Леонид Кокоулин - Андрейка
- Зачем это ты, дед?
- На всякий случай испытать, а то, как мышей, прихлопнет. Теперь влезай в нору.
- Здорово, дед, придумал!
- Ток здесь, Андрей, на поляне - глухари свадьбу водят, пируют, сражаются. Бывает и водой размоет или еще какая беда выгонит, все равно соберутся токовать на это же место. Мой дед рассказывал - на ток за дичью ходили, как к себе в погреб, сколько надо, столько и приносят. Но дело не в дичи, Андрюха, зрелище красивое. Это надо видеть.
- Ну, давай посмотрим.
- Не спеши, в этом деле горячиться нельзя. Вначале поужинаем, оборудуем ночлег, а то в этом блиндаже замерзнем.
- Не замерзнем, я же с тобой, кострить будем.
- Отчаянный ты парень, это хорошо. Но костер жечь здесь нельзя. А то не прилетят. Придется подребезжать ночку.
- Я тоже буду дребезжать, на пару будет веселее.
- Ну, посмотрим, как получится. Пойдем.
Пришли на берег, развели костер.
- Чай пить будем, похлебка с глухариными потрохами улетела.
- С сухарями будем, не теряйся, Андрей. А вообще, Андрюха, если поработать хорошо, можно устроить Ташкент: сделать носилки, нагреть на костре камни и перетаскать их в скрадок.
Андрей поддержал мое предложение. Так и сделали. Поужинали, принесли горячие камни, укутали их травой, чтобы подольше тепло сохранили. Хорошенько заткнули входное отверстие - смотровую щель. Улеглись на настил, прижались друг к другу. Андрюха уже задает храпака и сказок не просил, уходился. А я все ворочаюсь. Прислушиваюсь. Птаха протарахтела ровно полночь. Где-то филин "шуба-шуба" выговаривает. Сквозь дрему слышу: или сучья потрескивают, или вода шумит, или ветер. Вроде бы и не было ветра. Вдруг, будто из малопульки, выстрелили - камень треснул. Перевернулся на живот, вынул из щели траву, потянуло свежестью.
Чиркнул по побледневшему небу метеорит. Но деревья еще не отошли от перелеска, слитно стоят.
Андрей раскидался - укрыл его. И враз зашумело, захлопало, даже вздрогнул. Потянулся, подставил ухо - только сердце стучит... Слышу: "щелк... щелк..." Где-то над головой. Он. И опять тишина, только вода на шиверах шумит. Опять "щелк, щелк, щелк" - снова пауза. И снова: "щелк..." Три раза - ни больше, ни меньше. Прошумело, и уже через ветки проглядывает черновина - на том самом дереве уселся. И тоже защелкал. Перекликается началась песня.
Снова шум, даже ветром обдало, и еще черновина, но уже отчетливо контур обозначился, и голова на длинной шее, как чайник. Трясу за плечо Андрея.
- Вставай! Только тихо, - шепчу ему на ухо. - Ни слова. - И показываю в оконце.
Головы ухо в ухо. Уже деревья промережились. Видно: глухарь вытянул шею, запел - "щелк, щелк, щелк..."
Раньше бывало, когда ходил на глухаря, как запоет - три прыжка к нему, перестал щелкать - стой как вкопанный, жди следующей погудки. Защелкал - еще три шага: когда поет, он не слышит и не видит, оттого и имя ему "глухарь"...
Но нам скрадывать не надо, птицы - рукой подать. Сидят, хохлятся, можно всех поснимать. Как заноют, стреляй нижнего, и так всех по очереди. Развиднелось. Глухари глазами лупают, словно красный светофор мигает.
Около самого окна копалуха распушила серые перья, вышагивает важно, как на параде, - рукой схватить можно.
Копалухи, в отличие от самцов глухарей, на ток не прилетают, а приходят пешком. Тянутся на ток серенькие, незаметные, под цвет прошлогодней хвои. Присядут - рядом пройдешь и не заметишь.
Андрей тоже впился пальцами мне в руку, когда прошла на поляну копалуха. И в ухо горячо задышал, думал - к нам зайдет.
Смотрим, на поляне уже две пары. Глухари, как кавалеры, в черных фраках, в поклоне перед дамами франтятся, ножкой шаркают. С дерева еще спрыгивают глухари, крыльев не раскрывают - пружинят на ногах, веером ставят хвосты, черные с белой пелериной, - и начинают водить хороводы, предварительно пригласив даму. Если дама возражает, вращая маленькой головой, подскакивает другой кавалер, затевается ссора. Вначале кавалеры друг другу кланяются, долго, вежливо, но видно, договориться не могут. И один другому закатывает пощечину - только перья трещат. Сходятся грудью, теснят друг друга за невидимую черту, кто оказался за поляной - отходит в сторону за кустик. Зато победитель, подняв голову, вздыбив перья, подпрыгивает вокруг дамы. Дама приседает, делает реверанс, и идут они парой, по кругу. Он с высоко поднятой головой. Его веерообразный хвост, словно длинный фрак, фалдами чертит землю. Она голову наклонит и будто вприсядку идет, плавно, величественно, и так пара за парой, одна наряднее другой, и выдумкам в танцах нет конца, и, веселые, опьяненные, прихлопывают они крыльями, будто ладошками.
