Георгий Скребицкий - От первых проталин до первой грозы
Вот находка! Хотел было уже кричать, чтобы и мама и Михалыч шли глядеть на моих красавцев, да на всякий случай ещё разок
огляделся по сторонам, огляделся-и обмер: ещё два почти рядом с моими растут, а немного подальше - ещё один. И все как на подбор.
После такой удачи я уж всю эту полянку ползком облазил. Но больше ни одного не нашёл. Ну что же, пять крупных и совсем свежих белых грибов на одной полянке, разве это плохо? Мама, как их увидела, прямо в восторг пришла. И Михалыч тоже похвалил. Только мне показалось, что он при этом как-то недовольно не то вздохнул, не то крякнул и поглядел на свою корзину. А там всего-навсего три белых гриба.
В этот день по части белых грибов я оказался, безусловно, победителем. Свою чудесную пятёрку я положил в кузовке поверх других грибов. Если кто взглянет, подумает, что у меня сплошь одни только белые.
Наконец, пробродив до самого вечера, усталые, но зато с полными корзинками, мы подошли к дому, где стояла наша тележка.
- Сейчас попросим хозяина лошадь запрячь и поедем,-сказал Михалыч.- Да вон и сам Фёдор Иванович у крыльца поджидает.
Увидя нас, хозяин домика, где мы оставили лошадь, быстро пошёл навстречу.
- Наконец-то пришли! - сказал он, обращаясь к Михалычу.- А я уж вас жду, жду, хотел даже в лес бежать искать.
- А что случилось?
- Да жена ребёночка родить собралась. А не задалось что-то. Так мается, так мается - страшно глядеть. Помогите, сделайте божескую милость.
- Лучше давай отвезём в больницу,- сказал Михалыч.
- А может, как-нибудь обойдётся и без больницы...- робко ответил Фёдор Иванович.
- Ну, сейчас посмотрю. Вынесите мне мыло, чистое полотенце: руки после грибов вымыть почище надо. Может, водка есть, протереть их.
- Всё, всё дадим,- засуетился хозяин.
Михалыч вымыл руки, протёр их водкой и ушёл вместе с хозяином в дом.
Мы с мамой остались во дворе возле нашей тележки. Распряжённая лошадь стояла тут же и не спеша, лениво жевала сено. Около неё расхаживали куры. Было тихо, спокойно, и приятно попахивало навозцем и свежим сеном.
Вдруг из дома послышался страшный крик.
- О господи!-вздрогнула мама.
Крик повторился ещё и ещё.
На меня напал такой страх, что я боялся двинуться с места, боялся даже пошевелиться.
"Ни за что, ни за что не буду врачом! - пронеслось в голове.- Как это страшно!"
А крики и стоны всё продолжались.
- Юра, пойдём на лужок, посидим там.
Я, как во сне, пошёл вслед за мамой. Но и вдали от дома крики и стоны были тоже слышны.
Случайные прохожие останавливались, прислушивались. Многие женщины набожно крестились.
И вдруг в доме всё смолкло.
- Мама, она не умерла? - в уносе спросил я.
Мама прислушивалась, не отвечала, и от этого становилось ещё страшнее, страшнее до жути. Ещё минута, и я, наверное, тоже бы закричал или лишился чувств. Но в это время дверь в домике широко растворилась, и на пороге появился Михалыч. Он махнул нам рукой. Мы подбежали.
Михалыч был весь красный, лицо всё потное, но
такое весёлое.
- Ну как? - задыхаясь, спросила мама.
- Мальчишка! Да какой здоровый, прямо богатырь!
- А сама?
- Всё в порядке.
В это время из дома вышел сам хозяин. Лицо у него так и сияло от радости.
- Поздравляем, поздравляем с сыном! - улыбаясь, обратилась к нему мама.
- Покорнейше вас благодарим! - всё так же счастливо улыбаясь, ответил тот.- Может, в дом зайдёте? Я самоварчик сейчас поставлю, яички сварю.
- Не надо, не надо! - запротестовала мама.- Какой вам теперь самоварчик, яички... Вам за женой ухаживать надо. Вот если бы нам лошадку запрячь.
-- Это минутное дело, сейчас запряжём,- засуетился хозяин.
Не прошло и пяти минут - лошадь была уже запряжена. Мы собрались ехать. Но в это время из избы торопливо, чуть не выбежала какая-то старушка и прямо к Михалычу.
- Что это?.. Не возьму, и не думайте,-запротестовал он.
- Нет, возьмёшь, от меня на память! - решительно сказала старушка.Этот рушник я сама вышивала, ещё когда молодая была.
- Возьмите, не побрезгуйте,- вмешался хозяин.- Мы ведь от всей души.
- А в рушнике-то что?
- Хлеб-соль от нашего дома.- И она приоткрыла край полотенца.
Оттуда выглянул поджаристый бочок деревенского каравая.
- Ну, спасибо, мамаша! - сказал Михалыч.
--Спасибо тебе, родной! - отвечала старушка и своей худой, сморщенной рукой перекрестила Михалыча, потом обняла и поцеловала его.-Дай бог тебе всякого счастья!..
Мы сели в тележку и поехали. Михалыч правил, а мама сидела рядом и держала на коленях круглый ситный хлеб, завёрнутый в деревенское, вышитое петухами полотенце. И как чудесно пахло и от этого пропечённого в русской печи каравая, и от чистого домотканого рушника!
Мы ехали и почему-то все молчали. На душе у меня было так хорошо, как ещё никогда в жизни не было. Перед глазами стояли счастливые, улыбающиеся лица провожавших нас людей, и слышались их почему-то слегка дрожащие голоса.
