Галина Головина - Белая таежка
- У них тут целая шайка! - частил Кольча. - А главарем какой-то тип по кличке Шеф.
Кольча "буратинил" с такой скоростью, будто маг включили не на те обороты.
- Ах, думаю, негодяй, ах, мерзавец, хотел нас перехитрить. Про Шумиху дедушке Петровану наплел, а сам сюда... Теперь, парни, главное - не поддаться панике, сесть к ним на хвост, и они сами притащат нас к золоту. Теперь они у нас под колпаком!
- Герой! - усмехнулся Ванюшка. - Штаны с дырой!
Штаны у Кольчи и на самом деле были порваны по шву чуть ли не до коленки. Зацепился за сук валежины, когда мы задавали лататы.
- Укокошат где-нибудь в глушняке - и концы в воду! - пробурчал я угрюмо. - Закон - тайга, прокурор - медведь!
- Ничего себе заявочки! - вскочил Кольча. - Мы же на подвиг идем, Миша! Вот он, подвиг, достойный мужчины!
- А перед подвигом иди пока выспись хорошенько, - сказал командор самым постным голосом. - Утро вечера мудренее.
Я достал из нашей походной аптечки бинт и флакончик с йодом, промыл у речки рану на коленке и перевязал. Галка вызвалась мне помочь, но я турнул ее подальше.
Ночь прошла спокойно, а утром командор объявил нам, что теперь в разведку он пойдет сам.
Кольча не остыл даже во сне, был такой же взвинченный, как вчера ночью.
- Ванек, учти, они вооружены до зубов. С твоей медлительностью я бы не рискнул... Потом еще габариты твои не для разведки. Скажешь, нет?
- Ладно, помолчи! - отрубил командор. - Миша, за меня остаешься. Следите за переночуйкой. Как только эти хлюсты уберутся, плывите туда и ждите меня там. Только чур не гоношиться, если я припоздаю.
Никто из нас не сомневался теперь, что Антошка со своим дружком направятся вверх по реке, к нагорью. В нашей стороне им делать нечего. Но на всякий случай, конечно, надо будет сперва убедиться, куда их понесет, а потом уж лодки на воду вытаскивать.
Ванюшка проснулся рано, будильник его разбудил, и все уже приготовил для разведки. С собой взял еды в карманы куртки, Кольчин бинокль, ружье, патронташ. Плыть решил на веслах в Галкиной пироге. Ее же легко спрятать везде: взвалил на плечо и унес, куда надо.
- Погоди! - остановила командора Галка, когда он уже садился в лодчонку. - Забыл таежное правило? Пошел на день, еды на три дня бери.
И она засунула ему во внутренний карман куртки кружок колбасы, а в карманах брюк разместила еще штук пять пирожков с осердием*.
_______________
* Осердием сибиряки зовут внутренние органы зверя и птицы, все,
что "у сердца" съедобное.
Ванюшка уплыл, а вскоре и мы тронулись в путь: золотничники, как мы стали звать теперь Антошку с его дружком, встали раненько, торопятся на старанку*, видать, самородочки добывать. Едва они успели переправиться в надувной резиновой лодке на другую сторону Кутимы, как к "хижине Джека Лондона" подъехал на олене старик эвенк. С ним был целый караван оленей с навьюченными мешками. Ясно было, что к золотничникам он не имеет никакого отношения.
_______________
* С т а р а н к а - место добычи золота.
Миновали последний поворот Кутимы, и вросшая в землю переночуйка под кедром-великаном приветливо мигнула нам единственным оконцем. Эвенк уже разгрузил своих оленей и пустил их пастись. На вчерашнем месте горел костерок, уставленный закопченными котелками.
Старик встретил нас как дорогих гостей, помог лодки вытянуть на берег.
- Ты зачем скандалишь? - прикрикнул он на свою горластую пестренькую собачонку, разразившуюся для порядка не очень злым, но громогласным лаем. - Молчи давай, хвостом виляй. Гостей встречать-привечать, потчевать-угощать надо. На гостей серчать - борони бог!
- Бараний бог? - тихонько спросила у меня Галка.
Я отошел от нее, сделав вид, что не слышал.
- "Оборони" хочет сказать, а у него "борони" получается, - ответил за меня Кольча.
Галка, конечно, поняла, что я не желаю с нею разговаривать.
- Чаевничать будем, шибко хорошо кушать будем! - потащил нас к избушке добряк эвенк.
Чак и Дружок быстро освоились с Пеструхой его. Дружок по своей натуре пес ласковый, а Чак, я давно уже заметил, относится к собачьим потасовкам с величайшим презрением. В Басманке, бывало, подбежит к драчунам, ощерится и так рявкнет на них, что те сразу же подожмут хвосты.
Мы с интересом разглядывали эвенка. Лицом он очень похож на индейца, такими я привык их видеть в книжках на картинках да в кино: поджарый, бронзовый от солнца, с давно не стриженными длинными, спутавшимися волосами и голым, костистым подбородком. Я бы нисколько не удивился, если бы он назвался, скажем, Орлиным Когтем или Глазом Тайменя. Но старик назвался Иваном Прохоровичем, а выговор у него оказался точно такой же, как у наших деревенских кержачков такого возраста.
