Лариса Евгеньева - Кто читал эту сказку
- Здравствуйте... - сказала Иришка. - Я вам не помешаю?
- Привет, - ответил мальчик, рассматривая пластинку. - Ты классик, ага? У них все такие вежливые. "Я вам не помешаю?.." - тоненько передразнил он Иришку.
Иришка стояла вся красная и не знала, уйти ей или остаться.
- Садись, - разрешил мальчик. - А я народник! Два притопа, три прихлопа. Понятно? Тебе Гипотенузу? Скоро придет. Мы с ней будем доклад писать о... как его... - Мальчик заглянул в бумажку. - Вивальди. Древний композитор. Не слыхала?
- Нет, - призналась Иришка.
- Тогда слушай. - Мальчик поставил пластинку на проигрыватель и опустил иголку. - Наверное, тоска зеленая.
Первые аккорды, четкие и напряженные. Иришка почувствовала, как дрожь, возникнув где-то в кончиках пальцев, начала распространяться по телу. Нахмурив брови и сплетя пальцы, она невидяще смотрела перед собой. Звуки пульсировали, затухая и вновь возникая с прежней силой, рассыпаясь звенящими брызгами. В этой непрерывности было что-то завораживающее, что-то влекущее. И Иришка тихонько встала на цыпочки, плавно взмахнув руками, словно собираясь танцевать. Но музыка оборвалась на неожиданном вскрике, а наступившая тишина еще долго хранила эти звуки, как воспоминание.
Они долго сидели молча. Потом Иришка взяла свой портфель и вышла. Она пошла в интернат через парк и там, среди печальных, зябких деревьев, пыталась станцевать эту музыку, зарываясь ногами в шуршащие листья, но та музыка и то счастье уже не вернулись.
А потом неожиданно выпал снег. Он начал идти еще ночью, и утром все было засыпано им. Деревья в парке нависли тяжелыми ветвями над расчищенными дорожками, и все было похоже на театр, такое красивое и ненастоящее. И Иришка вдруг поняла, что уже зима и скоро Новый год, а там - каникулы, и впервые со смешанным чувством удивления и испуга поверила в реальность своей теперешней жизни. И все это - ее. И холод просторного зала по утрам, и боль в спине, и усталость после занятий - это жизнь, которую она выбрала, и это не просто надолго, это - навсегда.
- Гавришова, Несмеянова, Горчакова, Сутовская! - Нина Васильевна кивком подозвала их к себе. - Остаться. Остальным - переодеваться.
Девочки, попрощавшись реверансам, убежали в раздевалку. Четверка названных осталась. Это могло значить лишь одно: на них, счастливиц, пал выбор Нины Васильевны, и они будут танцевать маленьких лебедей на новогоднем вечере.
- Подумаешь! - сказала Надя, стягивая колготки. - Может, кто-то им и завидует, - она выразительно посмотрела на Иришку, - но только не я. Ну, длинные, ну, фигуры там какие-то... Что еще, я вас спрашиваю? Чего ты молчишь?! - вдруг набросилась она на Иришку. - Ты что, им завидуешь? Да? Завидуешь?
Иришка пожала плечами. Она им завидовала, что и говорить. Танцевать на новогоднем вечере - это было ее мечтой, ее тайным желанием, в котором она никому не признавалась.
- Скажи честно, ты бы хотела? - приставала к ней Надя. - Хотела бы?
- Да, - сказала Иришка и печально посмотрела Наде в глаза. - Да... хотела бы... очень...
Надя растерялась.
- Хм, - только и сказала она. - Подумаешь! Знаешь, - вдруг вспомнила она, - я слышала, Лизка твоя говорила одной девчонке, что главное - не красота и даже не талант, а чтобы понравиться балетмейстеру. Тогда все лучшее партии - твои. Особенно если поехать куда-нибудь в про... эту... в общем, куда-нибудь подальше. Что ж, если тебя бог обидел красотой, да и меня вот тоже... - лицемерно вздохнула Надя, ожидая возражений. - Значит, нужно понравиться балетмейстеру. Главное - чтобы влюбился, а дальше пойдет как по маслу.
Иришка вздохнула. На любовь балетмейстера она особенно не надеялась. Любят красивых и талантливых, а некрасивых и бесталанных в лучшем случае уважают, как часто говорил папа, подшучивая над их соседкой Элеонорой Львовной, некрасивой старой девой, стремящейся выйти замуж.
В пятницу уроков не было, а на воспитательном часе им раздали табеля. Иришка заглянула в свой: математика - пять, русский - пять, остальные четверки. Потом они с Надей побежали смотреть на елку. Елка стояла в темном пустом зале, еще не убранная, пахнущая смолой и хвоей. Они начали гоняться друг за другом вокруг елки, потом прибежали еще две девочки из их класса, и они решили сыграть в прятки. Наде выпало водить. Она закрыла глаза ладонями и через минуту крикнула:
- Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался - я не виноват!
Иришка все еще металась по залу. Наконец она взобралась на сцену и нырнула под занавес. Сцена была пуста, и только в дальнем ее углу светилась открытая дверь и слышны были приглушенные голоса. Иришка подошла ближе к двери, стараясь ступать осторожно и бесшумно, чтобы ее не услышала Надя.
