Елена Чудинова - Лилея
Но ответ уже вспал на ум.
— Я хочу купить в Париже хороший особняк от казны, отчего б и не посмотреть? Разве по мне не видать, что я могу сделать таковую покупку?
— Чем докажешь, гражданка?
— А что еще можно подумать обо мне? — Елена кичливо вскинула подбородок. — Что я залезла сюда растопку воровать?
— Вас две, — не ответив, главный синий перевел мутноватый взор на Парашу. — Что ж вторая гражданка, немая?
— Она не говорит по французски.
— Вот как, иностранные шпионки! — встрял в разговор второй из солдат. — Может еще и англичанки!
— Англичанки в мешок чихнут! — Мальчишка запрыгал на одной ноге. — Скорей, дяденьки, метр Сансон сегодня еще не закрывал лавочки!
Но Елене недосуг было гадать о каком-то Сансоне. Вот оно, спасение, нельзя только пугаться, и оно в кармане, верней сказать, в сумочке!
— Не англичанки, но вашим властям не подвластны. В этой бумаге сказано, что Франция отвечает перед объединением Швейцарским за нашу неприкосновенность.
Вот оно, на веленевой толстой бумаге, свидетельство Женевских Синдиков! Как она только чуть о нем не забыла! Елена протянула бумажную трубочку военному.
— Я, что ли, грязный кюре какой, чтоб буквы знать, — огрызнулся тот. — Нет уж, гражданки, пройдемте в Присутствие, там и показывайте свои бумаги.
Выходя из ворот в окружении солдат, Нелли бросила Параше ободряющий взгляд. Бумага Синдиков, похоже, оправдывает цену одной кривой строчки. Можно ли их уличить? С собою нету ничего, кроме спасительной бумаги, да и оставленный в гостинице багаж ничем не может изобличить путешественниц. Надобно только уверенно стоять на своем: дом-де глядела в рассуждении покупки, да и все тут.
— Отчего ж было нужно глядеть дом без торгового агента? — бойко спросил молодой человек, усевшийся за обширным столом с огромной граненой чернильницею. И положительно чернильнице надобно было иметь изрядный размер, чтобы содержимого ее достало и на многочисленные кляксы, усеявшие зеленое сукно столешницы, и на пальцы молодого человека, на грязноватые его манжеты и даже на волоса, в которых он то и дело принимался скрести обломками перьев — столь энергически, что Елена отступила на шаг подале. — Покупатели досматривают дома с теми, кому поручено их продать!
— Будто я не купеческая жена, чтоб мне оказаться столь глупой! — подбоченилась Нелли. — Известно, как торговый агент покажет дом: мимо гнилой стены бегом, в лучшие горницы прямиком! Не поспеешь оглянуться, голову задурит. Нету, я уж наперед сама погляжу не спеша.
— Может оно и правда, гражданка, — молодой человек на сей раз запустил в волоса костяной нож для бумаги. — Однако ж посидите там, на скамье. Вроде бы документ твой и в порядке, а должен я найти образец Гельвецианской печати да сравнить. Где-то тут был он…
Чиновник скрылся за высокой кипою бумаг, громоздившихся тут же, на столе. Елена отошла с облегчением.
— От бесштанников отбрехаемся, кабы их вши не оказались страшнее, — весело шепнула она Параше, усаживаясь на неудобной длинной скамье, тянущейся вдоль целой стены. Еще в неприглядной небольшой зале с каменным полом и решетками на окнах стояли торцами в ряд несколько черных шкафов для бумаг, в коих копошились еще два чиновника: один стоял на верху стремянки, другой же сидел на корточках. Второй обширный стол по другую сторону черного зева неопрятного камина и узкая конторка пустовали.
Что ж, можно и проволочить время, вить печать добрых синдиков самая что ни на есть взаправдашняя! Не возьмешь, не возьмешь голыми руками Елену де Роскоф, вот вить она как благоразумна, не забыла даже, что и по-русски «санкюлот» звучит «санкюлотом»!
— Салют! — В помещение вошел еще один молодой человек.
— Салют, Анри Антуан! — Чиновник, сидевший перед стеллажом, распрямился.
— Я зовусь Луи Леон, — сладковатым голосом отозвался вошедший.
— Ладно хоть, что не Аристотель Фемистокл, как у некоторых, — сидевший за столом оторвался от бумаг. — Э, да ты сегодня еще большим франтом, чем обычно!
— Что само по себе необычно, — отозвался чиновник со стремянки, и все четверо расхохотались.
