным крохотным столиком, отщипывал крошки пирога с целиком запеченной в нем фаршированной колибри. Печенюшкин ел то, что и сестренки. Возможно, ради компании.
После ужина общество перешло в гостиную, где подавали мороженое и фрукты. Беседа, завязавшаяся за столом, разбилась здесь на отдельные ручейки, обтекавшие несколько групп диванов и кресел.
Пиччи бродил по залу с вазочкой орехового пломбира в шоколадном сиропе, приостанавливаясь то тут, то там. Внезапно чья-то ладонь легла на его плечо. Мальчуган обернулся. Рядом с ним стоял Тюнь-Пунь, улыбаясь по обыкновению.
-- Если господин артист не возражает, я был бы счастлив показать ему замок. Зимний сад, верхние галереи, домашний музей, сторожевую башню. У нас собрано немало чудес и из верхнего и из нашего здешнего мира. Я чувствую в вас незаурядное образование -- полагаю, ученому гостю будет любопытно...
Печенюшкин оглядел гостиную. Сестры Зайкины примостились на коленях у Базилевса. Лиза тараторила, делясь секретами творческой кухни, Алена играла массивной цепью дракона, походившего на доброго дедушку всех котов мира. Федя среди островка старых дам чувствовал себя как рыба в воде, излагая систему перевоплощения Станиславского. Авторство системы домовой приписывал себе. Лампусик, беззаботно порхая среди цветов апельсинового дерева, росшего из огромной кадки, за ничтожную долю мгновения обменялся с Пиччи понимающим взглядом. В жизни эльф был неизмеримо надежней, чем в той незавидной роли, что отвела ему Лиза в своей первой пьесе.
-- Море моей признательности смыкается с океаном вашей любезности, --учтиво поклонился Печенюшкин. -- Хозяйское же радушие стирает границу меж ними. Я с величайшей охотой следую за вами...
-- ...О, я был бы в отчаянии, доведись мне огорчить вас, --неторопливо, чуть нараспев, уверял китаец, -- но все же, по моему недостойному разумению, ваза, так восхитившая нашего гостя в музее, принадлежит закату эпохи Хань, но никак не раннему Троецарствию.
-- Не смею спорить с истинным знатоком древности... -- Пиччи выглянул вниз из окошечка башни. -- Да, высоковато. Примерно девяносто два метра и тридцать семь сантиметров до земли. Точнее, до камней. Конечно, сейчас темно, но, по-моему, площадка вымощена фант-фаронским гранитом? Отсюда неприятно падать.
-- На сей раз вы совершенно точны. -- Тюнь-Пунь прямо-таки расцвел. --И в разновидности камня и в расстоянии. Не сомневаюсь, что вы бы могли упомянуть и миллиметры. Итак, хватит играть, господин артист. Упасть вниз было бы действительно неприятно. И вам и мне. Объясните, чем приглянулся наш замок "труппе Теодоро"?
-- Слова любезного проводника расцвечены иронией, -- Печенюшкин осторожно забавлялся, словно бы пробуя ногой холодную воду, перед тем как резко нырнуть на дно. -- Почему "труппа Теодоро" произнесено с издевкой?
-- Божественный огонь! -- В лице китайца, впервые сбросившего улыбку, обнаружилось нечто тигриное. -- Нет, не так! Скорее, дьявольский. Ваша ремесленная пьеса просто пылает им. Бродячие лицедеи с горсткой волшебных знаний неспособны на это. А постановочные эффекты?! Магия ТАКОГО уровня доступна в Фантазилье единицам.
-- Ну... Мы.... Учились понемногу... -- Пиччи развел руками. -- Вот и это.... доучились... Способные, видно.
-- Базилевс доверчив и стар, -- с горечью произнес Тюнь-Пунь. --Зоркость изменяет ему в последнее время. А публика, как известно, дура. Тем более наша, провинциальная. Вас будут носить на руках, не задумываясь об источнике пламени... Разговор мог бы пойти иначе, но вы смеетесь надо мной.
-- Ни в коем случае! -- возмутился Печенюшкин. -- Всего лишь дразню!
-- Завидная самоуверенность... -- китаец отступил на шаг. -- Считайте, что я рассердился, любезный артист. Конечно, мне не сравниться с Базилевсом в его лучшие годы, но сил обуздать нахала хватит.
Облик Тюнь-Пуня на глазах менялся. Сходство с тигром, еще недавно чуть уловимое, росло с каждым мгновением. Пропал шелковый вышитый халат, густая полосатая шерсть покрыла тело, руки коснулись пола, превращаясь в лапы, и когтями заскребли о камень.
Грозный хищник, которым обернулся китаец, занимал две трети пространства башенки, умело оттеснив Печенюшкина от единственного окна. Грозно рыча, тигр демонстративно облизывался, обнажая чудовищные, неправдоподобной белизны клыки. Жаркое дыхание зверя обдавало Пиччи, словно пар из кипящей кастрюли.
Не дожидаясь атаки, мальчуган кинулся на противника, точно выброшенный стальной пружиной. Тела их столкнулись, переплелись клубком и рухнули на пол.
Тонкие пальцы Пиччи уперлись в шею животного, с невероятной мощью отжимая от своего горла страшную оскаленную пасть. Тигр обхватил мальчика лапами, стараясь полоснуть когтями по коже. Несколько раз они перекатились, попеременно оказываясь внизу. Когда голова оборотня нависала над лицом Печенюшкина, капли слюны из ужасной пасти падали ему на грудь и подбородок. Яркая вечерняя звезда в узеньком оконце безразлично следила за поединком.
