Илья Дворкин - Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы
И вдруг сидевший рядом с Митькой большой, усатый человек поднялся с места, подкрутил ус и надменно сказал:
— Кто испугался?! Я испугался?! Арчил Коберидзе испугался?! А ну подайте мне этого жалкого ишака, и вы увидите, что я сейчас с ним сделаю!
— Давай, давай! — кричит клоун. — Милости прошу! Наконец нашёлся храбрый человек! Ай, ай, пропали мои конфеты, плакали горючими слезами.
— Эх, опередили! — шепчет Мишка Хитров и с досады хлопает кулаком в ладонь.
— А ты когда-нибудь верхом ездил? — спрашивает Вика.
— Подумаешь! Делов-то — на ишаке прокатиться! — говорит Мишка. — Упустил! Сейчас бы конфеты лопали! Этот-то, ясно, заберёт их, слыхали — Коберидзе его фамилия, грузин, значит. Грузины — они все наездники.
Ишачок спокойно стоял и ждал. Когда доброволец подошёл к нему, все засмеялись — ишачок был такой маленький, а человек толстый и важный.
— Одну минуту? — спрашивает.
— Одну, дорогой! Только одну маленькую, совсем коротенькую минуточку, и можешь угощать друзей конфетами.
— Эх дурак я, дурак. Упустил! — шепчет Мишка.
— Ты безумный человек, кацо! Ты не знаешь, кто такой Арчил Коберидзе! — гордо говорит доброволец.
— Так ты и есть сам Арчил Коберидзе, — с притворным ужасом говорит клоун и подмигивает зрителям. — Ой, пропала моя глупая голова! Пропали мои конфеты!
— Ах подмигиваешь? Смеёшься? Ничего, ничего, сейчас плакать будешь! — кричит Арчил Коберидзе.
И он вскочил на ишака.
Что тут началось!
Ишачок вдруг заподпрыгивал сразу на четырёх ногах, будто это были не ноги, а пружинки.
Вместе с ним заподпрыгивал наездник.
Потом ишачок лихо взбрыкнул и наездник, нелепо взмахнув руками, шлёпнулся на арену.
Он сидел, недоуменно хлопал глазами, а цирк покатывался со смеху.
Клоун встал на голову, подрыгал ногами, потом прыжком поднялся и сделал сальто.
— Ах, ах! Какой нехороший, какой скверный ишак! — кричит клоун. — Можно сказать: просто какой-то невоспитанный осёл! Сбросил такого джигита, как тебе не стыдно!
— Иа, иа! — говорит ишак.
— Ах так! — кричит Арчил Коберидзе. — Сейчас ты увидишь! Сейчас все увидите!
Он азартно сорвал с себя пиджак, снял шляпу и в ярости швырнул их на бортик арены.
Ишачок спокойно и равнодушно стоял на прежнем месте и жевал губами, будто ничего не произошло.
Арчил Коберидзе осторожно подкрался к нему сзади, прыгнул на спину и схватил руками за уши. Теперь, как ни взбрыкивал ишачок, как ни подпрыгивал, ничего у него не получалось. Клоун держал в руках секундомер и кричал:
— Ай, молодец! Джигит! Двадцать две секунды! Двадцать четыре! Ай, пропали конфеты! Двадцать девять! Тридцать!
— Видишь, кацо! — кричал джигит.
— Вижу, дорогой! Вижу!
— Теперь понял? — спрашивает Арчил Коберидзе.
— Понял, понял! Пропал я! — причитает клоун.
— То-то же! Я — Арчил Коберидзе! — говорит Арчил Коберидзе.
— Эх! Плакали мои конфеты, — говорит Мишка Хитров. — Упустил!
И тут присмиревший было ишачок разбежался изо всех сил, а наездник скакал на нём победителем и даже исхитрился помахать зрителям рукой.
Но ишачок вдруг остановился на всём скаку, и Арчил Коберидзе, перелетев через его голову, шлёпнулся со всего размаху на арену. Что было!
Цирк просто стонал от хохота.
У многих слёзы текли и животы разболелись.
А клоун вдруг вскочил на ишачка и спокойно уехал с арены.
На этом представление окончилось.
Когда отсмеялись всласть и уже пробирались меж рядами к проходу, Митька неожиданно сказал:
— Не нравится мне это… Хоть и смешно.
— Смешно, — говорит Вика, — только жалко.
— Жутко смешно, — кричит Мишка. — Вон этот Арчил Коберидзе идёт! Какой-то он понурый…
— Будешь тут понурый, — говорит Митька.
— Когда все смеются над тобой, — добавляет Нина.
— Подумаешь, — говорит Мишка, — сам виноват. Зачем полез?
— Зачем, зачем! — кричит Митька. — Он думал, что сможет! Он же не знал, что этот осёл такой опасный ишак! Сам-то, думаешь, усидел бы?
— Кто?! Я?! — кричит Мишка. — Уж будь здоров! Жалко, не успел.
— Не хвастай, Мишка! — говорит Вика. — Слушать неприятно.
