Торнатрас - Бьянка Питцорно
Когда муж был дома, телевизор (за исключением футбольных матчей) вообще не включали, потому что рассказы о последнем плавании всегда были несравнимо интереснее.
– Вот уйду опять в море, тогда насмотритесь на Большого Джима, – шутил он.
На самом деле Большого Джима звали Риккардо Риккарди. Он был журналистом и вел на канале «Амика» цикл передач, имевших огромный успех у домохозяек. К себе в студию Риккарди приглашал не актеров, не певцов и не ученых, а самых обыкновенных людей – поссорившихся влюбленных, которые хотели помириться, или тех, у кого случилось какое-нибудь несчастье, кто с мокрым от слез лицом описывал свои злоключения. Риккарди выслушивал с понимающим видом, говорил что-то утешительное, просил телезрителей звонить с советами, советовал сам… У него была обворожительная улыбка, и вообще он был больше похож на актера, чем на журналиста. Коломба и ее отец в шутку прозвали его Большой Джим – в честь игрушечного супермена с мускулами, которого Лео выиграл однажды на благотворительной лотерее.
Теперь, вспоминая слова отца, Коломба думала, что шутка, как ни странно, часто становится реальностью.
Превращение произошло не сразу, а постепенно. После отъезда золовок Эвелина Тоскани начала включать телевизор каждое утро, как только дети уходили в школу. Но когда они возвращались к обеду, сразу выключала его и старалась, чтобы все было как прежде.
День ото дня она все больше привыкала к этому почти домашнему кругу, где можно было услышать столько душещипательных историй, похожих на ее собственную, но всегда кончавшихся хорошо.
Просыпаясь, дети слышали то голос ведущего ток-шоу, то сцены из сериала, то возбужденные возгласы из телерекламы. И засыпая ночью, они продолжали слышать то же самое.
Иногда первоклассник Лео, вернувшись из школы и бросив в угол рюкзак, начинал с жаром рассказывать:
– Мама, знаешь, сегодня наша учительница…
Но мать ласково прерывала его:
– Подожди, пусть бедная синьора Джанкарла договорит. Интересно же, почему свекровь никогда не приходит к ним обедать…
Но сразу после программы «Живая жизнь» начинался какой-нибудь детектив, телеигра, сериал, теледебаты между политиками, соревновавшимися, кто кого перекричит, и Лео, не дождавшись, отправлялся играть во двор.
Или, что еще хуже, он незаметно пристраивается на ручке кресла рядом с мамой и смотрит что попало вместе с ней. Ладно бы нашел фильм о животных, мультик, какую-нибудь детскую программу! Но нет: что интересно маме, интересно и ему. Даже эта ужасная вечерняя передача «Хозяева в собственном доме», в которой лысый и прилизанный Валерио Каррада изрыгает проклятия иммигрантам. А эти двое сидят и тупо слушают, глядя ему в рот.
Лео уже знает наизусть все рекламные заставки, марки батончиков и игрушечных сюрпризов. Время от времени он начинает ныть, что несчастнее его нет никого на свете, но не потому, что он – как, между прочим, и я – лишился отца, а потому, что шкафы в нашей комнате не набиты видеоиграми, говорящими игрушками, роботами-монстрами, трансформирующимися в танки, игрушечными воинами всех мастей и радиоуправляемыми машинами.
– Нельзя иметь все, что видишь, – говорила брату Коломба. – К тому же тебе это очень скоро надоело бы. Так было у меня с Барби, когда жена твоего крестного привезла мне из Америки сразу семь штук.
А мать, наоборот, готова была покупать Лео любую ерунду (только вот денег у нее не было). Когда родились дети, они с мужем обещали друг другу не баловать их и дать обоим хорошее образование. Но сейчас все эти обещания были благополучно забыты.
Папа всегда говорил, что есть вещи действительно необходимые, а есть те, которые кто-то хочет нам навязать, чтобы набить свой собственный карман.
– Из сотни вещей, которые реклама называет совершенно необходимыми для счастья, – говорил он, – лишь четыре или пять требуются тебе по-настоящему. Все остальные нужны только тем, кто их продает, и больше никому.
Я ненавижу телевизор. Вы уже это поняли, да?
Когда-то у меня были любимые передачи, например про котов-сыщиков или та, в которой два брата и одна очень толстая женщина всех здорово пародировали. Мне нравились фильмы о природе, научных открытиях и о тех странах, где все не так, как у нас. Еще музыка – рок-концерты, классика, фолк и джаз. Даже опера. Если я чего-то не понимала, то спрашивала у отца, и он мне все объяснял.
Теперь, когда Коломба просила мать переключиться на «Телекуоре», потому что там шло что-то интересное, та отвечала, что это невозможно. Синьора Эвелина никак не могла пропустить эту викторину или это ток-шоу, где невоспитанные люди только и делали, что перебивали и оскорбляли друг друга. И причины были по большей части совершенно дурацкие.
Да и выбирать теперь стало особенно не из чего. Коломба помнила, что, когда она была маленькой, по телевизору с хорошей антенной ловилось каналов пятнадцать или двадцать. Было общественное телевидение, частные каналы, несколько зарубежных. Потом, как заметил отец, некоторые из них разрослись и поглотили остальные.
Они заняли все пространство и все волны – не морские, как объяснил мне отец, а воздушные, они еще называются эфиром и похожи на радиоволны. Владельцы этих каналов с помощью рекламы ужасно разбогатели и потребовали принять такие законы, что другие итальянские каналы вскоре не выдержали и закрылись, а смотреть зарубежные стало почти невозможно. Из итальянских осталась всего одна местная телестанция, но она работает только на маленьком расстоянии, и видимость у нее плохая – все дрожит и расплывается, – а звук еще хуже.
В последние годы из больших телестанций, транслирующих на всю Италию, осталось только две: «Амика» и «Телекуоре». Программы у них не очень различаются. Главное различие в том, что по «Амике» почти всегда показывают Большого Джима, то есть Риккардо Риккарди, а по «Телекуоре» – худющую и рыжую Камиллу Гальвани. Пишут, что они ненавидят друг друга и каждый старается переманить к себе телезрителей. А еще считаются журналистами!
Папа говорил, что журналисту положено ездить по свету в поисках новостей, наблюдать за событиями, беседовать с незнакомыми людьми и следить, чтобы разные знаменитости говорили правду. Что это за
