Елена Чудинова - Лилея
— Кто ростом выше, я или Вы? По-ро-ско-виа выше нас обеих, но она тяжелей!
— Парашка, гляди!
Смеясь, Нелли и Диана встали спинами друг к дружке, словно девчонки-подружки, соперничающие, кто больше вырос за недолгую разлуку.
— Она на полвершка повыше тебя будет, — Параша, казалось, понимала теперь французскую речь слету.
— Так держим доски, а она полезет!
Параша и Нелли с двух краев ухватились за доски, силясь придать устойчивость ветхому сооружению. Дерево затрещало, когда облаченные в вылинявшие атласные туфельки ножки Дианы уперлись о доски, но козлы выдержали.
— Уж не прачешная ли там, вроде щелоком тянет, — Диана осторожно вытянулась на носках, словно делая балетный экзерсис. — Нето, там не прачки, мужские голоса… Ах, вон оно что…
Ступни ее распрямились, и почти сразу девушка опустилась на согнувшиеся колени, опершись о доски одной дланью.
— Поглядела, так слезай, вмиг вить рухнет! Я чаю, потому эту развалину и не побоялись тут оставить, что… — Параша вдруг осеклась.
Диана дю Казотт бесшумно спрыгнула наземь.
— По ту сторону — охраняемый зал, лезть нам туда не для чего, — каким-то пустым голосом сказала она. — Нет ли здесь воды, я хочу пить.
Нелли протянула новой подруге кружку, подивившись при этом причудливой световой игре чадившего факела: сквозь юные черты Дианы на мгновение проступило иное лицо, ее же, но очень старое, лет осьмидесяти. Даже платиновые волоса на мгновение показались белоснежною сединою.
Диана пила медленно и долго, словно не замечая затхлого вкуса воды, удерживая кружку обеими руками. Наконец она отбросила пустой сосуд и глубоко вздохнула.
— Мануфактура… Мануфактура в Медоне, вить я знала о том… — тихо прошептали ее губы. Взгляд, казалось, был обращен внутрь, и глаза не видели ни узилища, ни склонившейся над девушкою Елены.
— Вам дурно, сударыня?
— Пустое. — Диана вскинула подбородок. — Я опечалилась, что через эти окна не удастся бежать, только и всего. Скажите мне лучше, милая мадам де Роскоф, какая надобность занесла Вас в эти края, из которых многие, напротив, бегут прочь?
Быстрота событий требовала быстрых решений. Елена не колебалась: юная Диана, несомненно, вызывала полное ее доверие. Она повела рассказ о похищении Романа, не утаивая главного, но опуская многие подробности. Не скрыла она и обстоятельств гибели свекра, не случись коей, похищение хоть как-то можно было объяснить. Теперь же ей оставалось лишь поведать и свои недоумения.
— Элен, да Вы безумны! — Недавняя слабость, казалось, вовсе оставила юную девушку. — Вы здесь того ради, чтобы спасти одного мальчика?
— По Вашему я должна допустить, чтобы сей мальчик, умолчу о том, что это родной брат мой, погиб? — Кровь отлила от щек Нелли. — А как я должна спокойно жить зная, что не попыталась его спасти?
— Один мальчик! — Гримаса боли исказила черты мадемуазель дю Казотт. — Десятки, а то и сотни мальчиков гибнут каждый день! Их связывают и топят в реках на глазах у матерей! Их подымают на штыки! В Компьени шутники даже сладили особую гильотину, маленькую, для детей! Катом при ней двенадцатилетний выродок! Разве другие мальчики чем-то хуже Вашего брата, разве они никому не братья? А мальчик, что в эту минуту недалеко от нас, мальчик в башне Тампля? Говорят, разум его тмится, он не выдержал издевательств! Но до безумия ему не дожить, тело истает раньше! Зачем Вы сюда приехали, здесь разверзлась Преисподняя, и сие не аллегория! Зачем Вы только приехали, Элен?
— Затем, что не вижу для себя иного поступка, — ответила Нелли уже без обиды.
