Валерий Гусев - Два дундука из сундука
– Зачем?
– Мысли воспроизводить. Громко и отчетливо.
– А… - Митек сделал вид, что все понял, отдал ему динамик и снова склонился к своему любимому пулемету.
Алешка, сперев еще попутно большой молоток, тут же шмыгнул в нашу комнату и заперся там.
Довольно долго мы его не видели и не слышали. Мама даже забеспокоилась:
– Дим, ты не знаешь, что он задумал?
– Будет чьи-то собачьи мысли воспроизводить вслух.
Мама испугалась.
– Что это значит? Это не опасно? - Она тут же поднялась наверх и забарабанила в дверь. - Открой, Алексей!
В ответ совершенно неожиданно прозвучал грозный собачий лай. Мама отскочила от двери.
– Здорово! - сказал подошедший папа. - И когда это он так здорово лаять научился? Артист!
– Он заболел, - упавшим голосом прошептала мама. - Здоровый ребенок не может так лаять.
– А как лает здоровый ребенок? - с интересом спросил папа.
– Он лает по-человечески! - выпалила мама.
Тут дверь отворилась - и появился здоровый лающий ребенок. С улыбкой до ушей. Вылитый Буратино.
– Ты зачем там лаял? - спросила мама с тревогой. И с опасением, что Алешка ответит ей на грубом собачьем языке. - Фу! - сказала мама на всякий случай.
Алешка расхохотался. И ничего не объяснил. А вечером, после ужина, долго бродил вокруг дома и что-то таинственно сооружал. Потом пожелал всем спокойной ночи и плюхнулся на раскладушку.
– Все, Дим, - очень довольным голосом сказал он мне. - Я такую оборону наладил, что ни один враг к нам не сунется. Особенно - ночью. - И сунул под подушку папин диктофон, от которого тянулись к окну два тонких проводка. - И нечего теперь папе по ночам с пистолетом сидеть. Понял?
– Ага, - сказал я. - Еще как!
И приготовился расспрашивать Алешку, но он уже - ладошки под щекой - спал, как младенец.
Ночью я проснулся от страшного грохота за окном и бешеного собачьего лая.
Алешка сидел на постели - в руках его был диктофон - и довольно жмурился.
– Сработала, Дим!
– Кто сработала? - непослушными губами произнес я.
– Сигнализация! Кто-то тайком проник на участок. - Алешка усмехнулся: - Но теперь он уже далеко. Удирает без оглядки. Давай дальше спать.
Внизу хлопнула дверь, и послышались встревоженные голоса. Мы насторожились.
– Представляете, - взволнованно рассказывал Митёк, - выхожу я в туалет. В одних трусах. Никого не трогаю. Ночь такая звездная. И вдруг - бах! - выстрел. А потом чужая собака дико залаяла. И как она к нам забралась? Калитка ведь закрыта и заперта. - Митёк перевел дух. - Она меня чуть за ногу не тяпнула! Или за левую, или за правую.
– Калитка? - с ужасом спросила мама.
– Собака! Калитки по ночам не кусаются.
– Смотря какие, - услышали мы папин, со смешком, голос.
Наконец они угомонились, и наступила тишина.
Алешка немного поворочался, а потом спустил ноги на пол:
– Мне тоже надо сбегать на двор, Дим. - И выскользнул за дверь.
А утром загадочные события получили свое продолжение и… разъяснение.
Сначала пришел из деревни дед Савоськин. И начал жаловаться маме:
– Ваш ребенок, гражданочка, вчера Буяна моего дразнил. Тот так брехал, что чуть с цепи не сорвался. Имейте в виду, гражданочка, если Буян вашего ребенка тяпнет, претензиев с вашей стороны быть не может.
– Не тяпнет, - успокоила его мама. Она слушала деда не очень внимательно и полоскала белье. - Алешку собаки не трогают. Они его понимают.
Савоськин ушел, и долго слышалось затихающее вдали его бормотание:
– Буян… Гражданочка… Претензиев не будет…
А мама приготовилась развешивать белье. Однако веревки на своем месте - меж двух берез - не обнаружила.
– И когда он успел? - удивилась мама. Она решила, что веревку спер дед Савоськин. Чтобы покрепче привязать Буяна. - Прыткий дед!
Она пошла к дому - поискать другую веревку, обо что-то споткнулась, и тут же что-то рядом грохнуло, как из пушки. Только дым не пошел.
Мама подскочила и посмотрела на небо - откуда такой гром? Но небо было синее и солнечное.
Мама глянула под ноги - прямо перед ней была натянута бельевая веревка.
Тут все и разъяснилось. Оказывается, это была Алешкина сигнализация.
Он решил надежно обезопасить наш дом от возможного вражеского вторжения. Раздразнил из-за забора злобного и горластого пса Буяна и записал на диктофон его бешеный лай. Подсоединил диктофон к динамику и вывесил его за окно. Динамик стократно увеличивал записанный на кассету Буянов лай.
