Владислав Крапивин - Та сторона, где ветер

Владик стеснённо поглядывал на Генку, соскребая с ноги налипшую глину. Потом тихо заговорил.

ВЛАДИК: Ты, наверно, подумал, что я трус, да?

ГЕНКА: Почему?

ВЛАДИК: Из-за плота... Ну, я правда боюсь. Я просто видеть не могу скользкие брёвна. Всё кажется: вдруг опять, как тогда, головой грохнусь...

ГЕНКА: Да брось ты, ничего я не думаю. Ты правильно всё делаешь! Какой смысл без толку рисковать?... Вон как этот бестолковый козёл!

Он вскочил. Владик тоже. Илька (вот сумашедший!) легко и сердито карабкался по крутому, почти отвесному обрыву.

ГЕНКА (сдавленным голосом): Не смей...

ВЛАДИК (жалобно): Ну что за дурак бешенный... Не кричи, сорвётся.

Окликать и грозить было уже опасно, Илька мог сорватся от окрика. Один раз он покачнулся, и Гнка с Владиком замерли.

ИЛЬКА (продолжая путь): Ну и уезжай!... Ну и не надо!.. Пусть... (оглянувшись на оставшихся в низу ребят): А вы так можете? А?

Генка молча показалему кулак. Илька сердито хмыкнул и ринулся выше.

ИЛЬКА (с яростной насмешкой):

Как в белые гребни бушующих вод

Врезается якорь с размаха,

Так мы, капитаны, вперёд и вперёд

Летели, не ведая страха...

ВЛАДИК: Чего он там поёт?

ГЕНКА: Пусть только поднимется, он у меня запоёт...

Илька рывком выбрался наверх: как раз на то место, где нашли Яшкину сумку.

Там колупали старой киркой землю у остатков кирпичного фундамента Юрик и Валерка... Распрямившись, они с изумлением стали разглядывать неизвестно откуда возникшего Ильку.

Илька (он всё-таки года на полтора старше) принял бодрый и независимый вид, хотя ребята его заинтересовали, особенно Валерка: у него за ремешком лихо, как пистолет, торчал молоток.

ЮРИК: Ты снизу забрался?

ИЛЬКА: Не с неба же упал!

ВАЛЕРКА: А если бы загремел? В лепёшку можно...

ИЛЬКА: Я?

ВАЛЕРКА: Ага.

ИЛЬКА: Тю...

ЮРИК: Ничего не "тю". Мы весной во время дождя чуть-чуть не свалились.

ИЛЬКА: Чуть-чуть - это ерунда. У нас один мальчишка в мае сорвался отсюда... Но тогда - другое дело - вода ледянная была под берегом. А сейчас воды нет и трава выросла, можно зацепится.

ВАЛЕРКА: Мы тоже, когда вода... Хорошо, что тот мальчик нас выручил, да Юрик? А то мы все промокли под дождём...

Юрик молча кивнул.

ИЛЬКА (рассеянно): Повезло вам... (Он вдруг внимательно и строго посмотрел на ребят). Постойте... Какой мальчик?

ЮРИК (растерянно): Мы не знаем. Он нас прогнал, а сам на бревне остался...

ВАЛЕРКА: Он большой. Не очень большой, но больше тебя.

ИЛЬКА: Как его зовут?

ЮРИК: Он не сказал...

ИЛЬКА: Эх вы! Он же вас спас, а вы...

ВАЛЕРКА: У него сумка была, а на сумке фамилия.

ЮРИК: Это не фамилия, таких фамилий не бывает. Это страна...

ИЛЬКА: Какая страна?!

"Африка" - было написанно на Яшкиной сумке. Илька вспомнил, что видел эту надпись, когда они с Яшкой встретелись у школы.

"Африка" - было написанно на крышке Яшкиной сумки. Сумка лежала на столе, где раньше Яшка Воробьёв готовил уроки. Здесь же лежал его дневник и потрёпанные тетрадки.

Ребята - Генка, Илька, Владик, Шурик, Антон - молча стояли у стола. Они смотрели на Яшкину надпись, словно на его последнее письмо, обращенное к ним. Рядом стояла и тихо плакала Яшкина мать.

ЯШКИНА МАТЬ: Отцу пока, ребятки, ничего не говорите, а то опять разволнуется, сляжет. Как беда-то случилась, у него руки отнялись, в больницу попал. Вчера только выписали...

Шурик, который молча переписывал Яшкины тетрадки, вдруг осторожно задал вопрос.

ШУРИК: Валентина Петровна, можно я этот листок возьму? Я не насовсем, а только переписать. Это его сочинение, кажется.

ЯШКИНА МАТЬ: Возьми деточка. У него много тетрадок. Если надо, возьмите, что хотите. И марки. Мы только один альбомчик на память оставим, а больше-то зачем...

ШУРИК: Да нет, что вы... Только листик. Переписать.

ЯШКИНА МАТЬ: Вы в школе раскажите... Думали ведь, что из-за баловства сорвался, а он вон как... А эти ребятки придут?

ГЕНКА: Придут, тётя Валя. Они пока испугались немного. Потом придут.

ЯШКИНА МАТЬ: И вы заходите. Яшенька-то любил, чтобы товарищи...

Впятером они медленно шли по улице, снова к реке. Был уже совсем вечер. Печальный вечер.

ШУРИК: А они не ошиблись? Эти, Валерик и... Юра?

ИЛЬКА: Они всё точно рассказали. И про сумку, и какой он...

