Ефим Чеповецкий - Сказочные повести. Выпуск пятый

— Чирик! Это я! Важное известие!

Все хорошо знали шумный, взбалмошный и легкомысленный характер Воробья, поэтому Дуб не особенно верил в то, что известие было действительно важным.

— Ну, что там случилось? — спокойно спросил Старый Дуб. — Опять пожар у ласточек?

Для того чтобы всем стало понятно, почему Старый Дуб вдруг заговорил про пожар, необходимо рассказать один случай из жизни Воробья.

Однажды весной (правда, это было в первую его весну) Воробей вылетел утром из гнезда и увидел, что над всеми крышами в поселке трепещет красное пламя. Воробей переполошил весь лес.

— Пожар! Пожар! Пожар! У голубей пожар! У ласточек пожар! У всех наших соседей пожар! Я сам видел!

Птицы, бросив все свои дела, помчались спасать соседей. Но когда они прилетели в поселок, то оказалось, что никакого пожара нет. На всех улицах поют и пляшут люди, а птицы смотрят на них с крыш и еще подпевают.

— Где же пожар? — спросили Воробья.

— Вот, — показал Воробей на трепещущие на ветру алые языки. — Все горят и ничего не замечают!

Птицы рассмеялись.

— Да ведь это же флаги! Сегодня у людей праздник — Первое мая.

Обычно Воробей сердился, когда ему напоминали про пожар, но на этот раз он как будто не услышал насмешки. Оглянувшись по сторонам и даже не пригладив взъерошенных перьев, Воробей быстро зашептал:

— Уф! Колька!.. Уф! Кочерыжкин!.. Уф! Беда!.. Колька… Жуки…

— Ничего не понимаю, — сказал Старый Дуб. — Говори внятнее.

— Колька!..

— Ну и что — Колька?

— Собирается в лес.

— Пусть приходит. Ты слышал, как его Ольха оставила без штанов? Ха-ха-ха!

— А жуки?

— Что жуки?

— Жуки идут с Колькой.

Дуб перестал смеяться. Кажется, Воробей спешил не зря.

— Отдышись и расскажи все по порядку, — сказал Старый Дуб.

Воробей почесал крылышком в затылке и собрался с мыслями.

— Начну с самого начала. Я живу в школе под потолочной балкой, а живя в школе, чего не наслушаешься. Я уж ко всему привык, а сегодня вдруг слышу. Калька говорит… Нет, начну не с этого. Прилетел я домой…

— Начни лучше сразу с того, что ты услышал, — перебил его Старый Дуб.

— Ну ладно, — согласился Воробей. — Сижу я в своем гнезде и слышу, Колька Кочерыжкин говорит: «Я пойду в Короедск и сегодня же приведу жуков в Пионерскую рощу!..»

— Как?! — воскликнул Старый Дуб. — Не может быть!

— Честное слово! А еще он грозил привести жуков в школу, чтобы они сожрали парту и дверь.

— Не может быть, чтобы школьник вел короедов в лес и в школу.

— Он грозил, — пискнул Воробей. — Я своими ушами слышал.

Тревога в лесу

Старый Дуб был самым старым деревом в лесу Он простоял на своей поляне так много зим и лет, что давно уже бросил их считать. Но зато и повидал он на своем долгом веку больше всех других деревьев. Была у него стариковская привычка завязывать на память узелки. Если надо было запомнить что-нибудь очень важное, он завязывал на суку большой узел, если не очень важное — завязывал узелок поменьше на какой-нибудь ветке. С годами узлов набралось так много, что у Старого Дуба не осталось без узла ни одной веточки.

Деревья, птицы, звери и даже лесники в трудную минуту обращались к нему за советом.

Старый Дуб выслушал Воробья и задумался.

«Если Колька правда поведет короедов, то Пионерской роще грозит страшная беда, и надо скорей поднимать тревогу, — подумал он. — Но с другой стороны, что-то не помнится такого случая, когда человек пошел бы заодно с короедами. Нет, такого никогда не бывало».

В лесу было тихо. Ни людских голосов, ни птичьего щебета. Даже неутомимый Дятел не выстукивал свое привычное «тут-тут-тут». Дятел отдыхал, закончив утренний облет больных, а все другое птицы улетели — кто в дальний ельник шелушить шишки, кто на болото клевать перезимовавшую клюкву.

Старый Дуб посмотрел вокруг себя и обратился к окружавшим его деревьям:

— Друзья, послушайте, что я вам скажу. Сейчас ко мне прилетал Воробей. Он говорит, что Колька Кочерыжкин собирается вести короедов в Пионерскую рощу.

