Собрание сочинений в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы - Маршак Самуил Яковлевич

Куры и базы

Пишут, будто окружен До сих пор туманом Флирт, который Вашингтон Начал с Пакистаном. Будто вице-президент, Хитроумный Никсон. Свой покинул контитент, Чтобы сделать книксен. Будто с севера летит Он на юг горячий, Чтобы вежливый визит нанести Карачи. Сердце Никсона полно Страстью к Пакистану, Но поверить мудрено Этому роману. Не секрет ни для кого, Что дельцы-пролазы Строят куры для того, Чтобы строить базы!

«Сторожевой пес»

Балканскую комиссию американские газеты откровенно называют «сторожевым псом на Балканах»

Из газет

Политики за океаном, Решая каверзный вопрос, Постановили, что Балканам Необходим усердный пес. Как будет этот пес Полкан Стеречь спокойствие Балкан? Приставлен он не для дозора, А вся его задача в том, Чтоб охранять получше вора И не пускать хозяев в дом. 

Антиамериканская деятельность мистера Тòмаса[7]

Давно ли мистер Томас Метал раскаты грома С трибуны на врагов И всем грозя террором, Был главным контролером По линии мозгов? А ныне где же Томас? Лакей твердит: — «Нет дома-с. Ушли они в конгресс!» Но нет его в конгрессе. Он, если верить прессе, Уехал на процесс. Кого же там он судит? Кто новой жертвой будет? Нет, вызванный к судье, Не за столом судейским, А рядом с полицейским Сидит он на скамье… В комиссии сената Он чистил всех когда-то Безжалостен и строг. И так «очистил» Штаты, Что совершил растраты И угодил в острог.  

Холодный дом

В газетах сказано о том, Что продан Диккенсовский дом. Публично, именем закона, Дом «Копперфильда» и «Сверчка» Оценщики аукциона На днях пустили с молотка. Бедняга Диккенс много лет Лежит в Вестминстерском аббатстве. Он не узнает из газет Об этом новом святотатстве… Клубится лондонский туман И с фонарями улиц спорит, Как в дни, когда писал роман Покойный автор «Крошки Доррит». По-прежнему издалека Мы слышим крик зеленщика, И запах устрицы и травки Доносится из ближней лавки. Во мгле, продрогнув до костей, По переулкам бродят дети… Но нет уж Диккенса на свете. Певца заброшенных детей. Его уж нет. И продан дом, Где жил поэт, чудак, мечтатель. Пойдет ли здание внаем Иль будет отдано на слом, — Решит случайный покупатель… Будь этот дом в стране труда, А не в краю капиталистов, Его бы, право, никогда Не описал судебный пристав. В музей он был бы превращен, Очищен от столетней пыли. Туда бы школьники ходили По воскресеньям на поклон. И вновь бы ожил дом холодный, Видавший столько перемен… Среди его старинных стен Не умолкал бы шум народный. Согрел бы их людской поток. И жадно слушали бы дети, Не затрещит ли в кабинете Приятель Диккенса — сверчок… 

1949 

Голливуд и Гайавата

Если спросите: откуда Изгнан старый Гайавата, Я скажу: из Голливуда, Я отвечу вам: из Штатов. Те, кто любит в день погожий Слушать древние сказанья, Спросят, может быть: за что же Гайавате наказанье? Я отвечу им: Поквана — Трубка Мира — виновата В том, что вынужден с экрана Удалиться Гайавата. Вы узнáете, в чем дело, Прочитав две-три цитаты Из описанных Лонгфелло Похождений Гайаваты: «…Из долины Тавазэнта, Из долины Вайоминга, Из лесистой Тоскалузы, От скалистых гор далеких, От озер страны полночной Все народы увидали Отдаленный дым Покваны, Дым призывный Трубки Мира…» Голливуд, читая строки Из народного сказанья, Обнаружил в них намеки На Стокгольмское воззванье. Сразу отдал он команду: «Чтоб спасти от бунта Штаты, Прекратите пропаганду Коммуниста Гайаваты!..»