— Между тем было надобно Вам поступить иначе. — Диана стиснула до боли сплетенные персты. — Должно Вам было оставаться в безопасности, с тем дитятею, что уцелело, брат ли, сын ли, тут уж нету различия. И стеречь его, как волчица стережет дитеныша, отставить наемные руки, спать вполуха, не спускать с него глаз! Элен, Вы щасливица, но Вы не поняли своего щастья! Один ребенок из двоих уцелел! Боле того, кровь Вашего возлюбленного не ушла в землю, Вы успели… успели…
Стыдливость помешала девушке договорить, но Елена поняла без слов: та думала о ком-то, кому не только не успела подарить сына, от кого ей даже не довелось понести, кому ей не пришлось принадлежать. Погиб ли нареченный Дианы дю Казотт раньше нее, погибала ли она раньше него сейчас — праздный вопрос, Нелли и не подумала его задать.
— Простите мою горячность, быть может она — следствие тревожащейся совести, — голос Дианы смягчился. — В отличье от Вас и многих я-то имела возможность спасти близкого мне человека… Не наверное, само собой, но подруге моей сие удалось, а мне никто не мешал за нею последовать.
— Но Вы не последовали? — тихо спросила Елена.
— Нет, — отвечала Диана еще тише. — Я не стала подражать Люсили де Сомбрей. Ее отец остался жить, а мой, мой сложил голову на гильотине.
Де Сомбрей… Что-то знакомое почудилось Елене в звуке этого имени.
— Послушай-ко, — вмешалась Параша, — коли я верно расслышала, она про ту девку говорит.
— Про какую?
— Да которую Робеспьер охранил бумажкою! Неужто не помнишь?
Перед глазами Елены явственно встало лицо девушки с губами бледней щек, странными, пугающими губами.
— Мы видали девицу по именем де Сомбрей близ осажденного Лиона. Ее путь защищала подписанная Робеспьером грамота. Но надобно ли Вам корить себя, милая Диана? Не знаю, что она сотворила, чтобы спасти родителя и стать в чести у разбойников, только едва ль Вы не имели веской причины ей не подражать?
— Ах, хотела б я иметь в том уверенность! — Лицо девушки вновь показалось немолодым, словно выцветшая порсуна, отразившая юность особы уж давно состарившейся. — Но иной раз не можешь знать, себя или другого хотел уберечь.
— Я вижу, это тяготит Вас, — Елена обеими руками дотронулась до рук Дианы. — Но даже если сие секрет, нам вить осталось жить так недолго! Доверьте мне его, вить исповедника к нам все одно не допустят!
— Тут Вы ошиблись! — Отвращение, исказившее черты Дианы, испугало Нелли. — Стоит нам пожелать, и священник будет. Присягнувший священник, Иуда в сутане! Этим есть ход везде!
— Но что такое присягнувший священник?
— Прошу Вас, извините меня, но не расспрашивайте. Стоит ли осквернять гневом последние часы жизни? Вы не знаете, и слава Богу. Вы правы, я расскажу Вам о Люсили де Сомбрей. Быть может, рассказ облегчит меня. — За стеною донесся сквозь окошки какой-то непонятный стук, Диана вздрогнула и заговорила торопливее. — Мы были подруги детства, даже судьба наша казалась сходной. Мы обеи рано лишились матерей, умерших родами, как это часто бывает. Отец Люсили, господин де Сомбрей, и мой родитель, маркиз дю Казотт, оба не пожелали второго брака. Различье состояло лишь в том, что господин де Сомбрей имел также взрослого сына, уже служившего вдали от дома, я же была у отца единственным дитятею. О, не верьте тому, кто скажет, что мужчина не может заменить матери! Нежнейшую, трепетнейшую заботу дарит суровый защитник слабому существу! Неудивительно, что оба пожилых вдовца, к тому ж соседи, сдружились меж собою. Часто, бывало, сиживали они в беседке сада за шоколадом и сериозной беседою, благосклонно взирая на шумные и глупые наши забавы. Сад располагался между нашими домами, по сути то было два граничивших сада, но калитка меж ними никогда не запиралась. У калитки я встретила Люсиль в тот вечер, в пору Сентябрьских убийств. Я стояла под сенью дерев, тревожась тем, что окна соседей расточительно ярко освещены. По скудости нынешней жизни мы уже