Владимир Железников - Жизнь и приключения чудака
Вот тут-то и произошла неприятность. Только я подумал, что Наташка не случайно выбрала эту сказку, что она думает, что эта сказка почти про нее, что поэтому она себе и имя для цирка выбрала Золушка, как в дверях комнаты появилась Надежда Васильевна.
Я не слышал, как она вошла. В руках у нее был громадный резиновый крокодил.
Мы поздоровались, оба испытывая неловкость. Я ей сказал, что читаю Наташке сказку, хотя это и так было понятно.
- А ведь Наташа заразная, - сказала Надежда Васильевна и строго добавила, обращаясь к ней: - Хорошо ли это будет, друг мой, если ты заразишь ветрянкой Борю?
Теперь обращение "друг мой" совсем мне не понравилось. Она определенно не умела обращаться с детьми. Ну кто им так говорит: "друг мой"?
Конечно, в ответ на эти слова Наташка вызывающе повернулась к стене и не пожелала объяснить действительное положение дел.
- А я болел ветрянкой, - сказал я.
- Тогда не страшно, - обрадовалась Надежда Васильевна, - тогда все в порядке. Посмотрите, что я принесла. - Она показала нам крокодила.
Никто не удивлялся, ни я, ни Наташка, хотя Надежда Васильевна явно хотела нас потрясти. В воздухе все еще висели ее слова "друг мой", холодные, как ледяной ветер.
Но Надежда Васильевна не сдалась. Отчаянный человек, она присела на корточки, опустила свое ценное приобретение на пол, и крокодил начал лениво и смешно открывать и закрывать крокодилову пасть.
Смех Надежды Васильевны одиноко и коротко прозвучал в комнате.
- Это самый веселый в мире крокодил, - сказала Надежда Васильевна. - Он умеет лечить ветрянку.
- Ничего крокодил, - уныло сказал я.
Наступила неловкая пауза, которая затягивалась и затягивалась, и молчание уже было бесконечным. Я сидел скорчившись на стуле, Наташка лежала лицом к стене, показывая нам спину, а Надежда Васильевна так и осталась стоять на корточках около крокодила.
А крокодил по-прежнему нелепо и ненужно открывал и закрывал пасть: у крокодила были зеленые глаза, красный язык и много-много белых пластмассовых зубов.
Наконец Надежда Васильевна встала и безразличным голосом объявила:
- Раз тебе не нравится крокодил, то будем пить чай. Я принесла свежие булочки.
- Не хочу чаю, - капризничала Наташка. - Хочу, чтобы Боря дочитал про Золушку.
- Хорошо, друг мой, - согласилась Надежда Васильевна. - Пока Боря тебе дочитает, вскипит чайник и ты как раз захочешь чаю.
Она вышла из комнаты, а Наташка показала ей в спину язык, потом, передразнивая, сказала:
- "Друг мой..."
- "Жил-был один человек..." - начал я читать.
- Читай погромче, - потребовала Наташка.
- "Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью. Вскоре он женился во второй раз, на самой гордой и сердитой женщине на свете... С первых же дней мачеха стала обижать девушку. Она плохо кормила ее и заставляла делать самую тяжелую работу..."
В это время в комнату с самым решительным видом вошла Надежда Васильевна.
- Боря, - перебила она меня, - ты читаешь без выражения. Дай-ка мне книгу. - Она забрала книгу, но, вместо того чтобы дочитать "Золушку", стала листать страницы: - Лучше я тебе почитаю новую сказку. "Золушку" ты уже знаешь на память... Вот. Хорошая сказка. - И начала читать: - "Жил да был солдат, было у него трое детей, а жены не было. Но солдат не тужил с детьми, он был настоящий солдат: умел стирать и штопать белье, топить печь, рубить дрова, варить щи и кашу. Но тут началась война и солдат собрался в поход. Перед этим он женился на молодой женщине, чтобы не оставлять детей одних. Женщина оказалась на редкость доброй и внимательной к детям. Но только солдат ушел из дому, как она тут же переменилась..." - Вдруг она прекратила чтение, но я, сидя с нею рядом, успел заглянуть в книгу и дочитал строку, которую она не прочла: "...и стала настоящей злой мачехой".
- Вот так надо читать, - сказала она, - четко и выразительно. - И захлопнула книгу. - А сейчас я принесу вам все-таки чай. - Она стремительно вышла из комнаты, ее уход был похож на бегство.
При этом она задела ногой крокодила, и он снова стал "работать" пастью. Я рассмеялся: ну и автомат! Потом посмотрел на Наташку и увидел, что она тихо плачет и по щекам у нее текут зеленые слезы.
- Ты чего? - возмутился я.
- А я знаю эту сказку, - сказала Наташка. - Она тоже про злую мачеху.
И ей стало совсем себя жалко, и слезы у нее полились еще сильнее.
