Наталья Соломко - Пожарный кран No 1
В детстве-то Павлик этого не понимал, все, что говорил и делал Еремушкин, казалось ему замечательным. Но теперь Павлик вырос, теперь-то он понял: жить так, как учил Михаил Павлович, невозможно.
Долг, честь, благородство!.. Глупости какие! Живи Павлик так, как учил Михаил Павлович, где бы он сейчас был? Работал бы в каком-нибудь захолустном театрике и получал сто рублей в месяц... А на сто рублей попробуй проживи, какой уж тут долг, какая честь... Все-таки Михаил Павлович - идеалист, не знает жизни.
Только бы, только бы Павлику с ним не встретиться. Потому что Михаил Павлович хоть и идеалист, а рука у него тяжелая, Павлик знает... Однажды, давно, они гуляли - Павлик, Кузя и Михаил Павлович. Кузя был еще совсем малышом, Павлик - тоже не очень взрослым, Еремушкин угощал их мороженым и рассказывал о поэте Пушкине. Дело было в городском саду. Михаил Павлович и Павлик настолько были увлечены разговором, что ничего вокруг не замечали, а Кузя, который по малолетству многого в разговоре не понимал, глазел по сторонам. Он-то и дернул Михаила Павловича за рукав:
- Деда, а там дяденька тетеньку бьет.
Так вот, с тех пор десять лет прошло, а Павлик все равно отлично помнит, что Михаил Павлович сделал с тем дяденькой.
Крутой человек Михаил Павлович! Кто его знает, что ему придет в голову, если он увидит, что Павлик все-таки явился. Между прочим, окно все не открывали, неужели мальчишка забыл?..
"Ерунда какая! - подумал Павлик. - Лезу, как воришка... Рассказать кому - не поверят!"
Он начинал мерзнуть. Постучать, что ли? Бесполезно, кто сейчас будет торчать в дальних коридорах?
...Но нет - только знаменитый стукнул в окно, как с той стороны кто-то подошел - и открыл!
- Спасибо! - поблагодарил Павлик, из-за клубов морозного пара еще не разглядев, кто это. Но потом-то клубы рассеялись...
- Михаил Павлович? - испуганно пробормотал знаменитый и поспешно шагнул назад.
В последний миг Михаил Павлович все-таки успел поймать его за воротник куртки.
СУП С КОТОМ
Знаменитый актер лежал поперек подоконника: голова тут, а ноги в "луноходах" - торчат над заснеженной улицей...
А Михаилу Павловичу, видно, казалось, что Павлик все еще падает... Он мертвой хваткой держал его за ворот, а в груди у него больно колотилось сердце. Последним, отчаянным рывком он втащил Павлика в помещение и побелел как мел.
Знаменитый встал на трясущихся ногах, оглянулся назад, в холодную пустоту, откуда его только что вытянули.
- Уйди с глаз! - приказал ему Еремушкин, и знаменитый Павлик, опустив голову, побрел по коридору...
А Михаил Павлович неверно шагнул от окна, прислонился к стене и замер, боясь расплескать горячую, черную боль слева, в груди.
- Михаил Павлович! - шепотом позвала Анька.
- Ничего, - сквозь зубы ответил он. - Давай-ка я маленько посижу с тобой рядышком...
Осторожно, по стенке, опустился он на пол рядом с Анькой и закрыл глаза.
- Только не умирайте, пожалуйста! - закричала Анька. - Я вас очень прошу! - и, обхватив Михаила Павловича за шею, заплакала.
- Ну и глупая ты у меня... - с трудом выговорил он. - Зачем же я буду умирать, вот выдумала...
Он открыл глаза и улыбнулся Аньке. И подумал: "Надо менять работу. А то, и вправду, помру однажды у них на глазах..."
Анька ревела уже в голос.
- Да не помру, не помру, - пообещал Михаил Павлович, прислушиваясь, как боль отпускает понемножку. - Подожду уж, пока ты вырастешь.
Анька стихла.
- А потом? - спросила она настороженно.
Михаил Павлович молчал. А что он мог ответить?
- Ну, потом... - вздохнул он печально. - Суп с котом!
И Анька снова отчаянно заревела.
- Не хочу! Не хочу! Не хочу! - твердила она. - Хочу, чтоб вы были всегда!
- Ну перестань, - попросил Еремушкин. - Ревушка... Прилично разве ходить мне в мокром пиджаке? Ладно, никогда не умру.
Они долго сидели рядышком в меловом кругу под краном: Михаил Павлович - приходя в себя, а Анька - уткнувшись носом ему в плечо и тихонько всхлипывая.
- Очень больно? - спросила она шепотом.
- Терпимо.
- А тукает?
Михаил Павлович расстегнул пиджак, прижал Анькину ладошку к груди.
- Тукает! - успокоилась Анька. - А когда оно болит, то это как?
- Коленки разбивала?
- Ну.
- И как?
- Сначала - очень больно. А потом - саднит только.
- Вот и у меня, - сказал Михаил Павлович, - саднит только...
НЕКОТОРЫЕ ПЕЧАЛЬНЫЕ ПОДРОБНОСТИ ИЗ ЖИЗНИ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
- Ну, а кровь? - спросят некоторые, не очень догадливые.
На это надо ответить:
- Ну а Вовка? Забыли вы разве про него?!