Андрей переводит дух и еще сильнее держит меня за руку, и головы наши сильнее притискиваются к щели.
А на поляне уже не меньше тридцати пар. Словно разноцветная карусель перед глазами вращается.
- Смотри, дед, - не может Андрей удержаться, - чехарду затеяли.
Два огромных глухаря, отливая воронеными спинами, сражаются на обочине: только перья, как копья, трещат. Сейчас пали по ним из пушки - не расступятся. Вот один другому наступил на крыло, забавно прыгают. Андрей хохотнул и зажал рукой рот.
Но весенний глухариный карнавал ноль внимания на смех. Круг все теснее и гуще, подходят все новые и новые пары, уже и сосчитать невозможно.
- Что, Андрюха, пальнем по той парочке?..
- Не надо, дед, - поспешно отвечает Андрей, - ведь у них пир. А на пиру не убивают. Смотри. И солнце сейчас начнется...
Андрей замирает...
Ободняло. Солнце вытянуло росу сереньким туманом, просеяло ее между деревьев, а мы приготовили завтрак из свежей рыбы. Наелись, котомки за спины и вперед.
Патыма отступила в свое русло, оставив удобную для ходьбы террасу. Над водой рыдают кулики.
- Дед, а вдруг их нет?
- Не переживай раньше времени. - У самого тоже это опасение давно завязло в горле.
Уже и до хижины недалеко. Прислушиваемся, не лают ли? Нет, не лают.
- Устал? - спрашиваю.
- Переживаю, - отвечает пацан.
- Знаешь, Андрюха, подойдем и напугаем их.
- Правильно, дед, зададим им.
Андрей выпячивает вперед грудь и ширит шаг. Вот и хижина показалась. Сразу узнали, хоть и место изменилось, как-то все стало по-другому. Высоко оголились берега.
Вдруг из кустов вылетает Голец и со всех ног бросается на Андрея, визжит, лает, не знает, что делать от радости. Ветка не встречает, уж не случилось ли чего с ней?
Заходим в хижину - лежит калачиком около настила, хвостом бьет о землю - виноватится. Глаза провалились, подтеки от слез, что ли. Два комочка шевелятся у нее на животе... Вот оно что!
Андрей на колени перед ней.
- Дед, - не может он удержаться от слез, - вот видишь...
Из-за палатки просовывается голова Гольца, в зубах у него мышь, осторожно положил около Ветки и на улицу...
У меня запершило в горле. Худой, одни мощи, ноги высокие стали. Сколько дней голодали, бедняги. А уйти не могли - дети... Ветка тоже встала, плоская, как доска. Сухари в мешке тут же, могли бы погрызть - не тронули. Даю сухарь, хрумкает жадно, как сахар.
Разложили костер, на скорую руку тюрю приготовили: кипятком залили сухари, масла в них, соли - готово. Кормим собак и сами едим. Понемногу даем, а то сразу объедятся.
Щенки худые, складками висит кожица. Андрей их с рук не спускает, за пазухой греет. Ветка сидит, щурит глаза. Собаки тоже плачут.
Мы смотрели на марь и не могли угадать, в каком месте стояла наша снежная крепость. Теперь марь кишела кочками, а закрайки озер колыхались бурой травой. Синели озера. В зарослях тальника петляла Патыма. И только по-прежнему сияли ослепительной белизной в лучах закатного солнца купола гольцов. Их еще резче подчеркивала ломаная линия леса. Самые дальние и глубокие распадки все еще были со снегом, будто заткнутые ватой.
Наши запасы: сухари, мясо, консервы, сахар - все было на месте. Сети, бочки тут. Не хватало лодки, но это нас не беспокоило. Нам теперь некуда было торопиться, и мы решили остаться тут. Как следует откормить собак, порыбачить, походить по тайге. Я рубил сушины, вязал сочными прутьями плот. Андрей целыми днями возился со щенятами, пробовал поить их разбавленной сгущенкой, но малыши только тыкались слепыми мордами о молоко, чихали, ныли и дрожали.
Прибегала встревоженная Ветка, лизала руки Андрею и ложилась рядом.
На ночь мы с Андреем ставили в заливе на плоту сети. Эта процедура занимала много времени, но была интересной.
Андрей рулил. Теперь он был капитаном. Утром проверяли и до самого обеда возились с рыбой. Шел сиг - царская рыба.
Решили немного заготовить для ребят. Бочонок уже засолили, почти мешок завялили - вяленая, малосольная рыба очень вкусна. С крепким чаем за милую душу идет. Копченку тоже сделали. Получилась золотая рыба, только немного пересолили. Коптильню построили: прокопали на крутом берегу канаву в полметра шириной, три длиной, сантиметров шестьдесят глубиной. Сверху траншею покрыли корьем. Внизу устраиваем дымокур. По траншее, как по трубе, тянул дым. Рыбу вначале держали сутки в соленом растворе, еще на сутки вывешивали на ветер, потом на палку нанизывали - и в траншею, под корье.
