Песенка Савояра - Нора Борисовна Аргунова
Спокойней ты, зверюга! Ничего тайга, а? Обрадовался, что в тайгу? Ах, ты! Молодец! Славный зверь! Славный ты зверь!
ПРЫГАЙ, МАРГО!
У моей знакомой случилась неприятность. Ее сын уехал в командировку и задержался. Он прислал телеграмму, что командировка затянется.
Сын любил и держал зверей, а мать их не переносила. От них шерсть, от них запах, толку никакого, для чего они человеку? Собака сторожит, кошка ловит мышей, а другие для чего?
Обезьяну Марго недавно привезли из Африки. Кто-то привез, а держать не смог, подарил другому — и тот не захотел. Третий взял и тоже раздумал. Костя ее приютил. У него была своя комнатенка, он там делал, что хотел, мать в его дела не вмешивалась.
Она уже вышла на пенсию и жила размеренно, день у нее был расписан. Пожилому человеку нужен воздух, нужен покой, и Таисия Михайловна полеживала, слушала радио или сидела на бульваре и вышивала.
Сын работал в больнице, его никуда не посылали, а теперь понадобилось командировать в Ярославль, он собрался и выехал. Марго он поручил не матери, а одной девочке с их двора. Девочка умела обращаться со зверьми. Но она простудилась, ее не выпускали из дому. Таисия Михайловна позвонила мне сильно расстроенная. Она не представляет, как сын ладил с обезьяной. Обезьяну кормят, а она в благодарность норовит укусить. Ночами хулиганит, трясет решетку своей клетки, стучит, в девяти квартирах слышно. Таисия Михайловна стала плохо спать. Сын скоро вернется, не возьму ли я пока обезьяну? Ведь я, кажется, люблю животных?
Пришлось согласиться. Но как буду справляться с Марго, я и вообразить себе не могла. Обезьяна существо мне незнакомое, а эта еще, должно быть, озлилась без хозяина, с нелюбящей хозяйкой.
Я думала, ее привезут в клетке. Но, открыв дверь, увидела Таисию Михайловну и шофера такси, который держал закутанный ящик. Вернее, это была тоже клетка, только маленькая, годная для морской свинки или для мышей. Из клетки тянулся ремешок. Прежде чем отпереть дверцу, ремень намотали на оконную ручку.
И вот появилась молодая обезьяна, почти детеныш, на высоких ногах и с легким телом, перепоясанным ремешком. Меня и шофера она оставила без внимания, при виде хозяйки ощерилась, и мех у нее на голове угрожающе надвинулся на брови.
— Тварь такая, — отходя подальше, сказала Таисия Михайловна.
Она выложила из сумки кулечки — оказалось, это продукты для обезьяны, — достала бутылку молока. И когда ощупывала кулечки, бормоча: «Кажется, ничего не забыла», ее лицо выглядело озабоченным и действительно усталым. Она порылась в сумке, вороша какие-то стариковские мятые тряпки, может быть вышивание, нашла облезлую резиновую куклу, кинула обезьяне, а та пригнулась, будто в нее запустили камнем.
***
Я захлопнула входную дверь, возвратилась в комнату. Марго не могла меня достать. Да она и не пыталась. Она прислушивалась к лестнице. Шаги там удалялись. Вероятно, она улавливала их дольше, чем я. Наконец они затихли и для нее.
Обезьяна взбежала на высокую спинку кресла и присела, озираясь. Она слишком долго запрокидывала голову и вертелась, обозревая пустой потолок и стены, и мне почудилось, будто она что-то показывает. Определенно она что-то давала мне понять. Она словно примеривалась, обдумывала какую-то каверзу и хотела, чтоб это заметили. И я заметила и наблюдала за ней с беспокойством.
Она оттянула портьеру, собранную за креслом. Наверное, знала, что там потрескались обои, видела в других домах углы с лопнувшими обоями. Уверенно отодвинула портьеру и оглянулась. Я сидела молча. Она запустила в трещину пальцы и еще оглянулась. Я не двигалась. Тогда она спрыгнула на пол, таща и срывая обои до самого низа.
— Ты что же делаешь, негодная! — вскрикнула я.
Обезьяна мячиком скакнула на подоконник. Скакнула с живостью, положила подобранную с полу куклу, мимоходом колупнула торчащую шляпку гвоздя. Явно она была довольна, но чем, что происходило в ее душе, я не успевала вникнуть — так молниеносно она действовала. Расправила собранную белую занавеску и проверила: слежу? Я, конечно, следила. Она встряхнула занавеску и еще подождала. Даже узкая спина и наивный затылок ждали — чего? Наверное, вот этого:
— Не смей, Марго! Не смей, тебе говорят!
Она в мгновение ока выдрала из середины хорошей, целой занавески лоскут, повернулась ко мне и стала его рвать, мельчить и белыми хлопьями издевательски, не спеша, пускать перед моим носом.
Я разволновалась. Я уже сообразила, что с ней лучше не воевать, а что делать, не знала. И как потерянная, не давая отчета, зачем так поступаю, я подошла и села в кресло, над которым она царила. Она опешила, шарахнулась было. Но тут же вытянула ко мне руку. Я едва не отдернула голову, но удержалась. Только зажмурилась.
И почувствовала, как трогают мои ресницы. Не тянут, не стараются сделать больно — перебирают осторожно. Я удивилась. При такой озлобленности можно ждать чего угодно, только не ласки! Мне захотелось поглядеть на нее. Но, говорят, на обезьян нельзя глядеть в упор — это признак вражды. И я, сощурясь, тайком рассматривала черное сухонькое личико с близко сдвинутыми страшноватыми прозрачными глазами. Они уставились на меня в упор. В меня вонзались подстерегающие зрачки.
Я зажала в себе страх. Зверь не терпит недоверия, боишься — значит, не веришь. Глубже, глубже загоняла я страх, опустила на колени руки — они, я и не подозревала, были наготове, — расслабила плечи, откинулась в кресле. Как тяжелую шубу, я снимала с себя напряжение, с усилием избавлялась от него, и Марго — откуда она узнала, как поняла? — полезла вдруг по мне, уселась на плечо, приладилась, с полной, моментально возникшей доверчивостью оперлась о мою щеку мягким, со светлой шерсткой животом.
Она выбирала шпильки из прически, а я слушала, как у нее бурчит в животе. Я покосилась. Она складывала шпильки в сморщенную ладошку. У нее была сосредоточенная мина. Я прыснула со смеху. Она так и подскочила. Схватила свою куклу. Почему, стоило засмеяться, она вспомнила про куклу? Что она понимала в людях, обезьяна, обезьяний детеныш?
Она совала куклу и отнимала, швыряла ее и шлепалась с кресла, и мы тянули, чуть не разорвали куклу, и кукла свистела и пищала последним придушенным писком, а Марго сходила с ума, перекувырнулась в
