Наталья Соломко - Белая лошадь - горе не мое
Ну вот... А за первой партой первого ряда сидела ученица Петухова Юля, смотрела темными своими строгими глазами и все понимала... Вот как оно началось, недопустимое безобразие...
Елена Николаевна тихо вошла в комнату, присела рядом.
- Санечка, что случилось?..
Сын продолжал "спать".
- Саня, не пугай меня...
- Ничего не случилось, - сказал он. - Устал просто.
- Неправда, я же вижу.
В коридоре зазвонил телефон, вслед за этим явился Боря, жующий бутерброд, и сообщил с набитым ртом:
- Уам Уля анит...
- Меня нет дома! - решительно отвечал Саня.
Борино лицо выразило недоумение. Так, с недоумением на лице, он поспешно прожевал и сказал:
- Так я, видите ли, уже ответил, что сейчас позову...
- Ну скажи, что я только что ушел...
- Это что за новости? - возмутилась Елена Николаевна. - Немедленно подойди к телефону! Что бы с тобой ни происходило, на детях это отражаться не должно!
- Слушаюсь и повинуюсь! - надерзил Александр Арсеньевич матери и отправился говорить с "детьми".
- Слушаю вас, - произнес он надменно.
Юля, как всегда, сначала помолчала.
- Ну смелее, смелее. Я весь внимание.
- А почему у вас голос такой?.. - испуганно спросила Юля. - Случилось что-нибудь?
- Не случилось абсолютно ничего, - деревянно отвечал Александр Арсеньевич. - А кроме того, вас это все равно не касается.
- Мне мама сказала, что вы мне звонили...
- Я звонил не вам, - холодно сказал Александр Арсеньевич. - Я звонил вашему брату. Я всегда звоню вашему брату, вы разве не знаете? А вам звонят другие люди... С которыми меня не следует путать!
Юля снова долго молчала, а потом спросила неуверенно:
- Вы на меня за что-нибудь сердитесь?..
- Бог с вами, Юля, - отозвался Александр Арсеньевич ледяным голосом, показывая всю неуместность такого предположения. - За что я могу на вас сердиться? Я вообще не имею привычки сердиться на посторонних. Всего доброго.
...Ну вот. Теперь можно было идти и спать спокойно: недопустимое безобразие было прекращено решительно и бесповоротно.
Утром он для начала повздорил с Бедной Лизой.
И так жизнь была тошна и беспросветна, а тут еще молодая литераторша, вбежав в учительскую, принялась жаловаться:
- Это же какое терпение надо иметь! С ума они посходили, распоясались совершенно! Такие сочинения понаписали, читать страшно!
Саня сразу догадался, что речь идет о сочинениях "Кем я хочу стать?", и раздраженно поинтересовался:
- Ну чем ты опять недовольна?
- Ты бы почитал!.. - На красивом, румяном лице Бедной Лизы возникло и утвердилось трагическое выражение. - А этот ужасный Вахрушев... Он же просто издевается! Полюбуйся...
Сочинение Вахрушева было коротким - три строки кривым почерком:
"Я хотел бы стать неведимкой
бродить по улецам и улыбатся тем,
кто меня увидил".
Саня прочитал и сумрачно поинтересовался:
- И чего тебя в пед понесло, Лизавета!
- А это, между прочим, не твое дело! - сразу обиделась Бедная Лиза. Тебя забыли спросить!
- Человек тебе по-человечески написал, а ты лаешься...
- Это ты называешь "по-человечески"?! - охнула Бедная Лиза. - Куча ошибок! Ни одной запятой! И почему так мало? Ну вот что я должна за это поставить?
- Единицу! - хмуро отозвался Саня. - Что б в следующий раз не вздумал писать искренне. Только имей в виду, это я велел им писать что хочется.
- Санечка, обрати внимание на Исупова Лешу, - не дала им доругаться старенькая Ася Павловна. - Вторую двойку ему ставлю, совсем перестал заниматься...
- Обращу... - уныло пообещал Саня.
Уроки прошли скучно. Собираясь уходить, он обнаружил на подоконнике возле учительской Борю.
- Я тут пока посижу, - напряженно сказал Боря. - Вон, видите, караулит...
Во дворе школы стоял Исаков-старший. Белый плащ, длинный черный шарф картинно брошен за плечо и мотается на ветру...
- Домой зовет, - усмехнулся Боря. - Вчера звонил... Который час?
Было четверть третьего. Боря недовольно дернул плечом:
- Придется через спортзал вылезать... У него худсовет только в три, минут двадцать еще простоит, а мне на работу пора...
Саня представил, что сейчас придется двадцать минут разговаривать с Исаковым-старшим, и вернулся в учительскую. Не хотелось ему ни с кем разговаривать.
В учительской был только Аристотель. Он проверял самостоятельные работы и с досадой прислушивался к звукам, несущимся с пятого этажа, - там репетировал школьный ансамбль.
- Упражняются! - гневно бормотал Аристотель. - Музыканты самодельные, бездари! Как не вспомнить Спарту!..
