Школа пяти Башен - Карин Мюллер
Хейзел уже переключилась в свой привычный режим болтовни.
– Прекрасно тебя понимаю. Я обычно тоже с трудом просыпаюсь по утрам. Но здесь, в лесу, я вскочила при первом проблеске солнца, так же, как…
Я уже почти не слушаю её. Это не очень хорошая моя привычка, должна признать. Иначе я бы лучше разбиралась во всех этих местных странных правилах. И лучше бы понимала, что здесь не так. Мне просто срочно нужно поговорить с папой один на один. Что он там такое хотел рассказать мне про школу? Почему мне нельзя жить в одной из башен? В том споре с Пегги Рингвальд он заявил, что я ещё не готова. К чему? Что он имел в виду? Вообще ничего не понимаю в этой ситуации.
Погрузившись в свои мысли, я вместе с Хейзел спускаюсь по лестнице.
Как будто мне мало других проблем. Сейчас начинает казаться, что тысячи глаз смотрят на меня из зелёных зарослей, оплетающих башню растений. Каждый безобидный шорох страшно пугает меня.
А может, Зои права, а не Бену. Папа прав, а не ректорка. Но теперь уже слишком поздно. Я уже здесь. И выясню, что происходит.
Завтрак, в точности такой, как обещал Бену, действительно вкусный. Только приступив к еде, начинаю понимать, насколько я голодна. Я уплетаю три вафли с кленовым сиропом и джемом, большую тарелку фруктового салата и выпиваю два стакана овсяного какао.
Когда мы с Хейзел входим в зал, все головы поворачиваются к нам. Но опять же никто ничего не говорит. Любопытные взгляды щекочут мне шею, некоторые приветливо кивают, другие вопросительно смотрят. Но, похоже, ни один Живущий на деревьях не сомневается в том, что мне разрешено быть здесь.
Только Зои и её подруги сидят в углу с окаменевшими лицами и просто делают вид, что не замечают меня.
Всё это кажется очень странным, если использовать любимое выражение Зои. Сначала такой дикий шум вокруг этой церемонии, а потом никто, кроме одной выскочки, не спрашивает меня, что я здесь забыла и можно ли мне здесь находиться? Почему они все так относятся к этому?
Не подвергают сомнению. Как сказал бы папа: «Тут даже грибы на сковородке с ума бы посходили от таких размышлений».
На душе тяжело от того, что я не видела своего отца со вчерашнего вечера.
До сих пор мы никогда не расставались на ночь. За исключением одного случая, когда я лежала в больнице после того, как мне вырезали аппендицит, а ему внезапно пришлось уехать из-за прорыва водопроводной трубы. Об этом мне рассказала медсестра, когда я очнулась от наркоза. Два дня и две ночи я тогда провела без него. Странно, но до сих пор я никогда не задавалась вопросом, как можно потратить сорок восемь часов на то, чтобы открыть и снова закрыть главный вентиль в школьном здании и заварить несколько прохудившихся труб в подвале. Я и то могла бы сделать это быстрее. Сейчас бы могла… В то время мне было семь.
Интересно, чем сейчас занимается отец? И когда у меня будет возможность задать ему все свои вопросы? Или поговорить с Бену? Я так надеялась встретиться с ним за завтраком. Но потом мне приходит в голову, что у каждой башни своя столовая.
– Это временно, – говорит Хейзел.
– Что? Разве я спросила это вслух?
Она поспешно кивает.
– О, хорошо. Извини. Я, наверное, задремала вчера, когда объясняли все важные вещи.
– Флёр Вербум сказала тебе об этом, – напоминает она, с любопытством глядя на меня поверх края своей чашки. Затем внезапно краснеет до корней волос. – Я не подслушивала. Честное слово, нет. Ваш разговор в ванной был временами очень громким, а у Внимающих днём хороший слух. Мы ничего не можем с этим поделать.
Я рассеянно киваю. Это многое объясняет из моего детства. Сразу после этого качаю головой. Теперь я уже и сама верю, что я одна из них. Или могла бы стать ею. Но кто знает?
– А когда мы получим наше расписание занятий? – смущённо замолкаю. – Или я уже спрашивала об этом?
Хейзел смеётся:
– Нет. У тебя его ещё нет? Подожди.
Она кладёт в рот последнюю ложку мюсли, облизывает пальцы и вытирает их насухо тканевой салфеткой.
Затем роется в своём рюкзаке и достает сложенный серый листок бумаги.
– Экобумага, – объясняет она в ответ на мой вопросительный взгляд.
– А что означают «М» и «А»? – недоумённо спрашиваю я.
– Математика и английский, конечно, – отвечает Хейзел.
Но, прежде чем я успеваю расспросить её о других предметах, на бумажку падает тень. Пегги Рингвальд наклоняется к нам, складывает расписание и протягивает его обратно Хейзел.
– Добро пожаловать в Зелёную башню, Лена Хейворд. Вижу, ты всё-таки решила стать одной из нас. А теперь отдай мне, пожалуйста, твой смартфон.
Глава 17
– Кроваво-красный паутинник! Я же это видела! – кричу я на папу. – Это что ещё за предметы? Учение о дэвах? Эликсиры? Магия растений? Ментальная коммуникация? Учение об элементах? Что за чокнутые названия? Что это за школа, папа? Почему ты приволок меня сюда? Именно поэтому ты не хотел, чтобы я жила в одной из башен? Я слышала, как ты сказал, что основных предметов будет достаточно. Почему?
– Да пойми ты…
– Я ничего не понимаю, папа! Что это за секретный подвальный проект, над которым ты работаешь? Почему я не могу тебе помочь? Для чего тебе нужна эта комната?
– Успокойся, земляная звёздочка. Давай всё по очереди. Может, у Хейзел традиция – называть так странно обычные предметы. Например, биологию, химию и религиоведение? Чтобы звучало более романтично?
Он даже не смотрит на меня, разговаривая, а продолжает прикручивать огнеупорную полку для тяжестей к стене прибранного подвала.
– Или у тебя просто уровень сахара в крови упал, – говорит он так спокойно, что мне хочется взорваться, а он просто протирает свои очки. – В период полового созревания…
– Упал уровень сахара? После завтрака? – голос у меня срывается.
Позади самое скучное школьное утро в мировой истории. В то время, как двенадцать других Живущих на деревьях из младших классов отправились в лес с Флёр Вербум, Пегги Рингвальд заставила меня в своём офисе решать дурацкие тесты с несколькими вариантами ответов. Бесконечные. По математике, английскому и