Деревья встрепенулись и замерли. Всем вспомнились те давние времена, когда в окрестных лесах бесчинствовали заклятые лесные недруга — всякие короеды, листоеды, корнегрызы. Они объели всю листву, обгрызли кору, источили стволы. Но однажды в лес пришел человек. Он поднял упавший лист, который подгрызли гусеницы, глянул на стволы, изъеденные жуками, покачал головой и сказал: «Эк разгулялись, лесные разбойники, сколько лесу попортили». И начал человек гнать короедов. Перебил он их бесчисленное множество, а те, что в живых остались, уползли в глушь, к Гнилому Болоту, и уж много-много лет не показываются.

Первой нарушила тишину Плакучая Ива.

— Что поделаешь, — вздохнула она, — уж если и люди стали помогать жукам, видно, наступил наш конец.

— Не люди, а один Колька Кочерыжкин, — возразил Старый Дуб.

— Все равно, нам остается лишь одно — плакать. — И Ива заплакала.

— Замолчи! — прикрикнули молодые дубки. — Надоело смотреть, как ты вечно плачешь. Целый пруд возле себя наплакала — хоть купайся!

— Может быть. Воробей что-нибудь напутал? — сказала Береза.

— Конечно, напутал. Напутал, напутал, — быстро заговорила Осина. — Разве вы не знаете Воробья? Разве не знаете? Разве не знаете?

— Воробья-то мы знаем, — согласилась молчаливая Пихта, — но и короедов знаем тоже. Нет дыма без огня, видать, короеды что-то затевают. А тут еще этот Колька…

— Самое лучшее — выдать ему за такие проделки двойную порцию березовой каши, он и опомнится, — сказала Береза. — Вот, помню, однажды, лет двести тому назад…

— Это было слишком давно, — проговорил Старый Дуб, — теперь березовую кашу не употребляют.

— Не употребляют, — вздохнула Береза. — А зря: березовая каша очень полезная для таких безобразников, как этот Колька.

— Иголками его, иголками, — наперебой заговорили елки.

— Нет, лучше колючками, колючками, — подхватили Боярышник и Шиповник.

— Тише! — остановил их Старый Дуб. — Я все-таки думаю, что это напрасная тревога. Не может быть, чтобы человек стал заодно с короедами. Подождем, посмотрим. Следите за всеми дорогами и тропинками, особенно за теми, что идут со стороны Короедска.

Где находятся уроки?

Жуки сидели и ждали Кольку.

Время шло. Солнце поднялось совсем высоко. Те жуки, которые были на солнышке, оказались в тени и начали мерзнуть. А те, которые устроились в тени, очутились на солнце, и им стало жарко.

Жуки теряли терпение.

— Ах, как бы хорошо сейчас погрызть молодой березовый листик! — мечтательно проговорила одна такая гусеница.

— А наверное, в Пионерской роще есть и дубки, — вздохнула другая.

— Да замолчите вы! — прикрикнул Большой Долгоносик. — И без ваших разговоров живот подвело.

— Когда же придет Коля? — наконец спросил Ольховый Листоед, самый нетерпеливый из всех.

— Он сказал: завтра, — ответил Главный Короед.

Бабочка-монашенка взмахнула серыми крылышками:

— Ничего не понимаю. Он сказал: завтра. А завтра уже наступило, опять есть хочется.

Надо сказать, что у бабочек и жуков завтра наступает гораздо быстрее, чем у людей. Сами они маленькие, и потому дни у них тоже коротенькие.

— Завтра уже наступило, а его нет, — повторила Бабочка-монашенка. — Ничего не понимаю.

Подождали еще.

Тех жуков, которые с самого начала были на солнышке, снова осветило солнце, а жуки, которые прежде сидели в тени, опять оказались в прохладе.

— А не сидим ли мы здесь напрасно? — проговорил Ольховый Листоед. — Ведь Коля сказал: «Ждите меня после уроков». Мы его ждем здесь, а он нас ждет в каком-то другом месте. После этих самых уроков.

— Правильно! — воскликнул Главный Короед. — Пока мы здесь торчим, он уже, наверное, давным-давно прошел эти самые уроки и ждет нас после них.

— А что такое уроки? — робко спросила Монашенка Ольхового Листоеда.

— Гм, уроки… это… это… — замялся Ольховый Листоед. — Это тебе объяснит Главный Короед.

Все посмотрели на Главного Короеда.

— Уроки — это уроки, — важно ответил Главный Короед. — Знать надо.

Стали выяснять, где же находятся эти самые уроки и что находится после них. Почти все короеды знали только свой Короедск и никогда не выходили за его пределы. Бабочки летали по округе больше и дальше. Перебивая друг друга, они принялись описывать окрестности Короедска. Оказалось, что если идти по дороге, то будет поворот направо, после поворота направо — поворот налево, после поворота налево — полянка, а после полянки начинались неизвестные места, куда бабочки никогда не летали.