Евгений Рудашевский - Куда уходит кумуткан
– Дядя Коля… – прошептал Максим, когда тот объявил ему об отъезде.
– А чего ты мне? – насупился нерповщик. – Оставим нерпят, ничего с ними не случится. Палатку никто не украдёт. Будет стоять себе спокойно. Твой дед вечером приедет, поночует в ней, а утром всё заберёт. Мы пока что на берег вернёмся.
– Дядя Коля…
– Да чего? Вопросы, это ты дедушке задавай. У меня, знаешь, промысел на носу, скоро сезон откроют. Надо готовиться. Мне каждый день важен, так что… Потом Байкал вскроется, много нерп не настреляешь. С вами тут посидишь покумекаешь, а мне на жизнь зарабатывать. Если б твой дед не пожадничал, я бы к квадроциклу нарты взял, на них бы всё вывезли без проблем.
Николай Николаевич заметил, что Максим огорчён почти до слёз, и смягчился:
– Ладно тебе. Всё в порядке. Твой дед нам ещё спасибо скажет, что мы вас со льда увезли. Он сейчас только про нерпят и думает, потому что заплатил за них. Ну давай, собирайся.
Дядя Коля хотел похлопать Максима по плечу, но тот увернулся. Пошёл к друзьям. На ходу украдкой показал язык Следу. Тот не обратил на него внимания.
В палатке состоялось выездное совещание штаба «Бурхан». Всем хотелось вернуться на берег, это признавал каждый. Но нельзя было оставлять нерпят без присмотра. Решение было единогласным. Максим даже развеселился, представив, как после каникул напишет сочинение о приключениях на льду, о том, как они, трое подростков, остались посреди зимнего Байкала без взрослых.
– Это как же? – удивился дядя Коля, узнав, что ребята не хотят ехать.
– Мы дедушку подождём, – краснея ответил Максим. Если б не поддержка Саши и Аюны, стоявших за его спиной, он бы не осмелился это сказать. – Вы сами говорили, что он к вечеру приедет.
– Не выдумывай! – насупился Евгений Константинович.
– Полезайте в машину, а? Не надо тут сцены устраивать. Не маленькие уже, а кочевряжитесь.
– Нет, – тихо, но твёрдо ответил Максим.
Боялся посмотреть в глаза нерповщика. Смотрел на его руки. Кисти у дяди Коли были большие, словно раздутые. Пальцы – мозолистые, поросшие рыжим волосом; сардельки, по суставам передавленные нитками.
– Вас, собственно, никто не спрашивает, – посуровел Евгений Константинович. – Сказано, значит полезайте. Вот и вся песня. Подрастёте, тогда будете умничать.
Максим промолчал. За него ответила Аюна:
– А вы ему не командуйте, не вы его дедушка. А Виктор Степанович сказал ждать, значит, будем ждать. – Подумав, Аюна добавила: – Вот и вся песня.
– Да ваш Виктор Степанович вам слова не сказал! Потому что думать про вас забыл!
– Никуда мы не поедем, – упрямо твердил Максим. – Дождёмся дедушку.
– Ну и… бог с вами. У них, видно, вся семейка такая. Слишком умные. Всё, Коль, поехали. Надоело тут. Не хватало ещё с детьми нянчиться.
Нерповщик медлил. Он надеялся, что ребята одумаются. «Ну а мне-то что? Не я их сюда тащил. Витя сам виноват. Был бы поумнее, так на уазике поехал бы и детей забрал бы, чего им тут ждать? Так ведь нет, где ему о чём-то Женю просить… Как дурак, поехал на квадроцикле. Потому что гордый. Значит, если что, грех – его. И Женин. Ну в самом деле, не гоняться же за ними! Знаю я этих детей. Упрямые, ещё разбегутся, так и в щель провалятся. А в лагере с ними ничего не случится. Посидят до вечера. Им даже на пользу будет». Успокоив себя такими мыслями, нерповщик кивнул Евгению Константиновичу.
Максим, в свою очередь, надеялся, что одумается дядя Коля. Останется с ними. Расскажет охотничьи истории. «А мы бы помогли ему сети распутать. И ужином накормили бы».
Хлопнула дверь. Забормотав, проснулся мотор. Пахну́ло бензином.
Максим ещё долго следил за удалявшимся уазиком.
Плетёнка облаков наконец обветшала. Сквозь неё просочилось красное бесформенное солнце. Снег вокруг стал ещё белее. Ветер приходил краткими, но колючими порывами.
Силуэты гор окрепли. Сейчас они казались застывшими кручами волн. Их снежные вершины – пенистые гребни. Весеннее тепло разомкнёт сковавший их холод, и весь Байкал зальёт мощным приливом: воздух прорежет свист урагана, поднимется снежная взвесь из осколков наста, затем, кувыркаясь, взламывая лёд, примчатся горные буруны. Тогда не останется ни лагеря, ни развороченных логовищ, ни Максима с его друзьями. Здесь будет властвовать стихия.
– Никакой ты не дядя Коля. Ты просто Николай Николаевич, – вздохнул Максим.
