Д.О.П. (Департамент Особых Проектов) - Борис Борисович Батыршин
На что можно отвлечься такой ситуации? Конечно, на новые тряпки, на обсуждение ассортимента лавок модисток и нарядных, вполне европейского стиля, магазинов на Невском проспекте… да мало ли найдётся подходящих тем у двух молодых женщин? А когда Ольга, вытерев слёзы, отлучилась в спальню, проведать сына, Алиса обнаружила на журнальном столике каталог модного дома «Вероника». Предмет этот занимал её до чрезвычайности: запасы всяческих женских штучек, привезённые с «той стороны», отнюдь не бездонны, скоро и ей придётся идти на поклон к поставщикам деликатного парижского товара. Так что, когда Ольга вернулась – обе с головой ушли в обсуждение. И не поднимали голов от ярко раскрашенных страниц, пока в прихожей не зазвякал колокольчик.
Добрый вечер, Евгений Петрович! – Никонов был удивлён и не скрывал этого. – Признаться, мы вас не ждали…
Вместо ответа Корф протянул ему пакет, запечатанный казённого вида сургучной печатью.
– Это специально для вас. – объяснил он, бросая виноватый взгляд на супругу капитана второго ранга. – Простите великодушно, Ольга Дмитриевна, за столь поздний визит… Постарайтесь не тянуть, Сергей Дмитрич. Ваши коллеги из-под шпица прислали сегодня днём и очень торопят. Что-то насчёт подготовки Эскадры Специальной Службы, прямиком из Англии.
Никонов кивнул.
– Хорошо, господин барон, сейчас же и просмотрю. Не желаете пока заморить червячка?
И сделал приглашающий жест в сторону гостиной – оттуда, из-за Ольгиной спины выглядывала Алиса. Барон, заметив её, поспешно отвёл взгляд.
– Спасибо, я лучше поеду. Завтра с утра у меня… впрочем, это неважно.
– Хотя бы чаю выпейте! – запротестовала Ольга. – Право же, барон, я вас не отпущу!
Немного поупиравшись – больше для виду, разумеется, – Корф проследовал гостиную. Поздоровался с Ярославом и Олежиком, поцеловал руку Алисе. Торопливо, обжигаясь, выхлебал стакан тёмно-янтарного чая, отказался от горячего бублика с маслом – и встал.
– Душевно благодарю, Ольга Дмитриевна, Сергей Алексеевич. Мне, к великому моему сожалению, действительно пора.
Уже в дверях Корф повернулся и нашёл взглядом Алису.
– Простите за любопытство, мадмуазель Фролова, вы, случайно, не собираетесь домой? Я с экипажем и могу вас подвезти.
Это было так внезапно, что девушка растерялась. Она беспомощно посмотрела на барона, потом на Ольгу, снова на барона – и неожиданно для себя кивнула.
IV
Санкт-Петербург,
конец мая, 1888 г.
Двое мужчин неторопливо прогуливались вдоль Троицкого моста. Нева несла свои струи между понтонами – свинцовые, неторопливые, стылые даже на вид. Хоть на календаре и конец мая лето, но день выдался ненастный: холодный ветер с Финского залива, низкие асфальтово-серые облака, грозящие зацепиться за шпиль Адмиралтейства, того, что военные моряки именуют «шпицем». Одним словом – питерская погода во всей своей красе.
Геннадий, бросив взгляд за парапет моста, поёжился и поднял воротник студенческой шинели. Дробязгин же в этот раз явился на встречу в форме морского офицера с погонами капитана второго ранга.
– Признаться, я рассчитывал встретить в Петербурге нашего общего знакомого из Бельгии.
– Он давно не был в России, ведёт дела через своих представителей.
– Скажите уж прямо – через тайных агентов. Вроде вас.
Дробязгин поскучнел.
– Как вам будет угодно, хотя я бы предпочёл избегать подобных выражений. Что до самого Стрейкера – мистер Уэскотт, передавая мне очередные инструкции, упоминал, что он сейчас не в Европе.
Геннадий едва не поперхнулся, проглатывая замысловатый, насквозь нецензурный пассаж.
«…Он что спятил – вот так, запросто, называть имена? Тем более, такие имена?..»
– А где – не секрет?
«…а уж если этот тип ответить сейчас на вопрос – наглый, идущий вразрез с элементарными законами нелегальной работы…»
Он ответил.
– Секрет, разумеется. Но вам могу сказать. Господин Стрейкер сейчас в Африке. Подробности мне неизвестны, но что-то по линии «Золотой зари».
«…ну вот, пожалуйста! Ещё и «Золотая Заря»! Его что, за язык тянули?..»
Он замедлил шаг: вот и участок мостового настила со свежими следами ремонта. Именно сюда угодил ПТУР, пройдя сквозь боковую стенку императорского возка. И, не окажись та ракета оказалась учебной – императора разорвало бы взрывом на клочки.
«…Из-за таких вот горе-конспираторов, как Дробязгин, всё тогда и сорвалось. Есть в этом нездоровый мазохизм: явиться на то самое место, где его постигла самая громкая, самая роковая из всех его неудач…»
– В газетах писали, – заметил Дробязгин, словно угадав мысль спутника, – что здесь собираются поставить часовню в ознаменование чудесного спасения государя.
Геннадий удивлённо поднял брови.
– Прямо на мосту?
– Тут будет только табличка с благодарственной надписью. Часовню поставят дальше, возле съезда с моста. Вон там.
И махнул рукой в сторону Петровской набережной.
«…там, где напоролись на пики казаков-конвойцев двое его товарищей, прорывавшихся навстречу царскому выезду на санках с пулемётом. А дальше, на набережной, возле парапета, негодяй Корф застрелил третьего, целившего в царский возок из гранатомёта…»
Три группы обученных, храбрых, готовых жертвовать собой исполнителей, страхующих друг друга, продуманный до последнего шага, до последнего вздоха план – и всё псу под хвост! Как не повезло и тем, кто устроил кровавую заварушку в Москве. Ну, ничего, он сумеет рассчитаться – если не с самим тираном, то уж с его прислужниками и лакеями наверняка.
– Кроме инструкций, мистер Уэскотт, надо полагать, передал вам и деньги? Уверен, ваша деятельность обходится недёшево…
Дробязгин с подозрением покосился на собеседника.
– Давайте пока не будем затрагивать этот вопрос. Лучше обсудим, как вам быть с жильём. Оставаться в гостинице слишком опасно.
«… опасно? Скажи уж – чересчур дорого…»
– Этот вопрос я, с вашего позволения, решу самостоятельно.
– Не доверяете? – моряк сощурился. – Надо полагать, рассчитываете обратиться к вашим бывшим приятелям-студентам? Только ведь они теперь кто в крепости, а кто под наблюдением жандармов. Не страшно?
Геннадий пожал плечами.
– Это уж моя головная боль.
Дробязгин раздражённо мотнул головой и заговорил – суетливо, размахивая для убедительности руками. Геннадий скривился, словно лимон откусил – так не вязалось поведение собеседника с его же морским мундиром.
– Нет уж, сударь мой! К великому моему сожалению, не только ваша! Если вас схватят, голова будет болеть уже у меня, как у вашего непосредственного… кх-х… – он откашлялся, подбирая подходящее выражение, – …как у вашего куратора. Так что, уж извольте заранее ставить меня в известность обо всём, что намерены предпринять! Вам понятно? Решительно обо всём!
«…тоже мне, куратор нашёлся! Полнейшее ничтожество, круглый болван и к тому же, истерик. И как только Стрейкер решился довериться столь жалкому типу?..»
– Вы собираетесь