— Ну да, справил пару обнов, — Луи Антуан или Леон, как уж там его звали, картинно поправил обеими руками взбитые длинные локоны смоляного цвету. Небольшое лицо его было округло, с маленьким раздвоенным подбородком и почти женским ртом. Большие черные глаза казались красивы и, вот уж диво, даже явственно подведены для выразительности краскою. На голове сидела чуть набок высокая шляпа с султаном из желтых страусовых перьев, палевый сюртук плотно схватывал фигуру, гибкий стан опоясывал трехцветный шелковый кушак, а ноги без единой складки обливали золотистые замшевые панталоны, спадавшие на вовсе небольшие для мужчины туфли. Однако ж и на переодетую женщину юноша ничуть не походил, что-то в нем было иное, Елена не могла понять, что.
— А невыразимые-то, сидят не хуже перчаток, да и в тон им! — воскликнул один из чиновников.
— Так вить работа Медонской мануфактуры, а шил мой обыкновенный портной, Шарло, он не испортит, — молодой человек несколько раз кокетливо обернулся вокруг себя.
— Медонской мануфактуры! Шутишь! — Чернильный юноша присвистнул.
— Ничуть не бывало, купил первые штуки!
— Нутко я пощупаю! — Чернильный присел.
— Э, не запачкай!
— Да не запачкаю, не жадобься! Ишь мягко! Впрямь не хуже замши, даже нежней!
Елене успел наскучить неприятный модник, но едва она отвела от него взгляд, как почувствовала, что теперь он глядит на нее.
— А это что за женщины? Гостьи нашей Луизетточки?
— Скорей всего нет, — чернильный с неохотой оторвался от панталон приятеля и воротился за свой стол. — Датская купчиха со служанкой, едет по Женевской бумаге. Ошибкою взяли, сопоставлю печать и придется выпускать. Все чисто.
— Все не бывает чисто, друг Порье! — Щеголь мелкими шажками подошел к столу. — В каком месте их взяли, ты говоришь?
— Да осматривала дом мятежника, оказалось, купить хочет. Говорю, Сен Жюст, оставь бумагу, она подлинная!
— Похоже, что и подлинная, — с разочарованием отозвался Леон или Антуан, названный Сен Жюстом. — А это у тебя что, протокол? Дом-то чей был?
— Казненного врага народа Роскофа, из бывших, — чиновник заглянул в собственную писанину.
— Порье, ты болван! — Глаза щеголя сверкнули, а ланиты налились румянцем. — Ты хоть от начала до конца читал эту подлинную бумагу?
— Ну, проглядел, мне главное дело образчики печатей. Чего это ты разбранился, Сен Жюст?
— Твоей же собственной рукой писано, — щеголь выдернул лист из под пресс-папье и поднес его к самым глазам чиновника. — Дом французского мятежника дворянина Роскофа! А задержана в нем датская купчиха Роскоф!
Отсыревшая лепнина на потолке каруселью закружилась над Еленой: экая глупость, как она забыла?! Как она могла забыть? В любом доме Франции безопасна она с Женевскою бумагой, кроме одного единственного!
Руки подруг невольно сошлись в крепком пожатии: Параша, похоже, уже поняла все, когда имя прозвучало дважды, старательно выделенное голосом щеголя.
— Ах, нелегкая! — Чиновник хлопнул себя чернильными пальцами по лбу. — Как это я проглядел…
— А может ты не случайно проглядел, а, Порье? Может, гражданка бывшая тебе чего посулила за такую небрежность? — Щеголь улыбался.
— Да ты чего, Сен Жюст? Я минуты не был с этой бывшей наедине, спроси у Клода или у Бунье! — Чернильный оборотился к двум другим чиновникам, однако ж напрасно: оба вдруг утратили интерес к разговору. Тот, что стоял на стремянке, залез еще на одну ступеньку вверх, а второй вновь и с самым озабоченным видом уткнулся в корешки папок.
— Я ж, в конце-то концов, их еще не отпускал! — Лицо Порье скривилось, как у готового расплакаться ребенка.
— Собирался отпустить, дружище, вот-вот собирался. Ладно, я пошутил. — Щеголь хлопнул собеседника по плечу рукою в золотистой замше. — Но Неподкупный на моем месте шутить бы не стал.
— Сен Жюст, только не говори Неподкупному, я… я никогда больше!
— У Неподкупного и так много забот, чтоб знать о таких пустяках. По щастью у него есть я, на кого он может положиться. Он полагается на меня целиком. — Сен Жюст оборотился к подругам. Румянец играл на его щеках, то вспыхивая, то отливая, тонкие ноздри трепетали, словно он вдыхал приятный запах. — Вы — шпионки роялистов и подлежите революционному трибуналу.
— Когда же нас будет судить сей трибунал? — Нелли холодно смотрела сквозь щеголя, словно глаза ее брезговали прикоснуться к его лицу. Сбросив личину купчихи, она ощутила вдруг непонятное облегчение. Что ж, им с Романом суждено погибнуть. В Пугачевщину Бог уберег ее, младенца, но сколько таких же было убито злодеями! Сколь много детей и женщин гибнет сейчас — лучше ли они других?
