Владимир Соколовский - Во цвете самых пылких лет
Грузин раскрыл свой портфель, вынул электробритву, оглядел ее, сказал: «Надо идти побриться!» — и двинулся своим привычным маршрутом — правда, много позднее, чем обычно.
Ребята молчали. У Васьки горело лицо. Когда молчание стало для него невыносимым, он с трудом выдавил из себя:
— Пойду куплю чего-нибудь из еды. Тебя же сейчас надо хорошо кормить, так докторша сказала.
— Можешь… не беспокоиться… — прерывисто, с хаканьем, ответил друг. — Обойдусь… без… тебя…
Он попытался подняться, однако сил хватило только на то, чтобы перевалиться через бок и упасть на гальку рядом с лежаком. Опять ослабел, противная слабость, когда накатывает — будто незримый кукловод-ученик пробует на тебе свое искусство: дергает ниточками ватные руки-ноги, а они не слушаются ни его, ни тебя самого, и вместо четких, обдуманных телодвижений — какое-то задышливое барахтанье. Кряхтя, Славка пытался хотя бы вскарабкаться обратно на топчан, но и это у него не выходило, и он завыл, стукаясь лбом о гальку. Горько, когда бессилен.
Тарабукин прекратил эту бесполезную возню, ухватив друга под мышки и утвердив на прежнее место. Сел рядом со Славкой у изголовья, погладил его голову и сказал:
— Черт с ним, Канаев, заберу я у Стасика эту книжку. Отдам ему деньги, а книжку возьму. Наплевать в конце концов, если уж получилось такое дело…
Жалко было, конечно, трех рублей, но не до такой уж степени, чтобы занюнить, распустить губы по этому поводу. Васька принес воды в бутылке из заброшенного фонтанчика, помог чакающему зубами другу запить ею таблетки и ушел. Славка остался один.
35
Болезнь свалилась вчера утром, после того, как Славка, подремав немного на вокзальной скамейке, пошел к морю и искупался. Когда вылез, лег на гальку — сразу зазнобило, в горле запосипывало. К открытию он появился в «Спорттоварах», сказал Мариамке, что не сможет встретить ее сегодня вечером: хозяин просил пойти с ним на рынок, купить мешок арбузов и помочь донести, а после они отправятся в баню. Все это придумано было наскоро, больной головой, и походило немножко на бред: какой рынок работает вечером? Разве в баню нельзя сходить днем, до закрытия магазина? — поэтому Мариамка отнеслась к Славкиным словам весьма подозрительно, а когда он ушел, даже всплакнула чуток. И о встрече не заикнулся. А что вчера говорил…
На полусогнутых Славка снова потащился на вокзал. Больше он не знал, куда идти, а с Васькой твердо решил не иметь никакого дела. В зале для пассажиров прилег на одну из лавок. Но уже через минуту ему стало казаться, что в помещении вокзала стоит невыносимая духота и он несомненно задохнется, если не выйдет сейчас же на чистый воздух. И только он опустился на скамейку в небольшом садике, так сразу или забылся, или потерял сознание. Очнувшись среди дня, долго не мог сообразить, где он и что с ним. Трудно пришла мысль: надо пойти на работу. Гнало сознание больного человека: там люди! Не оставят, помогут! Галина Христофоровна, Махнюк, Вова Калики…
Было очень тяжело идти, и Славка решил проехать несколько остановок на троллейбусе. И конечно, был изловлен на выходе тремя дюжими парнюгами в рабочей одежде, сующими всем в нос книжечки-удостоверения. Они моментом извлекли Славку из толпы покидающих троллейбус пассажиров, поставили перед собой и сказали, чтобы он немедленно платил штраф. Канаев безразлично смотрел в лица парней и ничего не мог даже сказать. А они кричали, требовали, дергали его, даже замахнулись — но на людях не посмели ударить. Обшарили карманы, не нашли ни копейки. Тогда один из них, перемигнувшись с остальными, взял Славку за шкирку и потащил за дом. Там повернул его спиной к себе и отвесил такого пенделя, что Славка пролетел сколько-то по воздуху, прежде чем шлепнулся в грязную, с кошачьим пометом, песочницу. Подняться уже не было сил, и он снова забылся.
Память зафиксировала еще, что стояли над ним два милиционера, сказали кому-то: «Да что вы, он ведь трезвый! Просто перегрелся, наверно». Отнесли в тень, прислонили к грибку. После них набежала старушка, принесла попить и таблетку. Славка съел таблетку, и через некоторое время ему стало легче. Он встал, ушел со двора.
Идти на базу уже не было смысла: время катилось к вечеру. Славка почему-то решил идти в тот самый скверик, где в выходные дни они продавали Стасикову книгу. Ему показалось, что там должен обязательно появиться дядечка, купивший ее за сто десять рублей, и они должны очень серьезно поговорить. До скверика он добирался с трудом, с долгими остановками, добравшись же, сразу упал на скамейку и очнулся только утром, в кабинете врача. Увидал хлопочущих дядю Шалико и Ваську Тарабукина и ощутил счастье. Вот как: даже Ваське он был рад в этот момент! Да, и так-то тяжело в незнакомом городе, среди чужих людей, а каково больному человеку?
