Сиблинги - Лариса Андреевна Романовская
Но котик всё лежал в раковине, прижав уши. Он медленно дышал, мокрая шерсть слиплась, и было видно, что он очень худой. Они с Ирой завернули котика в полотенце и понесли на кухню. Там молоко в холодильнике, и котлеты, и сыр… Но котики, наверное, сыр не едят. Людочка не знала, Ира сказала, что нет, а вот молоко…
Тут в кухню Долька пришла, с большим полотенцем и ещё с комбезом. Долька сказала, чтобы они спать шли. И котика с собой взяли.
Людочка даже не успела попросить, чтобы котик жил у них с Ирой в комнате, – надо было первой просить, а то Гошка тоже потом захочет и скажет, что это он первый. У него и стихи про кота уже есть! Но Долька сама всё велела, именно вот так…
И получалось теперь, что котик – Людочкин. И спать он будет у неё в кровати. Блюдце с молоком они с Ирой посреди комнаты поставили, но котик лакать не стал. Людочка его положила на свою подушку и сразу убрала игрушечных котиков оттуда. Чтобы настоящему обидно не было. И настоящий свернулся бубликом и замурлыкал… Хороший какой котик!
Было так радостно засыпать рядом с котиком и знать, что утром проснёшься – а он рядом, живой, настоящий, уже совсем пушистый… Как хорошо, что Витя его привёз!
3
Юра посторонился, пропуская Иру и Людочку с котом. Тут кроме него теперь оставались только Витька и Долька.
Гошку близнецы утащили наверх. Ну, он сопротивлялся, естественно, говорил, что ему тоже интересно, и тогда Серый взял Некрасова за ноги, а Сашка за руки. Молча, крепко. И они стали его раскачивать, как раскачивали на пляже, чтобы в воду швырнуть. Гошка верещал, тоже как на пляже, но тихо, потому что ночь на дворе. Так и поехал наверх, на Сашке с Серым. И к Беляеву больше не рвался. Окопался у близнецов в комнате и хотел там подушками драться, что ли. Снизу Юре было не очень слышно…
Витька наконец снял куртку, швырнул на мокрый кафельный пол. Вода под курткой сразу стала мерзкого бледно-розового цвета. Долька глянула на свои перепачканные ладони, сунула их под кран, начала мылить.
Витька сказал, глядя себе под ноги:
– Мы с тобой одной крови – ты и я.
– А как иначе? Мы же сиблинги… Вить, что случилось? Ты в порядке вообще?
Витька молчал. Стало слышно, как за стеной, в девчоночьей умывалке, Ира и Людочка возятся с котом. Ирка что-то напевала, кот иногда мявкал, но, кажется, никого ещё не сожрал и даже почти не поцарапал.
Долька сказала, что Витьке тоже надо вымыться, от него помойкой пахнет.
А под курткой у Витьки был только жилет – и видно, что теперь не по размеру, маловат, не застёгивается. Витька сунул его Юре прямо в руки, спросил обо всём сразу:
– Поможешь?
– Угу. Доль, у Макса комбез есть запасной?
Долька пошла в кладовку-прачечную, за кухней, долго возилась там и притащила наконец полотенце, штаны, трусы, носки. Передала Юрке в дверях, не заходя в душевую. Сказала, что «мы одной крови» – это из мультика про Маугли. Юра хотел поправить, что не из мультика, а из книжки, но не стал. Подождал, пока Витька вымоется, помог одеться, передавая вещи по одной, повёл его на кухню – так, будто Витька сейчас был новичком и не знал, где у них что. А Беляев правда был какой-то совсем отмороженный. Даже показалось, что это не совсем он – ну, потому что вырос и потому что не особо понимал, где он и что с ним. Сел не на свой табурет, а на Максов. Разглядывал узор клеёнки, Юру как будто не замечал.
– Вить, ты где был?
Он даже не пошевелился. И было странно: вот сидит Витька и не рисует. Это точно он вообще? Юра взял с подоконника книгу – ту, которую дочитал за обедом, полез в предисловие, в комментарии, ну, чтобы просто так не сидеть.
Долька в коридоре говорила по телефону, просила Макса приехать с базы прямо срочно. Потом, естественно, пришла на кухню, кинула в бак для мусора Витькину старую одежду, убрала в холодильник открытый пакет молока.
– Витя, котлеты с гречкой хочешь?
Беляев ответил невпопад:
– У нас спирт есть?
Долька задумалась.
– В аптечке хлоргексидин и перекись. Вить, а где у тебя, что? Давай посмотрю… Там порез или напоролся?
Он хмыкнул – незнакомо, очень зло.
– Я не об этом. Мне выпить надо.
Юра решил, что ему послышалось. Реплика была совсем не Витькина, а будто персонажа какого-то фильма. Долька охнула:
– Совсем офонарел?
– Должен я знать, от чего сдох?
Беляев усмехнулся – так криво, будто у него половину лица парализовало.
– Вырос, а дурак! Ты где был вообще?
– У себя. Я… его…
И замолчал, и смотрел на клеёнку, будто что-то жуткое увидел. А потом глаза закрыл – и сидел так. Чужой, почти взрослый, на себя похожий и не похожий. И было непонятно, что с ним там было и что здесь теперь будет.
Макс с Женькой вернулись на рассвете. Женька был совсем раскисший, спал на ходу, чуть в гараже не отрубился, до своей комнаты дошёл на автопилоте. Макс глядел хмуро, щёлкал лезвием, торопился узнать подробности. Беляев до их приезда так больше никому ничего и не сказал. Сидел на кухне, смотрел в клеёнку. А Долька моталась из кухни в кладовку-прачечную, шуршала негромко, что-то складывала, что-то зашивала. Делала вид, что никакого Беляева за столом нет и что никаких идиотских пожеланий выпить она тоже не слышала. Юра сперва тоже сидел, читал, потом пару раз ткнулся лицом в книгу, смирился и ушёл спать.
4
– Пошли в мастерскую, – Макс тронул Витьку за непривычно широкое плечо. – Доль, чайник возьми.
И стало понятно, что разговора не избежать. Хотя бы вот такого, на троих.
Макс шёл по коридору первым, Долька третьей. Витька – посередине, типа под конвоем, что ли… Чушь какая. Хотя он думал, что ему уже всё равно, плевать на такие мелочи.
Пришли, закрыли дверь, запустили подсветку на часах. Витька сел ближе к хронометру. Хотел раскинуться в кресле, как раньше. А не вышло, он же большой теперь. Он и не он.
Как так вышло?
В стеклянных колбах бушевала песчаная метель. Может, потому, что Витька искромсал своё будущее. Хоть и в сослагательном наклонении. А