Машина ещё была видна, но шум её мотора стих. Только сейчас ребята осознали, что их бросили одних в белоснежной пустыне, посреди торосов и становых щелей.
– Нет, мы не одни. С нами Дымка и Клякса, – улыбнулся Саша.
– Клякса? – удивилась Аюна.
– А что, ей подходит, – отозвался Максим.
– Ну, значит, Клякса, – согласилась Аюна.
Куда уходит кумуткан
– Ты слышишь?
– Слышу.
– Что это?
– Да тихо ты!
– Что это?!
– Да не знаю я, помолчи!
Ночью ребят разбудил странный шум. Поначалу Максим обрадовался. Подумал, что это издалека шумит дедушкин уазик. Ребята не стали гасить фонарь, и в ясную погоду их палатка должна была светиться на многие километры вокруг. Максим хотел выйти наружу, но понял, что источник шума был в нескольких шагах от палатки. И это явно была не машина.
Словно кто-то настойчиво рвал тряпки, сразу по целой стопке. Или, пытаясь завести лодку, монотонно дёргал шнур. Мотор вхолостую вздыхал и тут же затихал.
– Может, это медведь? – спросил Саша.
Максим почувствовал, как у него от страха онемели ноги. Ступни покалывало холодными иголочками. Он не знал, как себя вести. Затаиться – так, чтобы не привлечь внимание зверя, или, наоборот, зашуметь – так, чтоб спугнуть его.
– А может, волки, – продолжал Саша.
– Да тихо ты со своими волками! – Максим отвечал до того тихо, что сам едва слышал себя.
– Это медведь ломает ящики, – уверенно отозвалась Аюна. Она вся спряталась в спальнике, не было видно даже её головы. – Пришёл за нерпятами.
– Медведь боится человека, – прошептал Саша. – Я фильм видел.
– Вот и расскажи ему об этом фильме! – разозлился Максим и тоже забрался поглубже в спальник, боялся, что зверь услышит его сердцебиение.
– Может, свет погасить? – спросил Саша.
– Нет! – запретила Аюна. – Если это злой дух, он только того и ждёт.
– Какие тут духи?
– А такие! Посланники Эрлен-хана, хозяина подземного мира. Они похищают души людей и уводят их в вечное рабство. У них под землёй души – как скот. Они впрягают их в телеги. И будешь пахать их поля, где они выращивают беды и несчастья. Их потом собирает ворон и разносит по городам и деревням. Сеет страдания, как мы сеем хлеб.
– Это тебе папа рассказывал?
– Нет, учительница по физике!
– Тише вы!
– А как они души похищают?
– Через страх. Мы когда боимся чего-то, у нас душа открывается. Вот они и пугают как могут. Всякими звуками.
– И что делать?
– Не бояться.
– Как?!
– А вот так! – неожиданно в голос сказала Аюна и высунула из спальника голову.
Максима передёрнуло.
– Ты что?! – закричал он беззвучно.
Звуки прекратились. Потом вдруг приблизились, тамбур палатки вздрогнул и зашуршал. Максим как сидел на месте, подпрыгнул. В ужасе засучил ногами. Весь выпростался из спальника и прибился к противоположной от тамбура стенке. Его лицо затвердело холодной глиняной массой.
Саша сдавленно захихикал.
«Что это?» – хотел спросить Максим, но только промычал дрожащим ртом.
– Это я, я, – отозвался Саша. – Ноги выпрямил.
Аюна тоже вылезла из спальника. Стала быстро натягивать куртку.
– Ты куда? – уже более разборчиво спросил Максим.
– Туда!
Аюна расстегнула выход в тамбур и застыла – снаружи опять послышались таинственные звуки. Теперь они были ещё громче.
Аюна большими мутными глазами посмотрела на друзей и сказала:
– Страх нужно напугать. Тогда он уйдёт навсегда.
Максим не успел её остановить. Аюна закричала всем горлом. Полезла в тамбур. Замешкалась, открывая наружный вход, но вскоре выскочила на снег.
Её крик оборвался.
Максим до онемения сжал кулаки. Крик возобновился. Аюна лишь набирала побольше воздуху. Выкричавшись во второй раз, рассмеялась:
– Мне уже не страшно!
Следующим наружу полез Саша. Кричал он неумело. Неуверенно и прерывисто тянул своё «А!» – чуть громче, чем это делают на приёме у врача, с ложкой на языке.
Максим полез последним. Он не стал кричать – постеснялся, потому что Саша и Аюна к этому времени только смеялись. Страх отступил, но руки у Максима дрожали и были какими-то неудобными. Он не смог толком надеть куртку, не справился с рукавами и вышел с ней внакидку.
– Ну и зря, – сказала ему Аюна.
– Чего?
– Не напугал свой страх, значит, он к тебе вернётся.
– И пусть! Я его кулаком по темени и пинком под зад!
– Ну-ну, – вновь рассмеялась Аюна.
После тёплых спальников ребята быстро озябли. Саша даже клацал зубами.
Ни медведей, ни волков поблизости не было. Байкал был залит слепым светом луны, а посреди него оранжевым торшером горела крохотная палатка – будто едва заметный прыщик на вымазанном белилами лице японки.
