По обе стороны огня - Валерий Дмитриевич Поволяев

Кабинет, в который попал Шатков, был богатый. На паркетном полу лежала огромная медвежья шкура — такие редкие экземпляры, как знал Шатков, водятся только на Камчатке (значит, имеет хозяин и там своих людей), одну стену украшал камин, обложенный розовым мрамором, около камина стояло глубокое кожаное кресло, рядом с ним — до блеска надраенная бронзовая ступа с каминными инструментами, висело несколько картин — пейзажи и натюрморты, живопись была без современных заскоков, без зауми, вполне реалистическая и, похоже, принадлежала кисти одно и того же художника; два стеклянных шкафа — на противоположной от камина стороне, — были забиты книгами, книг было много; за широким и длинным, на котором можно было кататься на велосипеде, столом, сидел сухощавый, с четким рисунком лица и волевым ртом человек в золоченых очках и внимательно смотрел на Шаткова. «Николаев», — понял тот.

У ног Николаева лежала большая, тяжелоголовая овчарка, также внимательно, без зла и настороженности, смотревшая на Шаткова. Толстяка для нее вроде бы не существовало вовсе.

— Ты можешь быть свободен, — сказал владелец кабинета толстяку.

Толстяк испуганно — Шаткову показалось, что именно испуганно, — поклонился и так же боком, как и влезал в кабинет, выбрался из него.

— Ну? — произнес Николаев, когда толстяк покинул кабинет.

Шатков неторопливо вытащил из кармана пистолет, боковым зрением засек, как напряглась и сделалась злой овчарка, перехватил пистолет за ствол и положил на стол Николаеву.

— Ваше имущество?

— В первый раз вижу, — сказал Николаев.

— Тогда чего разговор со мной вели от вашего имени?

— Стоп-стоп-стоп! — Николаев придавил ладонью какую-то бумагу на столе. — Ко мне, знаете ли, надо обращаться очень уважительным тоном.

— Хорошо. Если что не так — прошу извинить. — Шатков угрюмо наклонил голову, будто школьник, которому надлежало выслушать нотацию, а нотаций он не любит. — Я ведь добивался встречи с вами не для того, чтобы ругаться.

— Встретиться тебе со мной все равно пришлось бы. Так или иначе. Слишком много следов ты нарисовал. На мокром берегу оставил очень хорошие отпечатки.

Шатков не ответил, достал из кармана запасную обойму, также положил на стол. Николаев едва приметно поморщился, в глазах у него появилось что-то опасное, Шатков это засек и быстро произнес:

— Вам привет от Федора Федоровича.

Николаев чуть привстал в кресле, но в тот же миг опустился, лицо его сделалось удивленным, хотя опасный железный блеск из глаз исчез.

— Какого цвета бывает лотос по пятницам? — довольно сухо спросил Николаев.

— Пятница — это завтра, сегодня — четверг.

— Какого цвета бывает лотос по четвергам?

— В четверг лотос имеет фиолетовый цвет.

— Верно, — произнес Николаев и недоуменно покрутил головой. — Так какого же черта? А если бы я дал команду убрать тебя?

— Вряд ли. Я оказался слишком интересен для вас — не вписался ни в одну из конструкций.

— Ерунда, — пренебрежительно произнес Николаев, — стоило только чуть дать волю эмоциям, — и ты бы давно уже загорал, лежа в одной из канализационных труб.

«Подполковник КГБ тоже был найден в канализационном стволе», — отметил про себя Шатков.

— Правильно, — довольно равнодушно согласился он вслух, достал из кармана один патрон — тот, который находился у Муллы в стволе. Пояснил: — Последний. И вообще последнее, что есть у меня из оружия. А одни патрон в заначке — это афганская привычка.

— Все это — слюни, изюм, выковырнутый из манной каши. Теперь рассказывай обо всем по порядку, что случилось с курьером?

— Курьера нет. Лежит в морге Второй градской больницы в Москве, к ноге привязана бирка с номером десять шестьдесят семь.

— Что случилось?

— Случайно угодил в разборку. В кафе на Патриарших прудах. Из «Калашникова» ему снесли полголовы. Все, что надо было передать генералу, он передал. Успел.

— Царствие ему небесное, исполнительный был парень… Тело из морга забрать нельзя?

— Пока нет, следят мужики с Лубянки. Наши скоро его заберут. Лубянка все равно не уследит, у них дел полно и без того. В крайнем случае подмажем маслом. Генерал сказал, что, если понадобится доставить тело самолетом сюда, он даст такую команду.

— Похоронить можно и в Москве. Здесь у него никого нет. Но… — Николаев кончиками пальцев пощипал нижнюю губу, — взглянуть на тело не мешало бы. Как же он угодил в разборку-то? Вот дурак!

— Генерал считает — случайно. Зашел перекусить в кафе, как мог зайти в любое другое место. Это как кирпич с крыши на голову.

— Двух человек я пошлю на опознание в Москву, — сказал Николаев.

— Генерал велел передать: ждет ваших посланцев. Нет проблем, раз надо опознать, значит — надо. Главное — забрать тело из морга. Может быть, он сам напрямую договорится с Лубянкой.

— Стоит ли ему засвечиваться?

— Генералу виднее — стоит или не стоит. А это вам от него лично, — Шатков извлек из кармана куртки небольшую прозрачную кюветочку с золотыми запонками, украшенными бриллиантами, протянул Николаеву, — небольшой презент.

— Изящная вещь, — похвалил Николаев.

— Генерал любит изящные вещи.

— За мной не заржавеет, — сказал Николаев, — также отдарюсь изящной вещью. Что генерал передавал насчет товара?

— Товар есть. Под Москвой, на складе ПВО в сорока шести километрах от города. Есть в Саратове, в самом городе, есть в Волгограде — тоже в городе, на складах армейских частей, и под Екатеринбургом, в области, в двадцати семи километрах от города, на железнодорожном пикете. Есть там же, в области, и на складах ВВС.

— Почему такой разброс — склады ПВО, ВВС, армейские склады?

— Не могу знать. На это может ответить лишь сам генерал.

— А ближе к нашим краям ничего нет?

— Только Волгоград. Раньше был Харьков, но Харьков ныне — самостийный.

— Как и мы… В конце концов Волгоград тоже годится. На чем можно доставить сюда товар, генерал не сообщил?

— На грузовиках. Хорошо охраняемая армейская колонна — это то, что надо.

— Из Екатеринбурга в Узбекистан доставить товар сможем?

— Скорее всего, только по воздуху, грузовиками опасно. Думаю, что генерал договорится с летчиками, это в его силах.

Внутри у Шаткова что-то дрогнуло, напряглось, — словно бы натянулась некая струна, позволяющая ему держать свое тело, все, что имеется внутри, в сборе, — он вел игру, которая могла кончиться для него плохо — в лучшем случае выстрелом в затылок, в худшем — содрать с живого кожу, либо закатать в горячий асфальт и сделать частью трассы, ведущей отсюда в Москву… Он внимательно следил за Николаевым, а Николаев внимательно следил за ним.