И он с угрюмым наслаждением принялся вспоминать Спарту. Было ясно, что десятый "А" твердо стоит на своем и мириться с классным руководителем не желает.
- Спарта была серьезным и малосимпатичным государством, - вспоминал Аристотель. - Во всяком случае, так мне казалось в молодости... Я этих спартиатов очень не любил. Ненавидел, можно сказать...
- А царь Леонид? - скучно возразил Саня. ("Путник, честно исполнив закон, здесь мы в могиле лежим" - так написано на могиле трехсот спартанцев и царя Леонида в Фермопилах... Как Саня плакал над этой могилой, а персы шли в обход, нашелся предатель! Ох, как Саня плакал, ему пять лет было, что ли, и он знал прекрасно, что тот, кто останется в Фермопильском ущелье прикрывать отход греков, домой никогда не вернется, Аристотель не в первый раз эту историю рассказывал, а Елена Николаевна кричала: "Мотька, замолчи немедленно, не травмируй ребенка!" Аристотель же не слушался и ребенка травмировать продолжал...)
- И все-таки это была казарма, - сердито отозвался на Санино возражение Аристотель. - Вся страна - казарма, ты представляешь? А у меня в молодости, милый мой, были другие идеалы...
- А сейчас? - уныло спросил Саня, выглянув в окно. Исаков-старший все стоял там на ветру.
- Сейчас! Сейчас я старый, умный. Надо тебе сказать, что сейчас я начинаю склоняться к тому, что спартанцы были великие педагоги. А почему? Потому что у них были Апофеты! О! - мечтательно вздохнул Аристотель. - О Апофеты!.. Вот чего нам не хватает!
Поскольку Аристотель был явно не в духе, Саня, который тоже добрым расположением духа не отличался, сразу догадался, что Апофеты - это нечто весьма скверное.
- Апофеты, мой юный друг, - величественно и грозно произнес Аристотель, - это глубочайшая расщелина в горном массиве, именуемом Тайгетом... Вам, поди, не то что в методиках, но и в курсе истории педагогики об этом не рассказывали, а зря! Суть в том, славный юноша, что ежели юный спартанец был, скажем, с некоторым изъяном - ну, трудновоспитуемый, по-нашему, - так вот с таким юным спартанцем педагоги не маялись, не тащили его за уши из класса в класс, не уговаривали, не завышали ему оценки, нет, Александр! Его просто сбрасывали в Апофеты!
- Хотите, я подыщу вам что-нибудь подобное в окрестностях города? деловито предложил Саня.
- А! - Аристотель безнадежно махнул рукой. - Что ни говори, а в мире был только один великий педагог... Царь Ирод его звали! - он хотел еще что-то сказать, может быть, даже проклясть педагогику хотел он, но не успел, потому что в учительскую - как всегда, вихрем и, как всегда, зареванная - вбежала Бедная Лиза...
- Матвей Иванович! Санечка! Ой, мамочки! Там!.. - и она заревела в голос.
- Прекрати реветь и быстро говори! - приказал Аристотель.
- Я... - быстро сказала Бедная Лиза, но тут снова начались всхлипывания, шмыгание носом, из-за которых понимание того, что произошло, чрезвычайно затруднилось. - А он... Не захотел переписывать!..
- Кто?
- Ва-а-ахрушев! Кто больше... А я... посадила его под арест, а он...
- Под какой такой арест?! - гневно загрохотал поборник спартанской педагогики. - Вам здесь что, а?! Кадетский корпус?!
- Я... - с новой силой залилась Бедная Лиза слезами. - Я хотела, как Макаренко!.. Чтоб потом по душам, а он... Он всегда все назло!.. Макаренко сажал... А он из окна...
- Какой этаж? - остолбенело спросил Аристотель.
- Второ-ой... И висит...
- Почему - висит?
- Зацепился-а-а...
- Ах ты! - топнул Аристотель, и они побежали на второй этаж, туда, где висел второгодник Хрюшкин...
- Ой, мамочки! - на бегу причитала Бедная Лиза. - Ой, мамочки!..
За спиной у нее зловеще пыхтел Аристотель.
В пятом "Д" окна были настежь. Под одним из них, зацепившись курточкой за стальную скобу, висел, слегка качаясь на ветру, упрямый второгодник с равнодушным, весь мир презирающим лицом, а внизу стояли его одноклассники и от души веселились.
- Как тебе там, Хрюк? Далеко видно?
- Созрел, падай!
Вахрушев будто не слышал, он вообще не обращал ни на кого внимания. Висел и смотрел вдаль.
Аристотель решительно влез на подоконник.
- Позвольте мне, - сказал Саня, запрыгивая. - Вдвоем будет тесно. И, высунувшись из окна, хмуро посоветовал веселящимся пятиклассникам: Шли бы вы домой...
Пятиклассники не послушались, стояли и наблюдали, что будет дальше. Возглас Аристотеля: "Держись, друг!" - был воспринят ими с недоумением: они полагали, что сейчас ужасному Хрюшкину попадет. И притом - сильно. Еще больше удивились они, услышав жалобный, просящий голос Бедной Лизы:
