Альма. Неотразимая - Тимоте де Фомбель
Они катаются по полуразрушенному гальюну, маленькой площадке, ещё держащейся на носу корабля. Дерутся, каждую секунду рискуя свалиться за борт. Кук придавил Пуссена. Замахивается своей деревяшкой. Пуссен хватает его за запястье. Он чувствует вонь от решётчатого настила, там, где в море было отхожее место. Силы у него кончаются.
Вдруг Пуссен закатывает глаза. Он не заметил, как зубы Кука сомкнулись на запястье: теперь они впились до крови. Взвыв от боли, плотник выпускает руку Кука. На него обрушивается удар.
Кук медленно встаёт. Он смотрит на Пуссена, лежащего без сознания у его ног, на самом краю. Вот и всё. Ещё немного, и кончено. Он потягивается. Спокойно глядит, как качается носовая фигура. И наконец оборачивается.
Ангелик стоит на баке, с ружьём наизготовку, и целится в него.
Слова возвращаются к Куку не сразу. Он пытается улыбнуться. Кот Геракл подходит и трётся о его ноги.
– Вы не сможете выстрелить, – говорит он. – Побоитесь расстроить кота.
Он поднимает Геракла, нежно мурлычет, глядя ему в морду, и медленно идёт к Ангелику, продолжая говорить:
– Вы, Ангелик, совершаете большую ошибку. Однажды вас будет ждать сюрприз, и тогда вы обо мне вспомните.
– Замрите, Кук!
– Вы и сами знаете, что не выстрелите. Ох, как вы будете жалеть. Я не сказал вам кое о чём. Я солгал.
Кук подходит ещё ближе.
– Я солгал вам, Ангелик.
Рука Кука тянется к стволу. Сейчас он его схватит. Резким движением Ангелик разворачивает ружьё и оглушает его прикладом. Секунду Кук ещё качается на ногах. Потом падает. Его тело ложится рядом с телом Пуссена.
Жан Ангелик стоит не двигаясь. Он ждёт, пока руки перестанут дрожать. Смотрит на лицо Амелии в ночи. Вдыхает поглубже. Да, он слабак, у него не хватило сил выстрелить, но есть и другие способы избавиться от них двоих.
Он тут же берётся за дело. По одному перетаскивает тела на бак, отгоняя кота ногой. Иногда те, кого он волочит сантиметр за сантиметром, постанывают, не приходя в сознание.
Затем он вытряхивает из двух больших джутовых мешков Пуссена его инструменты. С большим трудом ему удаётся запихнуть в каждый по телу, перевязав горловины пеньковым шнуром.
Жан Ангелик выбился из сил. Он понимает, что оба они вот-вот очнутся. Он и сам боится очнуться от этого кошмара и отступить. Так что он поскорее перекатывает оба мешка ближе к борту. Заграждения здесь уже нет. Вот оно – море. Толкнуть ногой, и они туда упадут. Даже не будут мучиться. Вода высокая. Они утонут быстро. Как бы то ни было, он лишь завершает задуманное. Делить это золото с кем-либо в его планы не входило…
Ангелик собирается с силами на краю бездны, как вдруг перед ним вспыхивают два мощных, точно маяк, фонаря.
Он замирает от слепящего света. Прикрывает рукой глаза. Свет идёт снизу, с моря. Две лодки одновременно открыли створки фонарей, будто не хотели, чтобы их заметили прежде.
Ангелик стоит в их лучах. Он начинает что-то различать в темноте. В каждой лодке – четверо в форме. На военных красные кители морской пехоты. Ангелик поднимает руки. Его поймали с поличным.
– Не стреляйте.
Лодки приближаются ещё.
– Нам сказали, в час ночи, – шепчет голос. – Где они?
Ангелик округляет глаза.
– Где они? – повторяют с лодки.
– Кто? – спрашивает он робко.
– Бартон, парень из Пербрука, сказал, что некто Кук выдаст нам их на этом месте, в час ночи. Ты Кук?
– Да, – говорит Ангелик.
– Он сказал, будет двое. Завтра наши суда отчаливают.
– Я знаю.
– Так что станут пересчитывать заключённых. Надо, чтобы цифры сошлись, на каждом корабле. А присматриваться они не будут.
– Один на «Леди Пенрин», другой на «Александра», – говорит новый голос. – Оба готовы?
– Я плохо говорю по-английски, – отвечает Ангелик, который прекрасно всё понял. – Забирайте их и уходите.
Он сбрасывает мешки в воду, один за другим. Брызги разлетаются по обшивке. Солдаты вылавливают тела. И затаскивают в разные лодки.
Один мешок начинает стонать и извиваться. Его бьют веслом. Створки на фонарях закрываются. Снова темно.
Ангелик остался один. Он опускается на колени. Сложно понять, смеётся он или всхлипывает. Он прижимает ко лбу кулаки. Шум вёсел удаляется. В груди трепещет страх – от ждавшей его участи. Он понял, что кок всё продумал. Это он, Ангелик, должен был оказаться в одном из мешков.
Он вспоминает последние слова Кука. Тот сказал, что солгал ему. И о чём Ангелик должен будет жалеть? Что за ложь имел он в виду?
Ангелик гонит прочь эти мысли. Он одолел предателя, разбил его. Теперь ничто его не остановит. Кука больше нет. Всё, что Ангелик чувствует, – подкатывающая к горлу пьянящая радость победы. Ему хочется кричать в темноту. Он смотрит на висящую на носу фигуру. Через несколько дней он будет в Ла-Рошели, вместе с этим сокровищем. В ушах только плеск лодочных вёсел. По палубам дюжины готовящихся к отплытию кораблей Первого флота блуждают огни.
* * *
Совсем неподалёку Томас Кларксон уезжает из Портсмута в дилижансе, набитом незнакомыми пассажирами. Его терзают сомнения: на коленях разложены жалкие заметки – результаты этой поездки. Крохи. Чтобы убедить мир в том, что творится преступление, о котором он хочет свидетельствовать, нужно гораздо больше. Томасу исполнилось двадцать семь. Он пока не представляет, как будет действовать, но два года тому назад, остановив лошадь на лугу между Кэмбриджем и Лондоном, он поклялся, что умрёт не раньше, чем исчезнет работорговля.
* * *
В другом портовом городе Европы, несколько южнее, женщина в домашнем платье схватила паренька, шатавшегося на лестнице многоквартирного дома:
– Проблемы со счетами? Посреди ночи?
Она ведёт его через двор за ухо.
– Я тебе покажу, как беспокоить добрых людей!
– Мне сказали, счетовод живёт в этом доме, – стонет Жозеф Март.
Жозеф прибыл в Ла-Рошель двумя часами ранее. Он быстро нашёл адрес Ангелика и побежал к нему.
Его швыряют на тротуар.
– Господина Ангелика нет уже несколько недель. Дожидайся его, если хочешь. Но не здесь.
Ворота захлопываются.
Да, он будет ждать столько, сколько потребуется. Для того он и пересёк океан.
* * *
В то же самое время юная девушка висит на вантах лёгкого тридцатитонного парусника, который распрощался с лазурью Мексиканского залива и вошёл в бурые воды Миссисипи. Это Альма. Сантьяго Кортес смотрит на неё снизу, сидя возле штурвала. Маленьким серебряным ножиком