- Ты чо, паря, зенки-то пялишь на орончиков?* - благодушно засмеялся эвенк над Кольчей. - Побаиваешься, однако? Они смирённые! Бодаться борони бог!
_______________
* О р о н ч и к и - олени.
За эту потешную поговорку мы его стали звать промеж себя Борони Богом.
- В переночуйку ходи, - раскрыл он перед нами дверь. - Кушать будем. По тайге с пустым брюхом бегать - борони бог!
Одет эвенк был так, словно собирался ночью по тревоге и впопыхах да спросонок перепутал свою и чужую одежду. С головы до пояса на нем все казалось чужое. Голубой пиджак в крупную клетку почти новый, ярко-желтая майка, на груди которой крупно по-английски выведено: "Президент", чуть поношенная шляпа-тиролька. (Правда, без пера.) А ниже пояса на старике все сидит так, как надо, все свое. Добротные кожаные штаны и мягкие олочи, подвязанные под коленками шнурками, чтобы не опадали голенища.
Мы, конечно, делаем вид, что нас нисколько не удивляет этот яркий контраст в его одежде.
- Как в плашку* попал! - с отвращением сдернул старик свой модный пиджак и швырнул бы под порог, если бы его не подхватил с налету Кольча. Руки не мои...
_______________
* П л а ш к а - силок для лова горностая, соболя и других
зверей.
Борони Бог оказался человеком гостеприимным, общительным, компанейским. Вскоре мы уже многое о нем знали, не задав ему ни одного вопроса. Гостевал он в стойбище у своего сына, киномеханика и завклубом, справлявшего двадцатипятилетний юбилей. А сын, видать, большой пижон. И все, что из моды выходит, немедленно сплавляет отцу. А тот, как старый таежник, с ребячьего возраста приучен каждую тряпку беречь. Вот и приходится бедняге обряжаться во все, что скатывается с "гребня моды".
- Молодые поглядят на старого Ивана - маленько смеются, - жаловался он нам без особой обиды. - "Пыжон поневоле"! А какой я пыжон? Борони бог!
Здесь он остановился переждать, пока спадет жара, олешек покормить и напоить. Кто мы, куда и зачем плывем, даже не поинтересовался. В тайге обычай такой: встретил человека - накорми, обогрей, чаем напои, дай ему отдохнуть с дороги, а потом уж и разговоры разговаривай, если есть охота.
Еды на столе много, и все вкусная еда. У меня сразу слюнки потекли, надоели уже, приелись наши консервные блюда.
- Кого кушать будем? - посерьезнел вдруг эвенк, собрав верхнюю морщинистую губу гармошкой.
Выбирай, мол, кому что поглянется.
- Кольчу! - схохмил я.
- Борони бог! - эвенк замахал обеими руками. - Одни мослы!
И засмеялся, расправив гармошку на губе.
- Это у меня от чрезмерной подвижности! - пояснил Кольча.
Галка деликатно стала отказываться, дескать, мы недавно завтракали. И не сказала "дедушка", а дядя. Дядя Иван! Артисточка, одним словом. Но старику плевать на ее комплименты. Он даже обиделся, застрожился, насупив реденькие седые брови:
- Обижать старого Ивана - борони бог!
И не очень учтиво запихнул ее за стол, на широкую лавку.
В нос вкусно ударил мясной и рыбный дух, смешавшись с черемшой таежным полулуком-получесноком. К черемше прибавились какие-то еще запашистые травы. Эвенки на приправы эти мастера.
- Кого кушать будем? - опять повторил Борони Бог. (Пожилые эвенки почему-то говорят "кого" вместо "что". Потешно получается: "Ты кого делал?")
Мы потянулись к еде. Кто к мясу, кто к рыбе. Все кушанья были разложены в плетенках из ивовых прутьев.
- Кушай, кушай! - сердечно приговаривал добрый старик. - Кого мешкать? Мясо кушать не будешь, расти не будешь. Где руки-ноги силы возьми?..
И сам тоже принялся за мясо, вооружившись ножом. Я и раньше видел, как эвенки мясо едят. Нам так никому не суметь. Поднесут ко рту, кусочек зубами прихватят, а другой рукой с ножичком в это время чирк снизу вверх. У самого носа ножичек промелькнет. Так и кажется, что вот сейчас оплошает чуть-чуть и отхватит себе полноса. Но, конечно, такого не бывает. Привычка с детских лет, тренировка. Кольча тоже наладился было так действовать, но я остановил его.
- Ты пошто такой тощавый? - заботливо ухаживал за ним старик.
- Мясо не успевает на костях нарастать. Много калорий расходую. Я, дядя Иван, живу взахлеб, на бегу.
- Амикашку жуй!
- Медвежатина, - перевел я.
Кольча потянул из плетенки самый большой кусман.
