Юлия Кузнецова - Где папа?
Наш классный журнал – вот что!
Последнее испытание
– Ну и зачем он тебе? – спросила я сурово, поставив руки в боки и, конечно, безо всякого чая.
– Ну… Он не мне… Он – им.
Адрюха кивнул на дверь, словно у него в прихожей переминались с ноги на ногу Фокс и Алаша.
– А им-то зачем?
– Ну…
– Фокс хочет что-то исправить?
– Ага.
– Сам?
– Ну…
– Тебя заставит?
– Не знаю.
– Ну уж не будет руки марать.
Во мне назревала ярость. Да что это за семейка такая?! Бестолковая абсолютно! Что же они мне все на голову падают со своими проблемами?!
Вот ещё не хватало, чтобы влетела Татьяна, с рыданиями заявив, что её бросил Фредерико, и мне придётся переться их мирить. Хотя она вряд ли влетит, если только на самолёте. Она же в небе сейчас как раз.
Я принялась собирать со стола грязные тарелки. Взяла губку, налила на неё чистящее средство, чтобы помыть посуду и заодно отскрести мерзкую брокколи со стены. И вдруг Андрюша сказал:
– Давай его с балкона скинем.
– Фокса?
– Да нет же! Журнал!
– Лучше уж вернуть.
– Не, слушай. Когда я спустился вниз, то охранника не было. А как вышел на улицу, то увидел, что в учительской свет зажгли. Они, наверное, всё уже поняли.
– Угу, тебя сняли скрытой камерой. Да шучу, шучу, – добавила я, заметив, как он побледнел.
– Давай всё же с балкона?
– А как же Фокс? Как ты попадёшь к нему в компанию, если не пройдёшь испытание?
– Я больше не хочу туда! – выпалил Андрюха. – Потому что… Знаешь, в фильмах кого-то заставляют что-то делать. Он терпит-терпит, а потом отказывается. И говорит: «Это уже слишком для меня. Я не такой». И идёт всё крушить. Со злодеями драться. А я вот понял, что я не такой, не ДО, а ПОСЛЕ. Что мне теперь делать?
– Уж не драться со злодеями, – вздохнула я, наклоняясь за веником и совком.
«Пойдёшь?» – спросила меня совесть.
«А что мне остаётся?» – буркнула я в ответ.
«Правильно, – согласилась совесть, – но вообще, я с тобой согласна: семейка – того… Не фонтан».
– Ты куда? – встрепенулся Андрюха, когда я поставила на место веник и взяла со стола журнал.
– Пойду отдам.
– Фоксу? Точняк. И пусть делает с ним что хочет.
Я закатила глаза.
– Андрюха! Вот уж чего я не допущу, так это того, чтобы Фокс делал с журналом то, что хотел. Так, короче, я пошла. А ты следи за Кьяркой. Если заплачет – полежи с ней. Она на ночь насмотрелась э-э… ерунды. И смотри, чтобы она не чесала ногу, понял?
– А как я буду смотреть?!
– Ну рядом встань и смотри.
– А долго сидеть?
– Слушай! Как живой скамейкой быть, так это пожалуйста?! Нет уж, дружище! Побудь-ка живым торшером!
Глава 14
Наша классная Улитка
В общем, я ловко изобразила перед Андрюхой Бэтмена, Человека-паука и Женщину-кошку в одном лице.
А как только я вошла в лифт, тут-то меня и накрыло жутью. Как тем пуховиком у кабинета труда.
Вдобавок выключился свет, и лифт остановился. Красота.
Я нащупала кнопку.
– Ну, что у вас там? – сердито спросил диспетчер. – Так торопитесь? Секунду, что ли, подождать не можете? У нас технические работы по всему району ведутся.
– Секунду – могу, – ответила я.
И правда, в следующее мгновение свет загорелся, лифт тронулся. Я поглядела на журнал, который прижимала к груди, и пожалела, что лифт починили так быстро.
Я бы с удовольствием посидела на полу в темноте и тишине.
Подумала бы, зачем я это делаю. Кому я тащу этот журнал? Не в школу, понятно. Потом не докажешь, что это не я.
Значит, классной. Улитке.
У неё волосы закатаны в пучок, похожий на улитку.
Вообще Улитка нормальная. Обычная училка в серой юбке, в сером свитере. Когда ждёт комиссию из РОНО на открытый урок – вопит на нас. А когда на нас жалуются другие учителя, то она всё выслушивает вежливо, а потом, когда препод уходит, садится за свой стол и ворчит под нос: «Уж прямо совсем делать преступников из моих-то детей… У самой-то вообще неуправляемые». Потом замолкает, вспоминая о нас, но мы делаем вид, что ничего не слышим. Только нам всё равно приятно. Вроде как под защитой.
Она историю ведёт. Когда ей любимый материал попадается, то она начинает по классу ходить с горящими глазами, руками разводить, что-то эмоционально рассказывать. Я как-то обернулась и увидела, что Алаша смотрит на неё не отрываясь, как будто реально слушает. Хотя не факт, может, он просто прикидывал, удастся ли на её сером свитере написать маркером «bad and mad», как у него самого на футболке.