В маленькой комнатке, где хранился всякий хлам - использованный реквизит, старые, пришедшие в негодность костюмы, которые было все же жалко выбрасывать, - сидели старшие девочки и разбирали елочные игрушки. Они доставали их по одной из большого ящика, стоявшего на полу, и привязывали к ним длинные нитки.
- Лизавета, дай ножницы! - сказал кто-то из девочек.
И Лизин голос ответил ей:
- Возьми.
Иришка медлила. Она слышала, как по залу бегала Надя, крича: "Спорим, я вас в два счета найду!" Иришке не хотелось уходить, и в то же время ей было неловко - ведь старшие девочки могли заметить ее и подумать, что она подглядывает за ними. "А что, если я войду, - вдруг подумала Иришка. - Вот просто так - возьму и войду. Скажу: "Может, вам помочь? Чтобы было быстрее?" И представила себе, как она заходит и садится возле Лизы. Просит у нее ножницы, передает ей нитки...
- Эти малявки такие смешные, - вдруг услыхала Иришка Лизин голос. Вот сегодня подходит ко мне одна и говорит: "Скажите моей подружке что-нибудь хорошее, а то она очень переживает, что она некрасивая и вообще неспособная, а вам она поверит, она вас любит". Такая девчонка забавная, на хомячка похожа...
- Твоя вздыхательница?
- Да нет, - ответила Лиза погодя. - Эта совсем особая. Может, ты обратила внимание? Худенькая такая, угловатая. Какая-то словно немножко испуганная.
"Это обо мне, обо мне! - колотилось в испуге Иришкино сердце. - Она меня знает, она меня заметила! Запомнила!"
- Там есть неплохие девочки, - сказал чей-то голос. - Одна особенно. Видно, будет красавицей. Глазищи такие огромные, и фигурка точеная.
- Ага. (Иришка опять прислушалась: говорила Лиза.) Но эта моя вздыхательница... это совсем не то. Она... ну, как тебе сказать... Это гадкий утенок! Понимаешь? Уже видно, уже проглядывает что-то, когда она смотрит на меня как-то сбоку, словно лягушонок, и думает, наверное, что я не замечаю...
Дальше Иришка не слушала. Глотая слезы, она побрела через сцену, уже не беспокоясь о том, что ее могут услышать. Это было все. Это был конец. Конец мечтам, конец иллюзиям и самообману, конец любви. С залитым слезами лицом, перепачканная пылью, она вылезла из-под занавеса и предстала перед изумленной Надей.
- Упала? Ушиблась? Больно? - всполошилась Надя, отряхивая Иришкину форму.
Иришка замотала головой, подавив рыдание.
- Пойдем, надоело, - самоотверженно сказала Надя и обняла Иришку за плечи. - Подумаешь, в прятки играть! Не маленькие. Лучше поиграем в настольные игры, да?
- Она сказала знаешь что? - еле выдавила Иришка. - Она сказала - я... я... гадкий утенок!
- Подумаешь! - с наигранной беспечностью сказала Надя, избегая смотреть Иришке в глаза. - Меня вот Витька Корзинкин коровой назвал. Подумаешь, на всех обижаться! Он меня коровой, а я его бегемотом! А ты молчала, да? Ее обзывают, а она молчала! Надо было ее крокодилой назвать. Или мартышкой!
- Кого?! Лизу?! - ужаснулась Иришка.
Надя опешила.
- Подумаешь! - сказала она, но уже менее уверенно. - Красивая она, вот и задается. Но зачем же других обзывать? Скажи, зачем?! - грозно потрясая кулаком перед Иришкиным носом, вопрошала Надя, а Иришка тихо всхлипывала, комкая в руках носовой платок.
Дома, в ее книжном шкафу, стояли книги по занимательной математике, жизнеописания знаменитых людей и оранжевые тома детской энциклопедии, но никогда-никогда не читала ей мама добрых и немного печальных сказок о маленькой девочке, появившейся из тюльпана, о прекрасном ледяном дворце Снежной королевы и о бедном невзрачном утенке, который стал потом белоснежным лебедем.
А день продолжался и нес с собой новые неожиданности. Когда они сидели за обедом, к Иришкиному столу подошла Нина Васильевна и сказала, указывая на Иришку испачканным зеленкой пальцем:
- Пантелеева, замените в "Танце маленьких лебедей" Гавришову. У нее разболелся зуб, она не может. Одеваться за полчаса до начала концерта.
- Поздравляю, - сказала Надя, а Иришка лишь улыбнулась в ответ.
Потом было ожидание. Иришка слонялась по корпусу, не зная, куда себя деть. До начала концерта оставалось еще почти три часа, а время тянулось так медленно! Начало темнеть, и к шести за окнами была сплошная чернота. Во всем чувствовалось приближение праздника: и елочный запах в спальном корпусе, и мерцающие гирлянды на фасаде здания напротив, и полуодетые старшеклассницы, шушукающиеся в гладилке, и Гипотенуза с накрашенными губами, смущенная и похорошевшая, - все это было преддверием праздника, а ожидание его, таинственное и волнующее, было чуть ли не лучше, чем сам праздник.
