Песенка Савояра - Нора Борисовна Аргунова
К вечеру их встречают. Иногда за ними идут далеко, дальше того песчаного пляжа, на котором однажды я видела след выдры. А чаще они возвращаются сами. Вангур прибегает первым, и это всех сердит, потому что он не добирает на выпасе зеленых кормов и путает рабочий режим фермы. Нет еще трех часов, а лосенок обследовал пустые кормушки и мечется перед запертыми воротами.
Заведующий фермой Алексей Алексеевич Корышев говорит, что виновата работница фермы Лукманова. Даша Лукманова виновата, что ее брат Федя балует и сбивает с толку Вангура. Тропа ведет мимо избы Лукмановых. Лосенок знает Федино окно, и, если приглядеться, увидишь под окошком покорябанную копытами стену. Это Вангур тянулся за хлебом.
2
Вангур так часто попадал в беду, что оставалось только изумляться. Почему именно Вангур ободрал себе бок? Почему он один в субботу не вернулся домой и ночевал где-то в лесу? Почему он, а не другой лосенок занозил себе ногу?
Вангура повалили на сено, и Оля с Катей налегли на него. Алексей Алексеевич разрезал ему подушечку под копытом и оттуда извлек занозу толщиной с карандаш. Алексей Алексеевич ругал лосенка, и Оля, стоило Вангуру шевельнуться, принималась ворчать. А я думала, за что они его? Беднягу режут, а он молчит. Он терпит. Не знаю, как повели бы себя другие лосята, но этот умел переносить боль.
Вангура перебинтовали и поместили в маленький загон около лаборатории. Теперь он не ходил в тайгу. Его товарищи, звеня колокольчиками, пробегали мимо, а он смотрел на них большими наивными глазами.
Я иногда навещала лосенка. Ни разу он не поднялся на мой зов — а ведь он меня прекрасно знал. Я убедилась в этом раньше, в тот день, когда лосят решили выгнать на новое место — не вдоль реки, а от реки вверх, по тракту. След в след за Дашей и Олей я огибала вязкие лужи, ступая по скользким валежинам, по краю мягкого мохового болота. Позади остался лабаз — доска, прибитая высоко между двумя густыми елями. Если влезть туда и застыть недвижимо среди ветвей, многое увидишь. Не только птицу и белку. Может выйти волк. И медведь (замри тогда!). Может и куница мелькнуть, желанная в Сожве гостья.
В тайге я часто думала, что мне делать, если повстречается медведь. Волка и росомаху я не боялась встретить, а медведя — боялась.
Я спросила девушек о медведе. Даша ответила:
— Чего делать? Своей дорогой идти потихоньку, да и все. Ему если надо, он так и так догонит.
Узнав по следам, куда ушли лосята, мы свернули направо, на старую лесовозную дорогу. Даша и Оля по очереди звали лосят, и вскоре они выбежали к нам. Вангура среди них опять не было. Даша и Оля увели семерых, а я осталась искать злополучного восьмого.
В Сожве каждый — следопыт. По сухой ли, по размокшей земле прошел зверь, моховым болотом или чащей — след прочтут. И я, проведя в Сожве немного времени, уже смогла разобраться, где лосята шагали спокойно, где побежали, забирая к лесу, и где потом, метров через двести, один из них вернулся на дорогу.
Какая тишина стояла в осенней тайге! Лес молчал, будто окаменел, и ни ветер, ни белка ни разу не шевельнули ветку. Высоко в небе плыли четыре большие птицы. Это тянули к югу, отлетали хищные птицы канюки…
Дятел коротко ударил по сушине, и я остановилась посмотреть на дятла. Он слетел на сучок, улегся на нем и задумался, и странно было видеть такую деятельную птицу неподвижной.
Надо было звать Вангура, а мне почему-то не хотелось подавать голос. Казалось, я вспугну кого-то притаившегося или привлеку чье-то недоброе внимание.
Я крикнула:
— Вангур!
И услыхала, как оборвался мой голос. Тогда, пересилив себя, подражая звероводам, я изо всех сил, протяжно и на одной ноте закричала:
— Вангу-ур, скорей, скорей, скоре-е-ей!
У дороги стояла сломанная сосна. Она переломилась посередине, сложилась вдвое, ее верхняя половина, удерживаясь на последней щепке, обвисла вниз. Порыжевшей мертвой макушкой сосна касалась своих корней. И всюду, куда ни глянь, торчали гнилые пни, валялись упавшие деревья или стояли, наклоняясь, те, которым время было падать, но они цеплялись за соседей и удерживались кое-как.
— Вангур… — снова начала было я, как вдруг далеко впереди от серых стволов отделилась маленькая серая капля. Тоненькая, едва различимая, она двигалась и нарастала, и я разглядела, что это бежит лосенок.
Он летел, отчаянно звеня колокольчиком. Он был узким в груди, и коленки его длинных ног были тесно сдвинуты, но копыта он широко разбрасывал на стороны и бежал размашисто, с легкостью и стремительно.
Я поскорее достала хлеб. Лосенок чуть не сшиб меня грудью. Он взвился передо мной на дыбы и забил в воздухе передними копытами. Я отшатнулась. Он подскочил с вытаращенными глазами, со вздыбленной холкой и дыхнул мне в лицо чем-то горьким и свежим. Выхватил хлеб и кинулся по дороге к дому.
Я побежала за ним. Он вжался в кустарник, спрятался за поворотом. Увидел меня, выпрыгнул и понесся дальше. Я бросилась вдогонку, но он показался снова. Он летел обратно и на бегу сделал фокус, какого я еще не видывала. Одновременно выкинул в стороны задние ноги, левую высоко влево, правую — вправо, и я окончательно поняла его. Поняла, как он тревожился, отстав от своих, и как рад, что встретил меня в незнакомом глухом углу.
3
Выйдя однажды из лаборатории, мы с Дашей решили навестить Вангура.
Ферма ведет научную работу, поэтому в лаборатории, кроме всего прочего, хранятся дневники. В них записано, сколько лосята прибавили в весе, какой у них рост, как они себя ведут, когда их начинают приучать к уздечке. Там я прочитала, что в последний раз, двадцать первого сентября. Умница весила 113 кг, а Вангур — 66. И что рост Вангура в холке только метр и десять сантиметров.
Мы направились к лазарету. Перед нами, тоже к загончику, шел Федя, Дашин брат. В ясные дни Вангур нежился на солнышке, и сколько, бывало, не зовешь его, он и ухом не поведет. Поэтому я удивилась, когда Вангур поднялся и проворно заковылял к калитке, едва парнишка его окликнул. Только потом я узнала, что летом, в школьные каникулы, Федя от лосенка не отходил.
Мы с Дашей остановились у калитки. Лосенок теснил мальчика, чуть не наступая ему