А Михалыч? Какое у него было довольное и немножко растерянное лицо, когда старушка подарила ему хлеб и полотенце!
"Ах, как всё хорошо! - подумал я.-Вот вырасту большой, обязательно буду доктором. Останусь жить в Черни вместе с мамой и Михалычем. Они будут тогда уже старенькие. А я стану ездить по деревням, лечить больных. И меня так же будут все любить и благодарить, как сегодня Михалыча".
Так в этот день я узнал, что самое великое чудо-появление на свет новой жизни - несёт с собой не только радость, но и страдание.
В этот же день я узнал и другое, что это страдание- ничто перед тем событием, о котором Михалыч с волнением сказал: "Мальчишка! Здоровый, прямо богатырь!"
- Как хорошо, что всё так благополучно кончилось,- тихо сказала мама.
- Да, хороший сегодня денёк!..- ответил Михалыч и вдруг, весело улыбнувшись, добавил: - А какие пять боровиков сегодня Юра нашёл! Я, признаться, сильно ему позавидовал.
Мы выехали из леса на шоссе. Застоявшаяся лошадь побежала крупной рысью. В лицо пахнул свежий ветерок. День кончился, на западе разгоралась яркая, уже по-осеннему прохладная заря.
ПОПОЧКА
Рано утром Михалыча вызвали к больным вёрст за двадцать или даже больше: заболела дочь у какой-то помещицы. За доктором прислали коляску, запряжённую тройкой вороных лошадей.
Собираясь в дорогу, Михалыч недовольно ворчал:
- Ох уж мне эти важные барыни: дочка чихнула лишний разок, и уже переполох, поезжай невесть куда и невесть зачем.
- Откуда ты знаешь, что у дочки насморк,- возражала мама.- Может, она тяжело больна. Не стали бы из-за пустяков в такую даль лошадей гонять.
- Знаю всё, заранее знаю! - сердился Михалыч. Тут он представил в лицах важную барыню: - "Ах, доктор, я в отчаянии, я всю ночь не сомкнула глаз! Мими вчера чихнула!" Э, да что там говорить! - Он безнадёжно махнул рукой, взял шляпу и уехал.
Вернулся домой Михалыч только поздно вечером. Я уже разделся и был в постели, когда под окном раздался звон бубенчиков, стук колёс. Потом лошади остановились, послышались голоса людей, шаги. Отворилась входная дверь, и я услышал в передней весёлый голос Михалыча:
- А Юра уже спит?
- Лёг, а что? -- ответил голос мамы.
- Погляди, какого красавца я ему привёз.
- Откуда же это? - воскликнула мама.- Подожди, я погляжу, может, ещё не спит.
Но глядеть ей не пришлось. Я мигом натянул штаны, рубашку и выскочил в переднюю.
- Вот он, явился!-приветствовал меня Михалыч.- Ну-ка, загляни в кабинет. Я посмотрел в открытую дверь.
- Ой, что это?
На полу стояла металлическая клетка. И в ней, с любопытством оглядываясь по сторонам, сидел большой белый попугай -какаду.
- Это, брат, я тебе привёз,- сказал Михалыч.
- Спасибо! Какой красивый! - закричал я, приплясывая вокруг клетки.
- Да где же ты его взял? - спрашивала мама.
- Вот получил в подарок за то, что сорок вёрст туда-сюда отмахал! весело ответил Михалыч.
- А как больная? Что с ней? - поинтересовалась мама.- Правда насморк?
- Нет, на этот раз не угадал,-так же весело отвечал Михалыч.- У неё страшная болезнь...
- Какая?
- Запор. Один день желудок не работал.
- Вот уж правда чудаки! - улыбаясь, покачала головой мама.-Ну, и что же ты ей посоветовал?
- Посоветовал выпить английской соли и есть поменьше. Думаю, болезнь не опасная, не умрёт.
- Но при чём же тут всё-таки попугай? Расскажи, пожалуйста,-попросила мама.
- А вот при чём. Осмотрел я, значит, больную. Потом её мать предлагает мне закусить. Я отказываюсь. И слушать не хочет. "Что вы, что вы, двадцать вёрст ехали и ещё двадцать обратно. Целый день не евши..." Ну, вижу, не отделаюсь, да и, признаться - здорово проголодался. Пошли в столовую, сели за стол. Только стали есть, вдруг слышу сзади: "Попочке дадите?" Оборачиваюсь. А вот этот красавец в тёмном углу в клетке сидит. Пригорюнился, насупился, такой грустный. После обеда я подошёл к нему. А он и сам ко мне тянется, голову наклоняет. На одной ноге стоит, лапой за жёрдочку держится, а другой показывает, чтобы я ему шейку почесал. В пять минут мы с ним подружились. Гляжу - хозяйка сзади стоит, улыбается. "Вы, говорит, я вижу, большой любитель животных!" - "Да, признаться, очень всякую тварь люблю. А ребята мои ещё больше".- "Как, у вас и ребята есть, и они тоже животных любят?" - даже обрадовалась хозяйка и начала меня упрашивать, чтобы я отвёз этого попугая в подарок тебе и Серёже. Я, конечно, наотрез отказался. Но она, видать, дама напористая. "Иван,- кричит какому-то работнику,- возьми клетку с попугаем да пристрой покрепче в пролётке, чтобы не свалилась дорогой". Иван клетку схватил, понёс. А хозяйка ко мне: "Доктор, милый, не сердитесь на меня, старуху. Разрешите сделать
