Лабиринт мертвеца - Евгений Всеволодович Рудашевский
– Не хватает тридцати двух страниц? – Дядя Рустэм едва отвлёкся от компьютера и бросил на разворот быстрый взгляд.
Шутки пришлось оставить при себе. Они всё равно были глупые.
– И как это случилось? – Я повторила вопрос. – Их явно не вырвали, не вырезали, тут…
– Нет, конечно. Просто в типографии у кого-то кривые руки.
Вот! Дядя Рустэм упомянул кривые руки! Он часто их упоминал, когда видел чью-то оплошность, и ничего обидного не подразумевал, лишь констатировал факт. Ну, по крайней мере, так считал сам дядя Рустэм. Сегодня он был занят и не заинтересовался «Оцеолой». Я самым тоненьким и невинным голоском попросила его уделить мне парочку минуток.
– Ну хорошо.
Дядя Рустэм пролистал «Оцеолу», заглянул в выходные данные и сказал, что в книге пропущена одна книжная тетрадь.
– Видишь?
Он показал, что на развороте внизу слева стоит цифра восемь, а справа – десять.
– Пропущена девятая тетрадь. Одна тетрадь – это один большой печатный лист, который складывают несколько раз и разрезают на отдельные книжные листы. Всё зависит от формата, но у тебя тут получается шестнадцать книжных листов, то есть…
– Тридцать две страницы!
– Да, тридцать две. Ты отдельно формируешь тетради, потом складываешь их в стопку, то есть в итоговый книжный блок. У тебя тут пятьдесят шестой год. Тогда ещё собирали и прошивали вручную. Сейчас этим занимается листоподборочная машина. Всё стало проще. А так смотри.
Дядя Рустэм разломил книгу между седьмой и восьмой тетрадью – выгнул её так, что из-под корешка посыпались серые крошки старого клея.
– Видишь? На обеих тетрадях сбоку – чёрные прямоугольники. Это подборочные метки. На каждой следующей тетради они расположены чуть ниже, чем на предыдущей. Когда собираешь блок, из меток получается лесенка. Сразу видно, если забыл какую-то тетрадь или перепутал местами. А с твоим… Кто тут у тебя? С твоим Майн Ридом проворонили, что в лесенке нет одной ступени. Покрыли блок форзацной бумагой и прошили. Книга толстая, и по корешку незаметно. Хотя раньше был весовой контроль и по весам обычно такой брак ловили. А тут не поймали. Вот и получай свой бракованный экземпляр.
Дядя Рустэм небрежно захлопнул «Оцеолу».
– Сейчас бракованных не выпускают? – спросила я.
– Ну почему? Мой знакомый даже коллекционирует их. Хочешь, отдам ему твоего Майн Рида? У него уже целое собрание. И половина книг – моих. Не самый большой повод для гордости, но тут ведь, понимаешь, человеческий фактор. Не всё зависит от машины. Вот бывает оверкиль. Это когда блок встаёт вверх ногами. Открываешь обложку, а под ней – перевёрнутый конец книги. А недавно у меня перепутали обложки. История конституции вышла под обложкой охотничьих баек, и никто не заметил разницы.
– Вы за такое наказываете? – с притворным страхом спросила я.
– Ломаю руки!
– Зачем ломать руки, если они и так кривые?
Дядя Рустэм рассмеялся. В действительности он был добряком и пообещал однажды отвести меня в типографию – показать, как печатаются открытки «Ратсхофа», а я сказала, что не могу отдать библиотечного Майн Рида в коллекцию бракованных книг, однако готова подарить ему свеженькую «Привет, месячные!» Юми Стайнса и Мелиссы Канг.
– А что с ней?
– Между средствами против менструальных кровотечений и гигиеной во время месячных пропущен разворот.
– Что значит пропущен?
Я объяснила дяде Рустэму, что там пустой разворот и коротенькая приписка: «Издательство вынуждено отказаться от публикации текста, размещённого на стр. 106–107 оригинала, чтобы избежать обвинений в нарушении российского законодательства».
– Да уж, – хохотнул дядя Рустэм. – Это уже брак чьей-то головы, а мой друг такое не собирает. Чего тут собирать? Такого полно. У нас любят запрещать всё, что где-нибудь в другом месте слишком активно разрешают.
На обратном пути из «Ульмиган Пресс» я обдумала слова дяди Рустэма. Не про брак головы, а про утерянную при сборке девятую тетрадь «Оцеолы». Не сказать, что расследование продвинулось, однако на журнальном столике в штаб-квартире нашего детективного отдела появится ещё одна бесполезная зацепка, никак не связанная с ворохом других зацепок, – вот радость!
Лена прислала мне обещанный список, и мы с Гаммером вчера зашли на Бородинскую за книгами Смирнова. Заказали пять, а получили четыре. Ивана Ружа и его «Таинственного похищения» библиотекари не нашли. Это было особенно обидно, ведь Руж оказался болгарским писателем, и я собиралась прочитать его в первую очередь. Мы с библиотекарем, заменявшей Лену, посмеялись над забавным исчезновением книги. Забавным, если учитывать её название. Библиотекарь заверила меня, что Руж непременно найдётся, и показала мне в «Крабике» его статус: «свободен».
Гаммер предложил поискать Ружа в интернете. Я сказала, что нам хватит и других книг Смирнова. В любом случае под конец декабря нашему детективному отделу стало не до загадок «я таджика». Нас ждали пробные ОГЭ. В седьмом классе мы уже сдавали предпрофильные экзамены – в нашей школе заранее делили классы по профилям, – и учителя так всех настращали, что одна девочка упала в обморок. Мы с Настей в обморок не падали, но устный русский дружно завалили, в результате угодили в гуманитарнотехнологический класс, который в школе называли экспериментальным. Звучало, конечно, чудесно, но в действительности это был класс отбросов – туда попали все, кто не прошёл отбор ни в социально-гуманитарный, ни в физико-математический, ни в информационный классы. У нас в гум-техе училось тридцать два человека, потом кто-то перешёл на домашнее обучение, кто-то добился перевода в другой класс или другую школу, и теперь нас, неудачников, осталось семнадцать. Самый маленький класс в школе. Задерживаться в нём мы с Настей не хотели и решили готовиться к ОГЭ вместе. К нам присоединились Глеб и Гаммер, хотя Гаммер учился в физмате и обычно готовился отдельно.
Мы собирались у меня на верхнем чердаке и первые вечера провели довольно бестолково – больше спорили, какой взять экзамен по выбору: обществознание или литературу. Договорились тянуть жребий. Вытянули литературу. Настя заявила, что всё равно будет готовиться к обществознанию, но, так или иначе, обязательные экзамены нас ждали одинаковые: математика и русский – с них мы и начали. К счастью, Гаммер неплохо разбирался в математике, хотя бы доступно объяснил мне, что такое модуль разности корней и как его искать.
Папа как-то днём задумал пересчитать оставшиеся на верхнем чердаке открытки и частично разобрал нашу штаб-квартиру. Тащиться к Насте мы поленились и согласились пока перебраться к Глебу. Гаммер сказал, что ему пора возвращаться домой, и позвал меня с собой,
