Кощеевич и война - Алан Григорьев
Мертвяк, хищно улыбаясь, сгрёб Радмилу в объятия и приставил к её горлу острый коготь — весь в земле.
— Здравствуй, Северница.
В неровном свете луны Радмила наконец разглядела его раны, торчащие кости и пятна разложения на коже. Она не изменилась в лице, только побледнела:
— А тебе, как я вижу, здравия желать поздно. Мне очень жаль, Горностай.
— А уж мне-то как жаль! — Мертвяк скривился, будто собирался заплакать.
— Отпусти её, — сказал Яромир спокойно, но настойчиво. Он надеялся, что былые привычки сработают, и Горностай выполнит приказ своего командира, но ошибся.
— И не подумаю. — Землистый палец описывал круги по белоснежной шее, и Радмила брезгливо оттопырила нижнюю губу.
— Зачем ты пришёл? — Яромир наставил остриё клинка на бывшего друга.
Ударить будет легко. Надо лишь убедить себя, что это уже не Горностай, а злая сила в его обличье.
— Свататься.
Такого ответа от мертвяка Яромир не ждал, даже меч в руке дрогнул.
— Что-о?!
— Что слышал. — Когда-то звонкий голос весельчака Горностайки после смерти стал сварливым, как у старого деда. — Дельце, вишь, осталось неоконченное. Думал: как споймаем Кощеича, наберусь храбрости да попрошу у старшого руки его сестрицы.
— А меня ты спросил?! — возмутилась Радмила.
Яромир видел, что её пальцы сжались на серебряной монете — той самой, которую она вытащила из кошеля, чтобы бросить жребий. Теперь он видел, что край монеты был заточен. Яромир поймал взгляд сестры и мотнул головой: не вздумай. Слишком опасно. Вспорет острый коготь нежную кожу, просочится скверна в кровь — и всё. Верная смерть, если не хуже. Почему одни из могил встают, а другие нет — одним чародеям ведомо.
Но разве бурю-Северницу упредишь взглядом?…
— Я сама решаю, за кого мне замуж идти!
Мертвяк озадаченно перевёл взгляд с Яромира на Радмилу, но в следующее мгновение улыбнулся:
— Так даже лучше. Пойдёшь за меня, душа моя?
— Но ты же умер. Мёртвые не женятся. — Лицо Радмилы казалось окаменевшим: ни один мускул не дрогнул.
— Вам, живым, неведомо, что за гранью творится. А я хочу — и женюсь, — усмехнулся Горностайка. — Не зря же в песнях поётся: любовь побеждает всё. Ради тебя я сражался, с твоим именем на устах умер, значит, и в посмертии не оставлю. Потому что люблю тебя больше жизни. Сама Курносая прониклась — посвататься отпустила.
Яромир, наверное, был бы тронут его речами, если бы не острый коготь, готовый впиться в горло сестры. Сердце билось часто, как после бега, на лбу, несмотря на холодную ночь, выступил пот. О чувствах ратного друга к Радмиле он знать не знал. Ежу понятно, почему тот молчал: не ровней была ему гордая Северница. Разве что… Если бы Горностай совершил великий подвиг. Ведь герою можно хоть царевну в жёны! Жаль, что уже не совершит…
— А чего ж ты сватовство так долго откладывал, дорогой? — вдруг потеплел голос Радмилы. — Никак сперва впечатлить меня хотел делом ратным?
— Истинно так. Думал, вот Кощеича схвачу самолично, и…
— Так не схватил же покамест. — Девушка попыталась отстраниться, но покойник зарычал.
— Нет у меня времени ждать, Радмилушка. Коли не согласишься стать моей до третьих петухов, век мне покоя не видать. Таков наш с Курносой уговор.
— А коли соглашусь? Неужели она тебя отпустит назад в мир живых?
— Не отпустит. Да я и сам не хочу. За гранью нет ни боли, ни горестей. Тяжко я умирал, родная. Задыхался, плакал, кричал от муки, пока рыжая целительница мои страдания не облегчила. Не хочу снова такое пережить. И никому не пожелаю. Тебя от подобной участи спасу.
— Убьёшь, что ли? — буднично спросила Радмила.
Яромир поражался её выдержке. Ему самому сейчас хотелось заорать от ужаса, но он до боли стискивал рукоять меча и ждал. А ну как мертвяк откроется и даст себя ударить? Но поднимется ли рука на друга? Это ещё предстояло выяснить.
— Ты не понимаешь: это не смерть, хоть и не совсем жизнь. Но главное, что мы будем вместе. Только ты и я — целую вечность.
— Ладно, я согласна.
Яромир сдавленно охнул. Боги, что она несёт?! Горностайка просиял и начал медленно склоняться к лицу Радмилы. Яромир содрогнулся: наверняка дыхание у мертвеца зловонное. Хотелось зажмуриться, только бы не видеть этот жуткий поцелуй.
Но Радмила в последний момент отвернулась. Посиневшие губы клюнули её в щёку, и Горностайка разочарованно проворчал:
— В игры со мной играешь?
— Не спеши, друг сердечный. Хоть времечка и мало, но о приличиях забывать не след. Лобызаться будем после свадьбы. А пока… Не думал же ты, что к Севернице как к обычной девице сватаются? Испытать мне тебя надобно. Докажи, что достоин.
— Ради тебя — всё что угодно! — Мертвяк стукнул себя кулаком в грудь и ослабил хватку.
В этот миг, пожалуй, стоило рубануть, но Яромир всё ещё опасался навредить сестре и мысленно молил её: ну хоть на шажок отойди, родная. Хоть на полшажочка.
— Возьми Кощеича в полон да приведи ко мне, как хотел! — повелела Радмила, притопнув ногой.
— Шутить изволишь? — нахмурился Горностай. — Он меня уже убил однажды.
— Тогда чего тебе бояться? Ты ж мёртвый. Почитай, бессмертному ровня. К тому же подобраться теперь будет легче. В его воинстве полно упырей да злыдней. Ещё одного мертвяка никто не заподозрит. Совершишь подвиг великий — война закончится, и я стану твоей.
— Справедливы твои речи. — Горностайка тряхнул кудрями привычно и смешно, как при жизни. — Раз сватовство моё успешным оказалось, значит, условие Курносой я выполнил, выторговал себе отсрочку. Теперь твоё желание исполню — тут и свадебку сыграем. Берегись, Кощеич!
Шатающейся походкой он побрёл прочь. Яромир понял: сейчас или никогда. Он занёс меч и набрал в грудь воздуха, чтобы окликнуть Горностайку, — не рубить же его в спину, —