36
На овощебазе Васька дождался, когда Стасик вернется за новым грузом, подошел к нему и сказал:
— Есть разговор.
— Тю! — хлопнул его по плечу шофер. — Куда ж вы запропали, друзья? Вчера тот не вышел, сегодня смотрю — и тебя нет. Может быть, что-то стряслось? Я могу помочь?
— Да. Славка просит обратно свою книгу.
— Какую книгу?
— Ну, которую я тебе позавчера продал за трояк. Очень переживает, непонятно отчего.
— Во-он что… Тяжелый случай. Не могу я вам, ребятки, ее возвратить, вот ведь какое дело…
— Но почему?! — растерялся Васька.
— И вообще разговор, который ты только что затеял, — не разговор деловых людей. Я что, вымогал у тебя эту книгу?
— Нет, не вымогал…
— Вот видишь. Просто спросил, не можешь ли ты ее уступить. Ты тогда, похоже, даже обрадовался. Я отдал тебе деньги — гораздо большие, чем она стоит, — и стал ее владельцем. Все было честно, верно?
— Да, так. Но…
— А честная сделка, — перебил Ваську шофер, — не подлежит пересмотру. Это принцип деловых людей. И, в частности, мой принцип. Усек?
Васька молчал, глядя в сторону.
— Да что это с тобой, Василий? — весело воскликнул Стасик. — Зачем тебе надо заниматься такой ерундой? Ну, друг твой — мямля, мамкин сын, это понятно, но ведь ты-то — деловой же парень! Я тебя сразу так и понял. Ну, думаю, этот парнишка не пропадет. Даже хотел через тебя кое-какие связи наладить. А ты… удивил, ей-богу! Стихи, видите ли, обратно понадобились. Да брось забивать голову такой чушью. Давай лучше поговорим откровенно, как мужики: что, почему и почем. Я чувствую, что мы найдем общий язык. А на билет до дому я тебе дам. Оставь ты этого Славика, пускай сам выкручивается, если такой нежный!
— Отдай книгу, Стасик, — не своим, звенящим голосом сказал Васька. — Отдай книгу.
Шофер грустно покачал головой. Костяшкой указательного пальца вдруг больно ударил Ваську в спину.
— Иди, отдыхай. Охолонись немножко, подумай. И когда поймешь, что потерял, приходи снова. Поговорим… возможно. Я в тебя еще верю. Привет!
Он сел в кабину, включил мотор и поехал к складу. Васька стоял, думал. Что за наваждение! Ведь если бы Стасик не сказал последней фразы про Славку — пускай, мол, он сам выкручивается! — Васька наверняка вступил бы с ним в какие-то разговоры, переговоры и, возможно, даже занял бы у него денег на билет. А может быть, так и надо было сделать? Но нет, Славку он не мог простить шоферу. Видно, сам Стасик никогда ни с кем не дружил, если допускает, что можно оставить в беде друга!
С книжкой Васька уже распрощался и теперь соображал, как бы Славке объяснить ситуацию, да так, чтобы он снова не разозлился, не убежал куда глаза глядят. Временами накатывала жуткая неприязнь к Стасику. А может, надо было все-таки дать ему по морде?..
37
К Васькиному приходу Славка спал, ровно и глубоко дыша. Васька сел рядом с ним и стал жевать саечку. За едой он шумно вздыхал и тем разбудил Славку. Тот, увидав рядом друга, обрадовался, и теперь в нем уже не было ни презрения, ни гнева: видно, тоже настрадался в одиночку. Сказал:
— Привет, Тарабукин!
Ваську аж выгнуло дугой от счастья и благодарности. Тут же чувство вины за то, что друг заболел, когда его не было рядом, за то, что больной столько был один, без всякого присмотра, черт-те где, вспыхнуло очень сильно.
— Ты, Славка, извини меня, если виноват. Я хотел, как лучше. Ходил вот на базу, говорил со Стасиком — не отдает он обратно книжку твою, зараза! Все, мол, было честно, а честные сделки не переигрываются. Но ты не переживай. Приедем домой — я тебе такую книжку достану. Обязательно достану, даю слово. А твоей матери какая разница — что эта; что другая? Верно ведь?
— Да при чем здесь, Васька, мать? Ей-то, может, и все равно. Книжка мне нужна, мне самому, понимаешь? Причем сейчас, теперь именно!.. Да ладно, чего уж там…
Васька, хоть и выглядел виновато, но глаза у него были удивленные, и Славка горько подумал: неужели он до сих пор не понял, что книжка — не просто вещь, которую можно купить, или продать, или обменять? Что она может быть дорога человеку еще и чем-то другим — тем, что в ней скрыто?