Они уже вышли в коридор.
Направо был буфет, дальше — раздевалки. А налево висела плотная занавеска и над ней надпись: «Посторонним вход воспрещён».
— Глядите-ка, — говорит Мишка, — что-то там, наверное, жутко интересное, давайте заглянем?
— А надпись? — спрашивает Нина.
— А-а! Подумаешь! Мы в щёлочку!
Ребята осторожно раздвинули занавес и в тускло освещённом коридоре увидели двоих людей. Они что-то рассказывали друг другу и весело смеялись.
Вдруг Митька выпустил занавеску и принялся так хохотать, что чуть на пол не сел.
— Ты чего это? — испуганно спрашивает Вика. — Ты не заболел?
— Эх мы! Эх и обвели же нас! Эх и надули! — в восторге приговаривает Митька и хохочет — не остановиться ему.
— Да кто?! Кто?! — спрашивают все.
— Клоун с этим самым Арчилом! — говорит Митька. — Во, глядите, видите, это они там разговаривают!
— Точно! — говорит Мишка. — А Коберидзе ус отклеивает, видите? Значит, никакой он не Коберидзе.
— Значит, нас… — растерянно спрашивает Нина.
— Точно! Поняла? — кричат все.
— Ну здорово! Ох и здорово же, мальчики!
— Тогда всё это в десять раз смешнее, — говорит Митька.
— Тогда да!
20. Ключ
Митька, Мишка и Лёшка учились стоять на голове.
После цирка Мишка будто с ума сошёл. Он решил сделаться акробатом и каждую свободную минутку норовил стать на голову. Но одному ему скучно было стоять и глядеть на мир в перевёрнутом виде. Поэтому он к друзьям своим привязался.
— А ещё друзья, — говорит, — у меня уже вся спина в синяках, а вы не поддерживаете.
— Почему же спина, если ты на голове стоишь? — спрашивает Митька.
— А вот попробуй, тогда узнаешь! Может, во мне великий акробат притаился. Меня поддерживать надо, если я дарование.
— Ну ладно, пошли, раз дарование, — говорит Лёшка. — Зрители нам не простят, если загубим.
Они пошли в самый конец школьного сада на лужайку под огромным тополем, и Мишка стал их учить.
Надо было согнуться углом, упереться головой в землю и сильно оттолкнуться ногами. Мишка говорил, что это проще простого.
Р-р-раз! И стоишь на голове!
Но получалось совсем не так.
Р-р-раз! И не стоишь на голове. Только ноги чуть-чуть подпрыгнули.
Р-р-раз! И лежишь на спине — смотришь в небо.
Митька чуть себе шею не свернул, даже хрустнуло что-то. И про Мишкины синяки сразу стало понятно.
Потом пошли домой.
— Это ничего, что не получается, — жизнерадостно говорит Мишка, — вы на свои синяки плюньте.
— Лучше я на твои, — ворчит Лёшка.
— Главное — тренировка! — кричит Мишка. — Каждый день теперь будем сюда ходить!
Митька с Лёшкой переглянулись. Они молчали.
У Митьки так болела шея, что не поворачивалась, а у Лёшки скрипела нога и норовила сама собой уйти в сторону.
Но дело не в этом, а в том, что у самого дома выяснилась неприятная вещь — Митька потерял ключ.
Он стоял перед собственной запертой квартирой и третий раз выворачивал карманы.
Но ключа всё равно не было. Видно, выпал, когда Митька учился стоять на голове.
Он со всех ног бросился в сад… и чуть не столкнулся с папой.
— Ты куда, Митяй, несёшься, как реактивный? — спрашивает папа.
— В сад, — говорит Митька.
— А ты уже обедал?
— Ещё нет.
— Кру-угом! — командует папа. — Обедать, марш!
Папа размахивал пакетами в обеих руках и прыгал через три ступеньки.
Митька за ним еле успевал.
— Ну-ка, Тяша, открывай быстренько, — говорит папа, — я голоден, как сто волков.
Митька снова стал выворачивать карманы. С унылым выражением лица.
— Что это ты пыхтишь-вздыхаешь? — спрашивает папа. — У тебя ключ есть?
Митька отвернулся, ковырнул площадку носком ботинка и ничего не ответил.
— Посеял? — спрашивает папа. — Это уже третий, кажется?
— Второй, — говорит Митька.
— Ох и растяпа! Уму непостижимо! В кого ты только такой уродился, хотел бы я знать?
Папа засмеялся, передал Митьке все пакеты и сунул руки в карманы. Он долго и тщательно искал, шептал что-то и снова принимался искать.
А потом как-то странно поглядел на Митьку и улыбнулся.
— Ну дела, Митяй! Как же мы в дом-то попадём?
Ох и обрадовался же Митька.
— И в кого я только такой уродился? — кричит, а у самого рот до ушей.
— Ты чему радуешься? — спрашивает папа. — Ты не больно-то веселись! Влетит нам обоим от мамы, ох и влетит!
