Геннадий Михасенко - Неугомонные бездельники
Славка не выдержал:
- Я тебя сейчас сам так уработаю, что ты ни до Блина, ни до его сковородки не доползешь. - Он поднялся и шагнул к Юрке.
Того словно сдуло с крыльца.
- Встретимся, химики-мумики! - крикнул он, убегая.
Я не очень вслушивался в Юркины угрозы - свои тревоги грызли и подхлестывали меня. Скорей, скорей! Чуть камеру отпустишь, она - фр-р! - и раскрутилась. Кое-как, наконец, я замотал ее в плащ, Славка вскинул узел на плечо и затрусил к себе.
Ну все, гора с плеч! Но я не сразу успокоился. Я обошел всю квартиру, заглянул во все закутки, выискивая неизвестно что, как будто всю жизнь воровал и краденое распихивал по щелям. Вскарабкался даже на пыльную, как луна, дезкамеру, где и застал меня Борька. Я сидел на четвереньках на самом краю и, обхватив колени, о чем-то думал.
- О! - воскликнул он. - Зырят свысока злые вороны!
- Кар-р-р!
Взмахнув голыми руками, как облезлыми крыльями, хищно изогнув шею и распялив рот я качнулся вперед, на лету повернулся, поймался за выступ и, живо спустившись по толстым болтам, торчавшим из дверных косяков, накинулся на Борьку.
Отбиваясь, он заверещал:
- Стой, Вовк, стой! Слышь, погоди... Скажи лучше, что это вы со Славкой вчера вечером в гараже натворили.
- А ты откуда знаешь? - удивился я, сразу сбившись с веселого настроения.
- Юрка сейчас налетел. Такой-сякой, кричит, пасть порву, клоуном сделаю, чтоб не шлялся ночью по огородам. Я ему - пошел, говорю, к черту, я спал, говорю, как убитый. А-а, шипит, твое счастье, а этим, говорит, то есть вам со Славкой, можешь, говорит, копать могилу. В чем дело?.. И в гараже какая-то стукотня.
- Но?.. Ура, Боб!.. Все, значит, идет как по маслу! Ха-ха!.. А про Юрку забудь! Не друг он нам больше! Предатель он и... вор! - Последнее слово я хотел удержать за зубами, вспомнив про нашу несчастную камеру, но оно выпорхнуло, и мне осталось только подтвердить его. - Да, он предатель и вор!.. Ты все узнаешь, но сперва глянем, что делается в гараже.
Я на ходу натянул рубашку, запер дверь, и мы заскочили к Славке. Он отряхивался над открытым подполом, его тесные штаны, ковбойка были выпачканы землей, а на свой упругий белый чуб он собрал все подпольные тенета.
- Порядок! - щелкнул Славка. - Не найдут, даже если и к нам с обыском придут!
- С каким обыском? - спросил Борька.
- Потом узнаешь.
- Да вы что! - возмутился Борька.
- Потом, Боб. Славк, живо. Говорят, в гараже гром и молния. Быстрее айда на крышу!
Палисадниками мы пронеслись к нашему тополю и, перебравшись по ветке, залегли у конька.
За высоким складским забором невидимо стучало и трещало. Мы слушали этот веселый грохот, словно концерт по заявке, - еще бы, рабочий класс действовал по нашему плану.
- А вдруг забьют и лаз в гараж? - обеспокоился Славка.
- Другой прошибем, - сказал я. - Забор тоже хилый.
Борька насел:
- Хватит резину тянуть!.. Давай, Гусь, выкладывай! А то гляди-ка, умники, все понимают! Давай!
Я не спеша, с наслаждением рассказал о нашем ночном приключении, начав фронтовым случаем с дядей Федей и заключив пораженной Юркиной физиономией, когда он увидел камеру в наших руках. Борька завистливо покрякивал и коротко бросал: ну, барбосы, ну, шалопаи, - не позвали!.. А под конец он совсем расстроился и, трахнув по железу кулаком, воскликнул:
- Может, всего раз такое событие во дворе, а вы!.. Тоже мне, друзья!
- Уже не раз, а два, - задумчиво уточнил Славка. - Анечкин-то огород забыли?
- Сравнил огород с камерами, - буркнул Борька.
- Вот именно - сравнил. И вижу один почерк, - неожиданно заявил Славка.
Мы так и уставились на него.
- У Юрки же алиби - рыбалка, - растерянно напомнил я.
- Для одного бы - алиби, а для четверых - пшик, - рассудил Славка. Двое могли рыбачить, а двое огородничать... Шепнул Юрка, мол, надо отомстить, а те и рады.
В моем уме стремительно пересеивалось все, что Юрка говорил об огороде сразу после рыбалки, за ухой и после ухи, и все больше и больше подозрительности улавливал я в его словах и жестах. В самом деле, если уж Блины решились обчистить склад, значит, руки их набиты, и выпластать какой-то огородишко им ничего не стоило... Теперь мне Блины не казались такими простачками и невольно припомнились Юркины угрозы, которые, выходит, исполняются теперь...
- Мда-а, - протянул я многозначительно. - Складненько.
