Мария Ботева - Ты идешь по ковру (сборник)

– Это ты считаешь, что не виноваты, – объясняла Наташка, – а на самом деле все мы несём ответственность за такое положение дел.

«Положение дел»! У меня слов нет, какая это глупость. Конечно, когда Спальник потерялся, я была виновата, не удержала его. Наташка, между прочим, тоже немного виновата, таскалась по своему рынку. Ну ладно, я виновата, я, не надо было брать щенка с собой. Но когда теряется чужая собака, я тут при чём?

– Мы все виноваты, мы пустили равнодушие в свои сердца. Заводим собак, а позаботиться о них как следует не можем. Или проходим мимо чужой беды. Видим объявление о потере любимца и идём себе дальше, а оно продолжает висеть на заборе, его треплет ветер. И потерянную собаку в это время треплет ветер, колотит от холода, она скулит от страха и тоски.

– Наташ, ты откуда это всё взяла? Вот это: «пустили в свои сердца равнодушие», «треплет ветер»? Где ты это выучила?

Но Наташка меня будто и не услышала, она продолжала:

– А можно пойти и поискать собаку. Просто – взять и поискать. Несколько минут в день, просто внимательнее смотреть по сторонам.

Мне показалось, если я встану и начну ходить по всему классу, махать руками у неё перед лицом, она этого даже не заметит. Слушать уже невозможно, время идёт. И я ушла искать собак, Наташка дала мне описание двух – белой и рыжей, обе с короткими лапами и весёлым нравом, так сообщалось о них в объявлении. По последним данным, их видели у часового завода, не ближний свет. Ходила я, ходила, искала-искала, никого похожего не встретила, магазины скоро закроются, мне греться негде будет, уроки ещё не выучены, со своим псом надо гулять. Придётся в воскресенье искать, на наш век потерянных собак хватит, даже с избытком.

Когда я объявила это Наташке, она даже сморщилась и отвернулась. На физике мне передали записку от неё. Ничего интересного, она сообщала, что так не поступают нормальные люди и что я обещала. Будто я собираюсь кого-то обманывать – этих двух собак я точно найду, сказала же. Ну, не этих, так других, не вижу разницы, вон их сколько теряется каждый день, а пропускать тренировки я больше не собираюсь. И без того пришлось объяснять маме, почему в воскресенье я, оказывается, не помогаю ей прибираться, а сама не пойми где шатаюсь.

Хорошо, Терентьев решил помочь, вдвоём всё-таки веселее, повезло мне с соседом. Нам достался район троллейбусного парка, искали трёх собак. Наташка сказала, что если нас двое, то и найти надо больше, надо бы четверых, но ладно уж, берите трёх, одного далматинца и двух рыжих дворняжек. Как-то так она сказала, в таком тоне. Что-то странное с ней происходит в последнее время, не узнаю её практически, с трудом узнаю. И говорит подозрительно странно, как будто не по-своему.

Колька сказал, что лучше бы мы вышли в «собачье» время – часов семь-восемь вечера, тогда всех собак выводят на прогулку и бродячие тоже выбегают из своих укрытий. Но у него и так здорово получалось искать, то есть он как-то всех собак видел. Войдёт во двор, по сторонам глянет, говорит, стоит тут искать или нет. Сканирует, что ли? Или, может быть, по запаху понимает? Возле одного дома, прямо за забором троллейбусного парка, я увидела маленькую белую собаку. Немного рыжего было в ней, в этой собаке, на спине, почти как у Спальника. Нам надо было искать далматинца и рыжих, но что-то меня остановило, я не могла просто так уйти оттуда, смотрела, смотрела, потом всё поняла. Это был мой пёс. После того как Спальник потерялся, в нём проснулось желание постоянно бегать по улице и редко появляться дома, а желание ждать, когда я пойду с ним гулять, пропало.

– Пёс-то наш обродяживается, – сказала мама однажды вечером. – А может быть, он такой и был, изначально. Может быть, у него родители такие, наследственность. Ничего не поделать, видимо, придётся посадить Спальника на цепь.

Не хотелось бы на цепь, понятно, мне же тоже придётся ночевать с ним под крыльцом, я это когда ещё решила. Правда, мама сказала, что собакам это не очень вредит, я не верила, но когда обнаружила пса во дворе у троллейбусного парка, подумала: что-то в этом есть, в этих словах. Но если уж я решила ночевать со Спальником под крыльцом, так и придётся делать, так и буду.

Это всё я рассказала Терентьеву, а он – нет бы посочувствовать! – говорит:

– Может, и правда, ему пока пожить под крыльцом? Может, он станет умнее? Поймёт, что дома лучше и сбегать не надо.

– А может, пусть бегает? Я вот его, например, понимаю, у меня столько разных дел, иногда думаю – сбежала бы! А некуда особенно, знаешь ли. Некуда. Вот и ему охота побегать одному, чтобы никто не мешал.

– Тогда и не беспокойся, когда он сбегает!

От неожиданности я просто остолбенела: как это – не беспокоиться? Терёха на меня смотрел, смотрел, а потом как закричит:

– Далматинец!