Вовка едва дохромал до переодевалки, плюхнулся на диван и, шипя от боли, закатал штанину.
- Здоровски! - сказал Балабанчик с восхищением и жалостью. - Кто тебя?
Вовка вкратце изложил.
- Как же ты теперь Горыныча играть будешь? - озаботился Васька. - Там вон сколько бегать и прыгать надо! А у тебя кровь все идет... Гляди, весь пол закапал!
Вовка и сам не знал, что делать. А больно было ой как!
- День какой-то, - вздохнул Васька, - непутевый! Всем не везет. И Анька пропала...
- Ка-ак? - раскрыл глаза Вовка. - Ку-куда?!
- Никто не знает! - таинственным шепотом доложил Балабанчик. Ищем-ищем! Даже директор этим делом занимается. Только пока ничего.
В ответ Вовка сказал речь: мучительно застревая на каждом слоге и половину не договаривая, он ругал Ваську и весь Дом пионеров, будто это они были виноваты.
- Мо-о-может, она ле-ежит где и у-у-у-у... Я по-о-ойду ее и-и-и-и...
- Куда ты пойдешь? - махнул рукой Балабанчик. - Погляди на себя!
- Пойду! А вы-ы все-е...
- Живо одевайся! - крикнул Мотя, влетая, и замер. - Это что?
- Ни-и-ичего! - сердито крикнул Вовка. - Анька где-е?
Мотя вздохнул.
- Еще не нашли.
- Я и-и-искать по-по...
- Васька! - хмуро решил Мотя. - У тебя сегодня бенефис! Будешь играть Горыныча! А ты - сиди, я тебя "зеленкой" помажу! И забинтовать надо. Только чтоб Михаил Павлович не увидел.
Мотя унесся за медикаментами. Вовка, насупленный и тревожный, наставлял Балабанчика:
- Бе-бе-береги хвост! Оборвут.
Это было главное в роли Змея Горыныча. Слов у Вовки почти не было, зато какой у него был хвост!
Будь проклят тот художник, который его придумал! Ему, видно, и в голову не приходило, сколько мучений придется вынести бедному чудищу из-за этого хвоста.
Частенько уже перед самым выходом на сцену обнаруживал его горемыка Горыныч привязанным к ножке рояля... А когда выбегал он на сцену и извергал пламя, мальчишки из балета тишком утягивали хвост в кулисы и цепляли за гвоздик, нарочно вбитый там для этой подлой цели. А ежели у тебя хвост зацеплен за гвоздик, какой же ты Горыныч? Никакой! Одни слезы. Потому что в самый разгар боя либо хвост у тебя оборвется на радость всему зрительному залу, либо сам ты грохнешься.
"Горыныч, на выход!" - командовал дежурный режиссер.
Вовка напяливал огнедышащие головы и, нервно прижимая к груди свой многострадальный хвост, с ревом устремлялся на сцену. "Огне-ем спа-алю-у!" - жутко выл он. Юные зрительницы при этом вжимались в кресла, а дошкольники начинали плакать и проситься домой... Вовка же, занимаясь всевозможной разрушительной деятельностью, ни секунды не был спокоен, косил глазом в кулисы, где слонялись в ожидании своего выхода мальчишки из балета. А вероломный Добрый Молодец, войдя с ними в сговор, нарочно загонял Вовку на опасное пространство возле гвоздика!
Самое обидное было вот что: этого хилого Доброго Молодца Горыныч Вовка мог положить на лопатки мизинцем левой руки. Но по пьесе положено было ему погибнуть трусливо и бесславно - и Вовка погибал... И, уже распластавшись по сцене без признаков жизни и выключив лампочки во всех трех головах, он с тоской наблюдал, как нахальные танцоры, пользуясь его мертвой неподвижностью, ползут по-пластунски среди ватных сугробов, чтобы завязать хвост тройным морским узлом... Придется, ох придется Вовке распутывать его весь перерыв!
В общем, одно название, что Горыныч, а если разобраться, такой же бедолага, как все.
НОВАЯ БЕДА
Как известно, Мотя отправился за медикаментами, чтобы перевязать раненого Вовку, но на полдороге его нагнал Айрапетян:
- Тебя к телефону срочно!
Звонила младшая сестра Светка.
- Шлушай, Мотька, - сказала она. - К нам шейчаш приходила тетенька иш школы и тебя шильно ругала...
Мотя замер.
- Шлышишь? - спросила Светка.
- Слышу...
- А мама ей шкажала, что она на тебя вли-я-ни-я не имеет. Вы, шкажала, шражу идите в этот их театр и жалуйтешь там, а меня он не шлушаетша...
- А она? - напряженно поинтересовался Мотя.
- Я ж тебе то и жвоню, што она к вам идет... Ты шкорее шпрячьша!
Пятилетняя Светка была верным Мотиным другом, всегда за него заступалась.
- Спасибо, Светлана, - удрученно сказал Мотя. - Что же делать?
- Шам виноват! - ответила Светка. - Жачем влюблялша и жапишки на уроке пишал?!
Мотя вздохнул и положил трубку. Ужасный, ужасный был день! Только этого еще не хватало: классная руководительница идет в Дом пионеров жаловаться. И именно тогда, когда решили Михаила Павловича не волновать.