А Борька хмуро молчал.
Из-за тополей, с той стороны улицы, донесся заполошный девчачий окрик:
- Пальма!.. Пальма, назад...
Опять, наверно, та псина удрала от своих. Ну точно, вон она прыганула в огород из-под крыши, как будто прямо из окна, и торопливо зарыскала в подсолнухах. Тут же появилась девчонка и засновала вдоль забора, зовя и высматривая беглянку. У девчонки торчал над левым ухом тот же голубой бант, и двигалась она красиво - вертко и решительно. Томкиного в ней не было ни капельки, но я вдруг так остро вспомнил ее, что даже испугался за эту девчонку, как за Томку, - не вынес бы черт какую-нибудь бабку из дома и не вспыхнул бы скандал.
Привстав, я крикнул:
- Эй, в калитку и - направо!
Даже не оглянувшись, девчонка заскочила в огород и метнулась было направо, но Борька сбил ее, гаркнув:
- Налево!
- Да направо же! - громче повторил я.
Девчонка резко повернулась, сразу поймала нас взглядом и крикнула:
- Вы что, косые?
- Сама ты косая, а Пальма твоя дура! - сердито поддал Борька, нашедший, на ком выместить, наконец, досаду.
- Сами вы дураки! - пальнула незнакомка.
- Э-э, киска, поосторожней! - предостерег Борька. - Двор-то наш, живо ноги выдернем!
Пальма, будто почуяв неладное, сама подбежала к ней, виновато повиливая хвостом. Девчонка прицепила поводок, выскользнула из калитки и нет, чтобы тотчас улепетнуть, так еще и пригрозила:
- А вы к нам, в наш двор, загляните!
- И что? - спросил Борька.
- Да мы вас отвалтузим как миленьких! - с азартной злостью, сопротивляясь рывкам Пальмы, крикнула она и исчезла под крышей.
Мы со Славкой прыснули. Хоть угрозы относились к нам ко всем, но заработал их, конечно, один Борька. У ног гулко бухнулся земляной комок и рассыпался кляксой, а снизу долетел тот же накаленный голос:
- Эй, храбрецы! Еще получите!
- Во дает! - вскочив, восторгнулся я, но Славка вдруг так дернул меня, что я сел за трубу.
Из гаражного лаза один за другим выбирались рабочие. Топча бурьян, они разбрелись вдоль забора и по команде навалились на него. Подгнившие столбы хрупнули, и забор медленной волной опрокинулся. Мы только охнули, точно он упал на наши спины.
Это был конец гаража.
ДРАКА
Славка, Борька и я возвращались из хлебного магазина. Мы молчали, перевспоминав уже все-все о нашем гараже, только что погребенном под рухнувшим забором... Забор не целиком охватывал склад, ему как бы не хватило рук, и один угол остался свободным. Той зимой, три года назад навалило столько снега, что он сравнял крышу сарая с землей, превратив ее в отличную гору. Мы, конечно, не растерялись и наловчились кататься с этой горы на лыжах, с самого конька, наискосок, через угол и - по огородам. Даже Генка, видя, как лихо мы носимся и в нас никто не стреляет из мехмастерских, отважился однажды. Было ветрено, мело, выло, особенно на коньке. Мы-то уже поднаторели, а Генку, едва он забрался наверх, так хлестнуло, что он не удержался и улетел прямо в яму между забором и сараем. Генка сломал обе лыжи, разбил коленку, зато, помогая ему выбраться из плена, мы обнаружили под снегом гараж, как обнаруживают археологи древние захоронения. Аккуратно раскапывая снежные бугры, мы добрались до кабин и поселились в них, как медведи в берлогах, и с тех пор зимой и летом пропадали тут. И вот все кончилось!..
Но меня прошибала и другая тревога - обыск. Я вдруг понял: он нужен мне, этот ужасный обыск, нужен, чтобы в щепки разлетелись все подозрения, чтобы не висели они надо мной, как тот меч Дамоклеса над одиноким черным королем, чтобы снова пошла легкая и веселая жизнь. И еще почему-то я хотел присутствовать при обыске, чтобы глазами просверлить всех обыскивателей!
У двора, где жили хозяева Пальмы и откуда доносились шлепки по волейбольному мячу и свист, мы перебежали на свою сторону и свернули к воротам. Неожиданно из палисадника, из-за акации, вышли четверо и загородили нам путь.
По моей спине проскочила ледяная молния, свела лопатки так, что я с трудом расправил плечи.
Это был Юрка с приятелями.
Блина я узнал сразу, не потому, что он стоял на полшага впереди остальных, показывая этим свое главарство, а просто потому, что он походил на блин, более меткого прозвища ему нельзя было придумать. Коренастый, голова сдавлена с полюсов, лоб узкий, нос торчал фигой, рот с мясистыми губами - до ушей, которые кругло оттопыривались, как ручки у сахарницы. Даже кепка сидела на нем широкая и плоская. Весь он был так сплюснут, что только, пожалуй, отражение в самоваре имело бы нормальный вид. Ну, блин блином.