- А ну перестань! - сказал я. - Если в цирке узнают, что ты плачешь от каждой сказки, хорошо ли это будет, "друг мой"?
Через несколько дней после этого Надежда Васильевна собрала вещи и уехала. Представляете, уехала! Совсем, навсегда, подхватив свою виолончель и чемодан.
Головы наших кумушек торчали в окнах, их взгляды сопровождали ее от дверей подъезда до такси. И откуда они пронюхали все в одну секунду?
Но расскажу по порядку.
Незадолго до ее отъезда у нас произошел тяжелый разговор. Может быть, если бы не было этого разговора, все сложилось бы по-другому.
Мы шли вместе: я - в школу, она - на репетицию. Я знал, что Надежда Васильевна опаздывает, но она не обращала на это внимания. Видно, ей нестерпимо нужно было поговорить со мной. Я, чтобы ускорить дело, сообщил ей сногсшибательную новость о том, что Наташка собирается уйти в цирк.
Она сначала смутилась и стала судорожно перекладывать виолончель из одной руки в другую, будто виолончель потяжелела и нести ее стало неловко. Этим она занималась несколько минут, потом рассмеялась, кстати довольно неуверенно, и сказала:
- Ну, это детские забавы. Кто из нас в трудную минуту не собирался куда-нибудь бежать.
- Может быть, она никуда и не убежит, но она собирается, - произнес я с расстановкой, подчеркивая слово "собирается".
Я не рассчитывал на то, что Надежда Васильевна после этого уедет, просто хотел, чтобы она была внимательнее с Наташкой и хотя бы перестала называть ее "друг мой", раз Наташке это не нравится.
А она уехала.
Правда, впоследствии выяснилось, что она это сделала совсем не из-за моих слов. Здесь было дело посерьезнее. Надежда Васильевна считала, что уступками любовь не завоюешь. Она была человеком сильных страстей. Ей надо было все или ничего.
Но это я уже потом понял, а пока плыл в бурном потоке событий и радовался тому, что к Наташке пришло избавление, раз Надежда Васильевна ушла от них. Наивный человек! Как я мог ничего не понять, как мог решить, что все кончилось благополучно и теперь вновь наступит райская жизнь?
Разве я подумал при этом о дяде Шуре? О Надежде Васильевне? И о том, что, может быть, именно Наташка самый неправый человек в этой истории? Потом, когда я пересказал все это тете Оле, она мне сказала: "Ты действовал, прости меня, глупо... Тебе надо было достучаться до сердца Надежды Васильевны, и она бы тебе открылась".
Да, так вот как это было.
Когда я возвращался из школы, то увидел возле нашего подъезда такси.
- Эй, парень, двадцать седьмая квартира на каком этаже? - крикнул мне шофер.
- На седьмом, - ответил я. - Это мои соседи.
- Передай, что прибыл, - попросил шофер.
Я вбежал в подъезд, вскочил в лифт, размышляя, кому понадобилось такси в такое время, когда Надежда Васильевна и дядя Шура на работе.
Дверь открыла Наташка. Она была чем-то сильно взволнована, это сразу было заметно, потому что тут же выпалила:
- Надежда Васильевна уезжает. Совсем.
Вот тут я ахнул. Все-таки этого я не ожидал.
А в комнате был настоящий кавардак: дверцы шкафа распахнуты настежь, на полу валялись стопки нот и несколько пар женских туфель.
На стуле стоял открытый чемодан, и Надежда Васильевна, не разбирая, торопливо бросала туда свои вещи.
Мы поздоровались, и я сказал ей про такси.
- Уже? - переспросила она и добавила спокойным, ровным голосом: Хорошо, спасибо.
А я боялся встречи с нею, думал: начнет что-нибудь говорить о своем отъезде, о том, какая она несчастная, и еще, чего доброго, расплачется. Но ничего этого не произошло.
Я увидел в комнате почти незнакомую женщину: лицо непривычно худое, с чуть выступающими скулами и полузакрытые глаза, точно ей было лень открыть их совсем, точно это была для нее непосильная и ненужная работа. К тому же она была в новом костюме. Когда я встречаю хорошо знакомого человека в новой, непривычной для меня одежде, я всегда чувствую перед ним робость, как перед незнакомым. Поэтому она мне и показалась совсем чужой, и я перестал волноваться и смотрел на ее поспешные сборы, напоминающие бегство, равнодушным взглядом. Сам же думал в это время, как дядя Шура с Наташкой заживут старой, привычной жизнью.
Надежда Васильевна закрыла и подняла чемодан. Он оказался для нее тяжелым, и она уронила его на пол.
Чемодан глухо стукнулся об пол и раскрылся. Оттуда стали выпадать какие-то платья, кофты, ноты, а Надежда Васильевна в ужасе опустилась на колени, собрала оброненные вещи, затем быстро запихнула их обратно и закрыла чемодан.
- А где же дядя Шура? - спросил я.
