Джеральд Даррел - Поймайте мне колобуса
Крис со своими товарищами установил аппаратуру и принялся снимать мартышек, а я пошел на край плантации и скоро очутился в лесу. Четкого рубежа нет, но когда вам перестают встречаться деревья какао, только лесные породы стоят кругом да могучими окаменевшими фонтанами рвутся ввысь шелестящие прутья бамбука, вы понимаете, что плантация кончилась. Необычно было пробираться сквозь заросли бамбука, где мощные стебли, иные толщиной с бедро человека, певуче поскрипывали от малейшего ветра. Наверное, такую же музыку слышали некогда моряки, идя на всех парусах мимо мыса Горн.
Я искал гверец, но ведь в тропиках на каждом шагу видишь столько интересного, что поневоле отвлекаешься. То совсем незнакомый цветок, то ярко окрашенный гриб или лишайник, то не менее живописная древесная лягушка или кузнечик. Тропики можно сравнить с каким-нибудь роскошным творением Голливуда – сразу чувствуешь, насколько ты, в сущности, мал и ничтожен пред ликом сложного и прекрасного мира, в котором обитаешь.
Я тихо шел через лес, поминутно останавливаясь, чтобы получше рассмотреть какую-нибудь диковину. И вдруг, на радость мне, явилось то, что я искал! Что-то прошуршало на деревьях впереди меня, я осторожно направился туда и прямо перед собой увидел стаю черно-белых гверец. Стая была небольшая, шесть особей, и одна самка держала на руках двойню – случай довольно редкий. Обезьяны спокойно уписывали листья метрах в пятнадцати над моей головой, не проявляя ни малейшей робости, хотя они, конечно же, заметили меня. Разглядывая их в бинокль, я заключил, что они далеко не такие живописные, как красно-черные гверецы, но в них была своя прелесть. Черная-пречерная шерсть – и белоснежные хвосты; вокруг мордочки словно рамка из белой шерсти; и держатся с таким достоинством, будто члены какого-то неведомого религиозного ордена. Насытившись, гверецы двинулись дальше.
Уж как поразили меня своим проворством красно-черные гверецы, а черно-белые могли дать им сто очков вперед. Не задумываясь, они бросались вниз с макушки пятидесятиметрового дерева и "приземлялись" на ветвях внизу с такой точностью, таким изяществом, что Тарзан лопнул бы от зависти.
А вернувшись на плантацию, я увидел еще одно редкое зрелище – ликующего Криса. Его группе удалось снять отличные кадры кормящихся мартышек. Можно было укладывать свое имущество и возвращаться в селение.
Был базарный день, и, так как я обожаю африканские базары, мы задержались в деревне. Все хлопочут, все возбуждены, огромные глазищи горят, зубы сверкают... Яркие краски воскресных нарядов, многоцветные горы плодов и овощей, кипы пестрых тканей – точно идешь сквозь радугу! И чего только нет на прилавках – от нанизанных на бамбуковые лучины высушенных лягушек до сандалий из старых покрышек.
Неожиданно ко мне подошел стройный молодец в видавшем виды тропическом шлеме, белой майке и шортах защитного цвета. Учтиво приподняв шлем, он осведомятся:
– Простите, сэр, вы – мистер Даллелл?
У него был такой писклявый голос, что в первую минуту я принял его за женщину.
– Да, я мистер Даррел.
– Меня прислал начальник, сэр. Мое имя Мохаммед, и начальник сказал мне, что вы хотите поймать живых обезьян. Так вот, сэр, я могу устроить это для вас.
– Большое спасибо,– неуверенно произнес я. Он отнюдь не производил впечатления человека, способного организовать облаву на обезьян. А впрочем, начальнику лучше знать...
– Когда вы хотели бы устроить облаву, мистер Даллелл?
– Как можно скорее. Мне нужны не какие-нибудь обезьяны, а гверецы – черно-белые и красно-черные. Знаете таких?
– Да, сэр, знаю,– ответил он.– У нас их тут много, очень много.
– А как происходят эти облавы? – полюбопытствовал я.
– Сейчас объясню, сэр. Сперва мы отыскиваем обезьян, рано-рано утром, потом гоним их, гоним, кричим и гоним, все время кричим и гоним, пока не загоним в нужное место. Потом срубаем все деревья вокруг. А потом под тем деревом, на котором сидят все обезьяны, складываем груду.
– Груду? Какую груду?
– Мы собираем в кучу весь хворост, который лежит на земле, складываем огромную кучу под деревом, а обезьяны спускаются по дереву и попадают в эту кучу, и мы их ловим.
Объяснение Мохаммеда показалось мне в высшей мере неправдоподобным, но по его лицу было видно, что он говорит вполне серьезно.
– И когда же можно устроить облаву? – спросил я.
– Могу устроить послезавтра.