приобвыкли к мерцанию единственной сальной свечи за стеклами. В проемах двигались тени. Не гости ли у Сомбреев? Но о каких же торжествах в этом доме могла я не знать? Я уж намеревалась тихонько подкрасться и заглянуть в окно, как увидала Люсиль, бегущую к ограде. Чепец небрежно укрывал ее распущенные косы, на плечи она по-крестьянски набросила теплую шаль. «Санкюлоты! Санкюлоты уже у нас, — выкрикнула она. — Бегите, коли успеете, они ищут оружия либо чего-то еще в папенькином кабинете! Папенька там же, с ними, нам уж не убежать!» — «Люсиль, бежим вместе! — Возразила я. — Разве в радость твоему отцу, что ты погибнешь вместе с ним?» — «А ты разве бросила бы своего?» — Я смешалась, не зная, что ответить, но обстоятельства сами разрешили наш спор. Сбитый штыком, замок слетел, ворота в наш сад распахнулись перед еще одной оравой синих. Противу ожидания, злодеи не арестовали нас вместе с родителями, мы сами умолили разрешения сопровождать их. Увы, не до суда. До гильотины, верно, было слишком далеко пешком, и негодяи устроили эшафот на старенькой конной мельнице, взгромоздив на каменный жернов большой чурбан. Площадку, по которой всегда бродила кругами добродушная лошадь, заполнила толпа, большая ли, при свете случайных факелов было не разобрать. Булыжники кое-где были уж черны от ручейков пролившейся крови. «Аристократы! Еще аристократов сюда!» — кричала толпа. Под ее улюлюканье вывели господина де Сомбрея. Он шел, словно во сне. Увидевши, как отца ее влекут к эшафоту, рядом с коим еще истекало кровью обезглавленное тело другого нещасного, Люсиль словно обезумела. Вырвавшись из рук солдат, она выскочила следом. «Добрые люди! — закричала она. — Мой отец вовсе не аристократ! Он не аристократ, он, клянусь, он простой стряпчий! Мы ненавидим аристократов!» Я взглянула на господина де Сомбрея, но он, казалось, не слышал криков дочери. «Докажи, что вы ненавидите аристократов!» — Крикнул кто-то из толпы. «Я готова доказать это как угодно!» — «Пусть сама рубит головы!» — «Да куда ей удержать топор!» — «Ребята, я придумал лучше! — обрадовался один из солдат, карауливших жернов. — Тащите-ка из домишки чашку!» — «Чашку? Зачем чашку?» Чашка уже была в руках его. Солдат нагнулся к жернову. Верно, в камне была выемка, в которой собралось довольно крови. Толпа ревела от восторга. Солдат высоко поднял сосуд с черной жидкостью. Не могу передать своих чувств, я стояла, оцепенев, даже не дышала. «Коли ты готова пить аристократическую кровь, мы тебе поверим!» Никогда не забыть мне муки безумия в лице моей детской подруги. Люсиль выхватила чашку из рук солдата, она молчала, но глаза ее кричали страшным криком. Она сделала глоток, горло ее дрогнуло. «До дна! До дна!!» — кричали вокруг. Люсиль пила. Белое как мел лицо ее испачкалось черным вокруг рта. Наконец рука ее упала, раздался звон разбившейся посуды. «Виват! Виват славной девушке! Свободу старику! Они оправданы, оправданы!» — так кричала толпа. Все обнимали по-прежнему словно не понимающего, где он, господина де Сомбрея и целовали Люсиль в окровавленные щеки. Затем оба исчезли из моих глаз, толпа сомкнулась. Между тем уже повлекли к плахе моего отца. Он шел тверже, оборачиваясь по сторонам, несомненно взгляд его искал меня, но не находил. Теченье времени странно замедлилось для меня. Казалось, все вокруг движется как в замедленной пантомиме. Люсиль только что показала мне способ спасти отцовскую жизнь. Видит Бог, Элен, я охотно отдала бы свою жизнь в обмен на жизнь родителя, но сделать много меньшего — того, что сделала Люсиль, я не была в силах. Замедлившееся время словно дразнило меня уходящей но еще не ушедшей возможностью. Нет, я не могла! Отец мой поднимался на плаху. Вот взгляд его нашел меня, он поднял руку, посылая мне крестное знамение… В следующее мгновение рука его отделилась от тела — сей жест разгневал негодяев. Дальше все случилось быстро, слишком быстро.