А иногда Улитка сама скучает над каким-то параграфом. Тогда начинает нас гонять к доске, заставляет отвечать по учебнику чуть ли не слово в слово. А она в это время под столом эсэмэски строчит. Запнёшься – она не сразу отрывается. И пауза повисает, пока ищет нужное место в учебнике. Смешная такая. И она чувствует, что мы так считаем.
Вот тогда и прикрикнуть может. Но всё равно с ней как-то чувствуется, что она не от себя, не от своего лица кричит, а потому что она учительница и она должна так кричать, а мы ученики. Ну как будто мы с ней вместе в этой паутине учебной застряли и не выпутаться. Но застряли всё же вместе. На равных.
Поэтому мы её все более или менее любим.
Она вроде как понимает нас с нашими тараканами.
Но есть один момент. Не момент даже, а выражение её лица… Если коротко, то можно описать как «Ври, да не завирайся». Ну то есть она готова нас принять и понять, только если мы ей правду выкладываем. Ну или сочиняем, но так… всем понятно и не обидно. Но иногда кто-то пытается её доверчивостью воспользоваться. И вот это она ненавидит. Начинает вопить: «Ну конечно, вы думаете, что я размазня?! Что я не вижу, что вы мне в глаза врёте? Да?!»
Вообще – да, она же правда размазня. Я её понимаю, сама такая. Но я не собираюсь её обманывать. Я расскажу ей правду и попрошу помочь. Вернуть журнал на место.
Другое дело – мне-то зачем к ней переть и что-то пытаться объяснить? Почему я не отправила Андрюху?
Ага, что он, дурак, к Улитке идти… Попрётся к Фоксу. Ну так и пусть!
Почему я-то этого не хочу? Глупость какую-то ляпнула, балда: «Не хочу, чтобы Фокс делал с журналом, что хочет». Мне-то на самом деле какая разница?
Допустим, мне жалко Андрюху. Но я вроде и так немало делаю для него, для его семьи. Непонятно, ох, как мне непонятно, чего вдруг я вызвалась тащиться в соседний дом (а про их подъезд давно рассказывают, что там наркоманы вечерами собираются) в холод и мороз, да ещё и без ясной причины.
Я вышла из подъезда, придержав дверь для тётки с таксой. За это меня сначала облаяла такса, а потом и тётка («Шляются тут по подъездам, приключений на голову ищут!»). Я не обиделась: она, эта тётка, с приветом.
Но вспомнила, как вежливо обходится с такими чудными тётками папа.
– Ты их боишься, что ли? – спросила я у него как-то.
– Нет, – хмыкнул папа. – Я просто надеюсь, что когда вы меня, девочки милые, до психушки доведёте своими выкрутасами, то со мной тоже хоть кто-то будет любезничать.
Я вспомнила об этом и позвонила папе.
Звонок и совет
Позвонила – и тут же спохватилась: что же я делаю?! А если там услышат звонок и отберут у папы телефон? Вот я идиотка! Я оборвала звонок, но папа сам перезвонил. Я снова сбросила, чтобы он не тратил свои деньги, и перезвонила.
Когда у папы только появился ТАМ телефон, мама мне постоянно напоминала, чтобы я сбрасывала звонок. Я сбрасывала и каждый раз думала – так странно. Раньше, когда папа был ТУТ, я ему звонила, а он сбрасывал, потому что экономил деньги на моём телефоне.
А сейчас – наоборот.
Но сейчас, в эту секунду, когда я стою в расстегнутом пуховике и в джинсах (одна штанина заправлена в сапог, другая – нет) и смотрю на экран сотового, на котором высвечено: «папа_новый», мне это всё странным не кажется. Как есть, так есть, главное, чтобы сейчас подошёл.
И он подошёл.
– Ты где? На улице? Что-то случилось? Ты тепло одета?
Вот забавно – мир может рухнуть, треснуть, а родители будут прежде всего волноваться за то, всё ли в порядке лично у тебя. Подумаешь, треснул мир, но ты-то, ты, суп до конца доела? А подштанники надела?
Я онемела на секундочку, как всегда, когда слышала его голос, родной, спокойный, словно ничего не произошло и он дома, ждёт меня. А потом ощутила, как что-то отпускает в горле. Напряжение, что ли… Как будто разомкнулся обруч.
– Пап, всё хорошо, просто есть проблема…
Быстро-быстро я рассказала ему о сегодняшнем вечере. Признаюсь, не удержалась – пожаловалась на Кьярку. Папа хмыкнул:
– Да? А ты думала, легко сидеть с детьми? Это тебе ещё обкаканные пелёнки стирать не выдавали! А мне, когда Ира маленькая была, приходилось! Но ничего, я считал это почётной обязанностью. Ну типа другому такое важное дело не доверят.
Я фыркнула и продолжила про Андрюху. Закончила вопросом: нести мне журнал или нет?
– Я бы не связывался, – сказал папа. – Пацаны от всего отопрутся. А тебя, дурынду, возьмут с поличным.
