Сергей Баруздин - Повторение пройденного
Нас не называли мушкетерами, и все же нас было трое. В списках наши фамилии стояли не по соседству. Но мы рядом шагали в строю, рядом сидели на занятиях и даже спали рядом - ноги в ноги. Поэтому после отбоя и после того, как дежурный по школе вместе со старшиной навещал нашу спальню, осторожно прикрывая за собой дверь, мы перекладывали подушки наоборот голова в голову - и болтали. Впрочем, "болтали" - это мое слово. Володя говорил - "трепались". Саша более мягко - "беседовали".
Саша был тих и стеснителен, под стать своему внешнему виду. Володя, наоборот, крепкий, ладный, розовощекий, - неуемно весел и уверен в себе.
- Давайте, давайте, ребятки! Не пропадем! - восклицал он и хлопал нас по плечу.
"Ребятками" он величал всех, даже командиров, но их, конечно, за глаза.
- Чего-то сегодня наши ребятки зашевелились, - говорил он, когда командиры направлялись в кабинет начальника школы или на какое-нибудь совещание в город. - Что-то накумекают. Лафа им! Другие на фронте, а эти окопались в тепле. Командуют!
- Значит, ты сам? И моложе нас на целый год? - говорил Саша, когда я рассказывал, как упрашивал военкома послать меня, ну не в армию, а хотя бы в какую-нибудь военную школу, и ссылался на то, что уже был (был!) на фронте в сорок первом. - Второй раз и сам! А я вот все думаю: мог бы я так?
- А чего там мог - не мог, - говорил Володя. - И правильно сделал. Лучше, чем в гражданке с пустым брюхом сидеть. И тепло, и сытно, и почет-уважение.
Теперь я знал о Саше и Володе все. Не только то, что Саша занимался в студии художественного слова Дома пионеров, а Володя увлекался спортом и даже брал призы на легкоатлетических соревнованиях школьников. Знал, что отец у Саши авиационный инженер, а мать умерла несколько лет назад, и что недавно отец вновь женился, и у Саши теперь хорошая мачеха, и скоро будет братишка или сестренка. А у Володи нет братьев и сестер, мать у него не работает, отец - хозяйственник. В общем, я знал много и мало, поскольку биографии наши были небогаты: папа такой-то, мама такая-то, вот и все.
- Я все хочу спросить тебя... - обычно так начинал Саша разговор со мной или с Володей, и не только с нами. Это было его любимое словосочетание.
Он спрашивал нас, знаем ли мы Востокова, и Полонского, и Веневитинова, и Давыдова, и Гнедича, и шептал нам их стихи. У Саши была отличная память. А у меня скребли кошки на душе. Знать-то я знал, сколько раз читал с Николаем Степановичем, а вот сейчас и строчки вспомнить не мог.
Володя признавался чистосердечно:
- Первый раз слышу! И потом, ребятки, ближе к жизни! Что там сегодня на обед? Вот деловой вопрос. А Гнедич что! Он дворянин? Отсюда - был сыт! Эксплуататорский класс, известно.
Как-то вечером Саша нам прочитал:
- "...Ваши глаза сверкают, как очки моего противогаза, и освещают, как ракета во время ночного боя. Ваш нежный голосок можно сравнить с голосом дневального, который произносит приятно звучащие команды: "На обед" и "Отбой". Я надеюсь, что любовь моя полетит по азимуту со скоростью пули образца 1930 года..."
- Что это?
- Это солдатский фольклор, - пояснил Саша. - Письмо пехотинца называется. Забавно, правда? Я даже списал его... И знаете, что стыдно: с ошибками списал. Только потом понял...
- Ошибки чушь! Вот такая литература мне по душе! - воскликнул Володя. - Дай-ка списать!
Мы все, между прочим, писали с ошибками. Мы, окончившие семь и даже девять классов. Если бы наши учителя видели наши сочинения - конспекты, заметки в стенгазету, письма! Но, к счастью, нынешние наши учителя не проверяли нас на грамотность. Лишь однажды лейтенант Буньков, прочитав мой пространный рапорт-объяснение, сказал:
- В наше время писали пограмотнее...
Он был старше меня на три года.
Однажды мы с Сашей и Володей несли патрульную службу. Это считалось счастьем, ибо курсанты нашей школы редко посылались в комендантский наряд. Патрульная служба была привилегией зенитчиков и недавно прибывших на переформировку десантников. Говорили, что их порядком потрепали на фронте, и к ним в городе относились с предельным уважением, как и должно относиться к людям, которые хватили не один фунт лиха и остались в живых.
Мы приветствовали командиров и молча пропускали редко встречавшихся солдат. Я, чтобы блеснуть перед ребятами, а особенно перед Сашей литературной эрудицией, вспоминал, как читал нам Гайдар наизусть "Судьбу барабанщика", как Фраерман рассказывал историю написания "Дикой собаки Динго...". И как Ираклий Андроников, которого мне поручили привезти в Дом пионеров на такси, пародирует разных людей.
