Тёмные видения - Марьо Де Фут
Ровен знает, что за зиму мамины запасы для снадобий сильно поистощились и теперь ей нужны новые. Последние дни были солнечными, и если Гвиннор повезёт, она уже сейчас сможет найти аир, мяту и дикий чеснок. Через полторы недели наступит весеннее равноденствие, когда день равен ночи, и это важный праздник для друидов. Мама наверняка хочет хорошенько к нему подготовиться, поэтому она будет рада отпустить Ровен с уроков пораньше. Ей и самой есть чем заняться.
Гвиннор выпускает кулон из рук, и Ровен уже знает, что она сейчас скажет.
– Может, сварить тебе зелье для концентрации внимания? – спрашивает Гвиннор, пряча озорную улыбку. Ей хочется ещё немного подразнить Ровен, прежде чем отпустить её на улицу.
Ровен качает головой. Нет-нет-нет. Мамины зелья всегда получаются очень действенными, но совершенно невкусными.
– Ладно, можешь пойти погулять. Но с одним условием. Я не подготовила на сегодня урок биологии, поэтому ты пойдёшь к Руфусу: пусть он тебе объяснит, как происходит цветение растений, включая луковичные и однолетние. – Гвиннор старается сделать строгое лицо.
Но Ровен этого не замечает. Она уже закрыла учебник и поднялась из-за стола. Ей хочется поскорее сбежать на улицу, пока мама не передумала.
Стены длинного коридора увешаны портретами умерших родственников. Это не фотографии, а настоящие старинные картины. Сегодня путь по портретной галерее кажется дольше обычного – настолько Ровен не терпится выйти из дома. Перепрыгивая через две-три ступеньки, она спускается по истёртой винтовой лестнице, и как только открывает дверь в сад, в нос сразу бьёт свежий аромат весны. Но на улице прохладно, и Ровен застёгивает молнию на куртке до самого верха. Зомби, её маленький пёсик, уже ждёт на крыльце и с радостным лаем бросается к ней. Когда у Ровен идут уроки, мама велит, чтобы он оставался на улице. Не потому, что он может написать в доме, а потому, что он отвлекает девочку от занятий. Сама же Ровен считает, что маме просто обидно, что она не видит Зомби. У них в семье все немного колдуньи. Бабушка читала мысли (правда, не на расстоянии; ей приходилось коснуться человека, чьи мысли надо было прочесть), мама варит волшебные зелья для всего на свете, но дар видеть мёртвых людей и животных есть только у Ровен.
Эта способность Ровен открылась, когда ей было шесть лет, и вот тогда-то у неё наконец появились друзья в их большом доме, одиноко стоящем на окраине городка. Пусть полупрозрачные и белые, словно сотканные из тумана, но всё равно настоящие друзья. Потому что, как всегда говорит мама, если человек видит будущее и умеет разговаривать с мёртвыми, ему уже не нужны никакие живые друзья.
Зомби радостно тычется носом в руку Ровен. Он хочет играть. От его прикосновений ладони щекотно, как будто кожу покалывают сотни крошечных иголочек. Ровен вспоминает свой шестой день рождения. В тот вечер она впервые увидела призрак бабушки Мори, сидящей на краешке её кровати. Эта странная белая бабушка принесла ей в подарок Зомби. Когда этот забавный полупрозрачный пёсик принялся дружелюбно облизывать призрачным язычком её пальцы, Ровен показалось, что ей на руку уселась целая стайка невидимых бабочек с колючими лапками, и она поняла, что он станет её лучшим другом.
Вспоминая тот день рождения, она улыбается. Как давно это было! Завтра ей исполняется уже тринадцать лет.
– Ну что, поиграем? – спрашивает она, и Зомби изо всех сил виляет хвостом.
Ровен подбирает с земли палку и бросает её как можно дальше. Со звонким лаем, который слышит только она, пёсик мчится за палкой, и хотя он никогда не сможет её схватить и принести хозяйке, он всё равно очень радуется игре.
Ровен бежит следом за Зомби вниз по склону холма, на вершине которого стоит их старинный дом. Она по диагонали пересекает большую лужайку, чтобы срезать путь к граничащему с их садом небольшому уютному кладбищу. Там, за высокой вечнозелёной изгородью, покоятся все её родственники, когда-то жившие в этом доме.
Шаткие створки кованых ворот, врезанных прямо в живую изгородь, протестующе скрипят, когда Ровен их открывает. Она свистит, подзывая Зомби, как будто он не сможет пройти сквозь закрытые ворота. Извилистые дорожки среди могил посыпаны гравием, и он громко хрустит у неё под ногами. Надо опять его разровнять, думает Ровен. Это будет пункт триста девяносто пятый в длинном списке намеченных дел, которые надо бы сделать… но очень не хочется.
Зомби весело мчится куда-то в глубь кладбища. Ровен закрывает ворота и идёт по тропинке прямиком к маленькому надгробию с надписью:
Здесь покоится
наша любимая доченька
Кора Комради Келси
1953–1965
Ровен тихонько стучит по камню и ждёт, когда над поросшим травой холмиком покажется голова Коры. Кора видит подругу, и на её бледном полупрозрачном лице появляется радостная улыбка.
– А что, уже вечер? – Кора выплывает из-под земли и становится полностью видимой.
– Нет, просто мама отпустила меня с уроков пораньше. Но мне нужно ещё зайти к Руфусу и попросить его кое о чём рассказать.
Кора надувает щёки:
– Уф, хорошо, что тебе, а не мне.
Садовник Руфус – хороший, но жутко занудный. Разговаривать с ним невозможно, потому что он говорит без умолку – бу-бу-бу, бу-бу-бу, – а ты только киваешь и стараешься не заснуть от скуки. На семейном кладбище Келси Руфус – единственный, кто не приходится им роднёй. Он всю жизнь проработал в поместье и жил в маленьком домике в глубине сада. Он сам всегда говорил, что не женился и не обзавёлся собственной семьёй потому, что слишком любил поместье, и когда он умер от старости, все Келси согласились, что он им почти как родной и должен быть похоронен на их кладбище.
Ровен театрально закатывает глаза.
– Пришлось согласиться. Иначе сидеть бы мне на уроках до вечера – а кому захочется киснуть дома в такую чудесную погоду?! – Запрокинув голову, она шумно втягивает воздух, напоённый весенними ароматами.
– Ясно. Значит, будем выгуливать наши носы, – хихикает Кора и идёт вслед за подругой по гравийной дорожке. – Хотя мой нос уже мало что чувствует, но всё равно пусть погуляет. Ему полезно.
Ровен смеётся над шуткой подруги, но её взгляд остаётся серьёзным. Она смотрит на Кору – на её призрачно-бледное, очень красивое, классическое лицо, словно изваянное