Затем Алешка подвесил рядом с бочкой тяжелый молоток и зафиксировал его во «взведенном состоянии» щепочкой. А дальше еще проще. Натянул возле дома веревку на колышках и один ее конец привязал к щепочке. Ночью Митёк случайно привел «сигнализацию» в действие. А когда все угомонились, Алешка тихонько спустился во двор и снова ее «зарядил».
Ругать Алешку не стали. Только Митёк проворчал:
– Мог бы предупредить…
– А вы тогда не разрешили бы, - ответил Алешка. - Предупреждаю: в двадцать три часа по московскому времени я ее опять включу. Кому на двор приспичит, смотрите под ноги.
– Серега, - с тоской спросил Митёк папу, - когда же твой отпуск кончится?
– Скоро, - успокоил его папа. И тут же добавил: - А ребята у тебя еще поживут, ладно?
Митёк ахнул и схватился за голову.
Вечером, когда мы сидели все вместе в большой комнате, вдруг погас свет.
– Бывает, - сказал Митёк и поставил на стол керосиновую лампу.
Стало как-то по-особому уютно. И очень тихо. Только слышалось, как снаружи барабанили в стекло привлеченные светом ночные бабочки. Да в отдалении лениво лаяли собаки.
Ночь выдалась темная. За окнами было черно. Только блестел, отражаясь в стеклах, желтый язычок лампы.
– Пап, - попросил Алешка, - ты бы рассказал что-нибудь интересное.
– У нас писатель есть, - сказал папа.
– Я не умею, - признался Митёк. - Писать умею, а рассказывать - нет. А впрочем… Хотите, я расскажу, как поступал в Литературный институт? Занятная история…
– А зачем вы туда поступали? - спросил Алешка. - На работу?
– Нет, я поступал туда, чтобы учиться.
– На писателя?
– На поэта. Я тогда стихи писал.
– А разве можно выучиться на поэта или писателя? - сильно удивился Алешка.
Митёк покачал головой.
– Конечно, нет. Но я тогда этого не знал.
– Глупый еще был? - доверчиво спросил Алешка.
– Алексей! - Мама так шлепнула ладонью по столу, что даже вздрогнул язычок огонька в лампе. И сильно запахло керосиновой гарью.
– Да он прав, - успокоил маму Митёк. - А лампу придется задуть - керосин кончается.
Он привернул фитиль, приставил ладонь к ламповому стеклу и дунул - огонек погас. И стало еще уютнее, даже спать захотелось.
– Ну, - сказал Алешка, - мы ждем.
И Митёк стал рассказывать, как он поступал в Литературный институт учиться на поэта:
– А там такой порядок: до экзаменов нужно представить свои литературные труды. Собрал я свои стихи, прочитал их еще раз и отчаялся: думаю, все там шибко умные и талантливые. Прочитают мои стихи - и до свидания, неудавшийся поэт Лосев, нет у вас поэтического дарования. А учиться там мне очень хотелось.
– Да вы бы у кого-нибудь списали талантливые стихи - и все! - деловито посоветовал Алешка. - Я сколько раз так делал. В школе.
– Молодец! - похвалил его Митёк. - Я именно так и поступил. А чтобы уж наверняка, списал стихи у Пушкина. Тут уж, думаю, осечки не будет.
– А они догадались? - нетерпеливо спросил Алешка. - Педагоги эти?
– Не перебивай, - рассердилась мама.
– Переписал я эти прекрасные стихи своей рукой, запечатал в конверт и послал в институт. Прошло время, получаю ответ. До сих пор его помню. - Митёк тяжко вздохнул: - «Уважаемый товарищ Лосев Д.Д., к сожалению, вынуждены сообщить вам, что по условиям конкурса вы не допущены ко вступительным экзаменам. Присланные вами стихотворения не отличаются поэтическим дарованием и не оставляют надежды на ваши способности. Желаем вам удачи в других областях деятельности».
Мы долго молчали, только Алешка все время пыхтел от возмущения.
– Я думаю, дело не в том, что никто из педагогов не знал стихов Пушкина, - сказал папа. - Просто, Митёк, никто из них даже не прочитал то, что ты прислал.
– Все к лучшему, - сказал Митёк. - Не получился поэт, вышел писатель.
– Грустная история, - вздохнула мама.
– Гнусная, - поправил ее папа. - Я даже спать захотел.
И мы разбрелись по своим гнездышкам. Едва найдя их в темноте.
Но как только мы улеглись, гулко бухнуло во дворе, Алешка врубил свою собачью «сирену». И сказал:
– Я на всякий случай. Это опять Митёк споткнулся. Хороший писатель, но плохой поэт. И под ноги не смотрит, когда в туалет торопится. - И он зевнул так, что даже зубами лязгнул.
А вот утром стало ясно, что никто из нас ночью из дома не выходил. На калитке оказалась сорванной щеколда, а возле самой бочки Алешка подобрал зажигалку.
Она была не папина. Она была не Митькова - тот курил трубку и разжигал ее спичками.