ГЕНКА: Если бы они тогда не убежали!

ИЛЬКА: Разве они знали? Они не виноваты!

ГЕНКА: Я говорю, что виноваты?

ШУРИК: А почему они заплакали? Вы, наверно, их там взяли в оборот?

ВЛАДИК: Никто их не брал. Просто им жалко Яшку. Это же ясно.

ГЕНКА (Шурику): А что за листок ты у тёти Вали выпросил?

ШУРИК (спохватившись): Да! Вот... (достал из кармана). Написано: "Сочинение". На тему: "Какая погода мне нравится". Но какое-то странное сочинение. Будто стихи.

ГЕНКА: Дай-ка... (взял листок, читает монотонной фразой): Начинается ветер, и большие деревья шумно встряхивают плечами... Какие же это стихи?

ШУРИК: Ты не так читаешь. Так и пушкина можно загубить. Надо же размер соблюдать... Дай...

Начинается ветер

И большие беревья

Шумно встряхивают плечами,

Прогоняют последний сон.

А простыни на верёвках

Громко хлопают и полощут:

Кажется им, что они паруса...

Всё таки это стихи, ребята.

ГЕНКА: Яшка - поэт?

ШУРИК: А что? Он иногда мог. Только мы плохо замечали.

ВЛАДИК: А может, он и сам не знал, что это стихи.

ШУРИК: Но это всё равно... Вот ещё:

Я подумал, что хорошо бы

Сделать парус из этих простынь

И поставить его на лодку.

Только мне не дадут.

Взрослые думают,

Что без паруса жить можно,

А без простынь нельзя никак...

... В конце только немного сбито...

ГЕНКА: Ничего не сбито, всё правильно.

Они уже опять вышли на обрыв, и под ними была освещённая вечерним солнцем река, а в небе и деревьях начинался ветер. К середине неба подбиралась туча...

К ребятам торопливо подошёл Иван Сергеевич.

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Ну, бродяги! Где вас носит? Владик, ты же ещё дома не был. Пошли, ребята.

ВЛАДИК: Только все вместе.

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Все, все.

И они зашагали от реки.

ВЛАДИК: Папа, ты ведь кораблестроитель?

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Н-не совсем... Ну, в какой-то степени...

ВЛАДИК: Ну, на судоверфи же работаешь! Ты можешь построить лодку?

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Это ещё зачем?

ВЛАДИК: Плавать! Под парусом!

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ (сокрушённо): Конечно! Этого мне ещё не хватало для спокойной жизни...

РЕБЯТА (на перебой): Иван Сергеевич! А правда! Можно построить?

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Чтобы потонуть?

ВЛАДИК: А мы с тобой будем плавать! С тобой не опасно!

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Это что? Общая идея?

РЕБЯТА: Общая!

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Надо обдумать...

ИЛЬКА (задумчиво): Можно фрегат построить...

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ: Даже фрегат?

ИЛЬКА (серьёзно): Ага... (Поднял глаза на Ивана Сергеевича): Подождите меня, ладно? Я сейчас.

Он словно вспомнил о чём-то и торопливо зашагал к обрыву.

Остановился над рекой, посмотел на воду, на откосы. Стащил с головы свой индейский убор, выдернул перо фламинго, а помятый убор выбросил. Потом перо, как бумажного голубя, пустил с обрыва.

ИЛЬКА: Бери, Яшка. Ты же любил Африку...

Подоспевшие ребята и Иван Сергеевич смотрели, как перо, кружась, опускается к воде.

... А над берегом нарастал ветер. Уже шумели деревья, и хлопало бельё во дворах. Подходила туча...

"Начинается ветер, и большие деревья шумно встряхивают плечами от предчувствия буйного ливня... А над городом ливенных туч разворот..."

Третья песня о ветре

(Гибель Яшки)

Над городом ливневых туч разворот,

На улицах стало темно,

И ветер у парковых старых ворот

Рвёт с досок афиши кино.

А в фильме герои идут сквозь буран

И штормы гудят в парусах.

Но рвётся кино - и слепящий экран

Бьёт белою вспышкой в глаза.

Рвётся кино

И вспышка в глаза...

А если однажды порвался не фильм

И вспышка у глаз - наяву?

И ветер над маленьким следом твоим

Качнул молодую траву...

А может быть, даже следа не найти,

Где ты, как от выстрела, лёг...

Как мало порой удаётся пройти,

Хоть путь и казался далёк!

Мало пройти,

Хоть путь и далёк!..

От битвы с бедой нам нельзя убегать:

Ты плакал, но сделал, что мог.

Спасибо тебе за твои два шага

По трудной дороге дорог...

Когда кораблям на пути нелегко

И звёзд не видать среди туч,

В медлительном свете больших маяков

И твой загорается луч.

Средь маяков

Ясный твой луч...

************************************

Утренние лучи ударили в окно, и Владик проснулся. Улыбнулся солнцу. Посмотрел на отца. Иван Сергеевич спал, отвернувшись к стене. На полу у его кровати стояла набитая окурками пепельница. Владик вздохнул, покачал головой, вскочил, вынес и вытряхнул окурки. Вернулся и поставил пепельницу на стол.

На столе среди неубранных красок и кисточе лежали высохшие за ночь акварельные рисунки. На одном - яркие деревья и большое солнце, на другом город с разноцветными крышами. Чем дольше смотрел на них Владик, тем сильнее портилось у него настроение. Наконец скомкал он листы и швырнул в угол. Он не знал, что отец уже наблюдает заним.