И мы побежали за чьей-то чужой собакой: я, Спальник и Колька Терентьев. Догнали только через два двора, и то нам мой пёс помог: кинулся далматинцу прямо в лапы, тот споткнулся, упал, быстро вскочил на ноги и придавил моего малявку, чуть не растерзал, честно говоря. Но мы успели подбежать, Колька оттащил чужака за ошейник, достал из кармана поводок и прицепил его, я схватила своего Спальника на руки, все живы, ура! Позвонили Наташке, чтобы она сообщила хозяевам, а Наташка говорит скучным голосом (Терентьев включил громкую связь, и я всё слышала):

– Ладно, на сегодня вы свободны, двух рыжих нашли.

– А мы ещё одну рыжую нашли, между прочим, и хозяйка счастлива! – крикнула я погромче. Очень уж меня разозлило это её отношение: ладно уж, можете быть свободны! Что она о себе там думает?! Пусть теперь гадает, откуда взялась ещё одна рыжая, если ни на каком сайте не было объявлений о её потере.

– Зря ты так, – сказал мне Терёха, когда мы уже отдали далматинца и спокойно шли домой. Спальника посадили на поводок, и он топал себе как ни в чём не бывало, будто так и должно быть: он где-то шляется, а я его случайно нахожу, а потом мы возвращаемся на родину.

У меня было другое мнение, но я не стала об этом говорить: надоели дурацкие поиски чужих собак, приду домой и забуду всё это навсегда.

– Это у тебя самое нарядное, что ли? Ну ты, Мальцева… – это меня так Смирнов встретил. Я прямо остановилась у двери и задумалась: не развернуться ли мне? Но Терёшка вдруг поднёс Лёвке кулак под нос, а меня взял под руку.

Ничего себе, начался у меня классный вечер! Четверть закончилась, скоро Новый год, мы всегда в это время собираемся в школе, приносим печенье, торты – кто что. Сто лет так, с первого класса. Все, конечно, наряжаются, можно даже сказать, что расфуфыриваются. Почти все. Я не расфуфыриваюсь, Колька скромничает, а остальные всё же умеют что-то такое надеть, иногда даже не узнаёшь родных одноклассников. Всегда ждёшь чего-то новенького от Веронички: то придумает какой-то шарфик нацепить, то ногти каким-нибудь серебряно-рыжим цветом накрасит. Девчонкам, разумеется, проще – столько есть разных платьев, юбок, блузок. Шарфики, опять же, браслеты разные там, бусы. А парням что? Брюки да рубашки. Ну да, есть и пиджаки, но наши парни о них даже и не слышали, кажется. А, нет, Литвинов слышал, жёлтый пиджак надел, где откопал такой? Остальные оделись примерно как всегда: брюки, рубахи, жилетки, пуловеры. Вроде бы как всегда, да не совсем. Причесались, что ли? Какие-то не такие все.

Это я так отвлекалась от своих мыслей. Не ожидала, что Смирнов меня так собьёт своим вопросом. Не знаю, кто виноват, он или я, но мне стало казаться, что все в классе как-то на меня косятся, будто сейчас урок, а я громко икаю. Что не так? Тут ко мне подошла Вероничка, говорит:

– Ну слушай, Мальцева, могла бы как-то одеться, что ли. Сказали же: берём самое лучшее! А ты – в брюках! Как парень какой! Ещё бы чего хорошее, а то – вельвет вытертый! – А потом зашипела прямо в ухо: – Знаешь, недавно изобрели тушь для ресниц, скажу тебе по секрету…

Она бы и дальше говорила, но я ушла, села рядом с Колькой, потому что неохота такие вещи слушать, если честно. Побыла ещё три минуты и ушла вовсе.

Дома я маме сказала, что хватит с меня, надо что-то с этим делать: все люди как люди, а я не могу уж на школьный вечер прийти в чём хочу, и где это видано, и я у тебя и так белого света не вижу, то школа, то тренировки, то по дому какие-то дела, а другие вон специально на рынок ездят, чтобы выбрать себе для вечера что получше, Наташка пришла в платье, которое мы вместе выбирали, тогда ещё Спальник потерялся, а я ношу одно и то же месяцами, нет, годами, жизни не знаю, света не вижу… Ну, и тому подобное минут пять ещё ей высказывала.

– Всё? – спросила мама. И мне стало стыдно, у нас же ещё Ладка и Петька, как-нибудь в другой раз на рынок сходим. И потом, сама могла бы и платье надеть, недавно вон тётя Аня отдала новое совсем, красивое. Отец настаивал, всё говорил про ты же девочку, по дому за мной ходил с этим платьем, я даже удивилась. И вспомнил снова про меня маленькую, как всегда. Оказывается, когда я была маленькая, то любила ходить в платьях, а он, как выяснилось, любил мне покупать их. Да ну. Назло ему в брюках пошла. Не совсем назло, просто сказали надеть самое любимое и лучшее, это же не обязательно платье или юбка, да?