- А я Гайдара только мельком видел, - сказал Саша. - Наверное, он тогда к вам шел. А у нас писатели не бывают почему-то.
Саша говорил и про Дом пионеров, и про все, что было до войны, в настоящем времени.
- Ну, а кого же я видел из знаменитостей? - воскликнул Володя. Пожалуй, одного Циолковского. Да, да. Константина Эдуардовича! В газете на портрете. Видите, и я могу стихами. Не хуже вашего Ганевича.
- Не Ганевича, а Гнедича. Как тебе не стыдно, - возмутился Саша.
- Ганевича, Гнедича - не все ли равно, ребятки! - согласился Володя. - А вон девочка, смотрите - это вещь!
Мы шли мимо кинотеатра. Как раз окончился последний сеанс, и толпа зрителей вывалила из ворот.
И вдруг...
- Подождите, - шепнул я ребятам и, придерживая ремень карабина, бросился в толпу. Не помню, как я догнал ее и схватил за рукав шинели:
- Наташа!
- Да, Наташа. А что? - Девушка с кубиками в голубых петлицах с любопытством посмотрела на меня и отстранила руку.
Только тут я понял, что это не она. И что вообще все это глупо: хватать солдату, да еще несущему патрульную службу, младшего лейтенанта за рукав, и почему? Потому что издали она оказалась похожей на ту, другую Наташу! Но ведь та Наташа не могла быть здесь. Она на фронте, и не в десантных частях.
Я покраснел:
- Простите, я думал...
Но было уже поздно. Девушка с голубыми петлицами оказалась не одна. Ее сопровождали еще четыре петлицы - капитан и старший лейтенант.
- Из какой части? - произнес капитан и добавил, почти выкрикнул: - А ну-ка встаньте как положено! Номер части?
Подоспел Саша, с трудом пролез к нам. Нас уже окружала плотная толпа любопытных.
- А еще солдат с повязкой. К девушке пристает, - проговорил кто-то.
- Он патрульный, может! - добавил женский голос. - Патруль хоть кого может задержать, если что не так...
Все комментировали события как могли.
Подогреваемые такими разговорами, капитан и старший лейтенант окончательно завелись.
- А ну-ка марш с нами! - произнес капитан.
- Пошли, пошли, - добавил старший лейтенант и положил мне на плечо свою огромную руку. - Распустились, молокососы. И откуда только таких понабрали!
- Может, не надо, Боря? - неуверенно спросила их попутчица. - Ведь вы...
- Наташенька, - перебил ее капитан, - не вмешивайся.
- Вы не имеете права! - выскочил вперед Саша. - Не имеете! Мы патруль...
- Ах и ты еще? - Старший лейтенант снизу вверх взглянул на длинного Сашу. - И ты с нами - марш! Защитник нашелся!..
Как мы ни противились, пришлось идти. А то еще хуже будет! Попробуй перед такими доказать свою невиновность! Единственно, на что мы решились, - просить, чтобы нас отвели в комендатуру. Туда, откуда мы вышли в наряд. Но это не помогло.
- А где же Володя? - спросил я по пути у Саши.
- Сам не могу понять. Был все время рядом. Испугался, удрал?..
Нас доставили в расположение авиационно-десантной бригады, отобрали красноармейские книжки, ремни, обмотки, шнурки от ботинок и проводили на "губу".
"Губа" у десантников, видимо, пустовала. Мы с Сашей оказались одни. Присели на топчаны, покрытые шинельным тряпьем, невесело посмотрели друг на друга. Саша протер запотевшие очки и сказал:
- Чепуха какая-то. А?
- Да, - согласился я, - глупо получилось...
- А ты знаешь, - вдруг неожиданно произнес Саша. - Я даже завидую им. И понимаю. Ну десантников этих. Ведь сколько перенесли люди, сколько испытали, и вдруг этот город, и какие-то мирные жители, ходящие в кино, и мы... Патруль! Смешно сказать. Правда, смешно?
Саша был философом, любил порассуждать, и в такие минуты я не решался ему перечить.
- Наверно... так...
Он опять снял очки, протер их и наконец, явно некстати, поинтересовался:
- Я все хочу спросить тебя... Ты, ну как это сказать... У тебя есть кто-нибудь?.. Кого ты любишь?
Я молча кивнул головой.
- И очень? Всерьез?
- Очень...
Кажется, я оказался настоящим трепачом. Я рассказывал о Наташе долго и горячо, и получалось так, что она влюблена в меня, страдает и мучается от моей мужской сдержанности в чувствах и вообще жить без меня не может. И пишет мне с фронта часто и нежно...
Саша никогда не спрашивал меня об этом прежде. И я не спрашивал его стеснялся.
Сейчас Саша сам сказал:
- Мне тоже нравилась одна девочка у нас в студии. Но, конечно, она не знала ничего. А потом я узнал, что она с Венькой Холодилиным целовалась. Вот как бывает...