– Отлично. Нам надо быть там с самого начала, чтобы все снять. Понимаете? Так что без нас не начинайте! – Нет-нет, сэр. – Мы приедем часов около девяти. – О-о-о-о... это слишком поздно, сэр. – Да, но раньше снимать нельзя, слишком темно,– объяснил я.
–А... а если мы сперва подгоним обезьян поближе к подходящему дереву, можете вы снимать потом? – допытывался он.
– Можем... если будет достаточно светло. Если начнем часов около девяти или половины десятого. В это время будет уже достаточно светло для съемок.
Мохаммед немного поразмыслил.
– Ладно, сэр,– заключил он.– Приезжайте в деревню к девяти часам, и обезьяны будут ждать вас.
– Хорошо. Большое спасибо.
–Не за что, сэр.
Он надел свой тропический шлем и важно зашагал прочь по людной базарной площади.
В назначенный день мы поднялись чуть свет, тщательно проверили всю съемочную и звукозаписывающую аппаратуру и взяли курс на деревню, где была назначена облава на обезьян.
Нас встретили и повели по узкой тропке через банановую плантацию в лес. Вскоре послышался страшный гвалт, с каждым нашим шагом он становился все громче, и вот мы уже там, куда загнали обезьян. Что это было! Дикая суматоха, шум и гам, человек триста ретиво рубили подлесок, а между ними важно расхаживал Мохаммед, выкрикивая тонким голосом команды, которые явно никто не слушал.
Ловцам удалось загнать на огромное дерево две стаи гверец; теперь они торопились отрезать обезьянам пути к отступлению, и те все больше нервничали, видя, как падают деревца кругом. Одна-две гверецы все-таки сумели уйти, прыгнув с пятидесятиметровой высоты на ближайшую пальму. Африканцы проводили их дружным гиканьем и удвоили свои усилия.
Мне всегда больно смотреть, когда рубят деревья, а тут их валили нещадно. Правда, мне сказали, что этот участок предназначен под плантацию какао, рано или поздно его все равно расчистят. Наконец с треском рухнуло последнее высокое дерево, которым гверецы могли воспользоваться для бегства, осталось несколько пальм, а их достаточно было лишить зеленого убора. Ложась на землю, срубленные листья хрустко шелестели... Удивительный это был звук, словно приседали дамы в накрахмаленных кринолинах. Усилиями моих доблестных охотников была расчищена изрядная площадь вокруг заветного дерева, и я с интересом ждал, что последует дальше. А последовало нечто вроде перерыва на чай в африканском духе. Несколько человек разрубили на куски особую лиану – она внутри полая и содержит много влаги,– и потные, разгоряченные участники облавы утоляли жажду из этого живого родника, возбужденно обсуждая следующий этап операции. Предстояло, как сообщил мне Мохаммед писклявым голосом, "соорудить кучу". Снова заработали пилы и топоры, и под деревом вырос конус из ветвей и пальмовых листьев. Его окружили сетями, затем охотники дружно принялись заготавливать длинные рогатины. Когда обезьяна, соскочив на груду ветвей, попадает в сеть, ее прижимают рогатинами к земле, после чего жертву можно схватить за шиворот и хвост.
Я внимательно наблюдал за макушкой дерева, где собрались обезьяны. Густая листва не позволяла определить, сколько их там, но я рассмотрел оба интересующих меня вида гверец. Наконец Мохаммед доложил, что все готово, и я-не столько потому, что он меня убедил, сколько из отзывчивости – распорядился поднести клетки поближе. Я сильно сомневался, что с такими способами лова что-нибудь получится, но все-таки лучше быть начеку – вдруг каким-то чудом удастся добыть гверецу-другую.
Двое африканцев извлекли откуда-то огромную древнюю пилу, у которой почти не осталось зубьев, перелезли через сети, вскарабкались на конус из ветвей и принялись пилить ствол.
– Что это они затеяли? – спросил я Мохаммеда.
– Если обезьяна подумает, что мы хотим спилить дерево, сэр, она спустится на кучу, и тут мы ее изловим,– объяснил он, вытирая потный лоб.
Я навел на макушку дерева бинокль. Не видно, чтобы пила произвела на обезьян какое-то впечатление... А ствол огромный, таким инструментом и через полгода его не перепилить. Полчаса спустя, убедившись, что парни трудятся впустую, я подозвал Мохаммеда.
Он подбежал ко мне и лихо козырнул:
– Слушаю, сэр!
– Вот что, Мохаммед, так у нас вряд ли что-нибудь получится. Это дерево можно еще сто лет пилить, а обезьянам хоть бы что. Почему бы не испробовать другой способ?
– Слушаюсь, сэр. Какой?
– Если расчистить клочок под самым деревом, чтобы не загорелась вся груда, развести на нем небольшой костер и подбрасывать зеленые листья, много-много зеленых листьев, от них наверх пойдет дым, и тогда, может быть, обезьяны спустятся вниз.
