Блистательная Эллада - Константин Владиславович Рыжов
Можно представить, как изумились троянцы, наблюдавшие за спешным отступлением греков, походившим на настоящее бегство. Увидев, что враги скрылись вдали, они гурьбой высыпали из города и отправились бродить по местам, где в течение стольких лет располагался лагерь осаждавших. В другое время их внимание могли привлечь тысячи любопытных вещей, но сейчас наибольшее изумление вызвал огромный деревянный конь, возвышавшейся на площадке, где прежде проходили войсковые сходки. Ну и махина! По высоте он был вровень с городскими стенами. Сбоку виднелась надпись: «Благополучно отплыв домой, греки посвятили это благодарственное приношение Афине». Когда о находке сообщили царю, Приам вместе с сыновьями отправился поглазеть на необычную статую.
— Раз конь посвящен Афине, — сказал Деифоб, — надо ввести его в город и установить в цитадели.
— Едва ли это будет разумно, — возразил его младший брат Гиппоной. — Богиня слишком явно благоволила грекам, чтобы быть теперь нашей защитницей. Лучше сожжем его!
— Оставь эти кощунственные речи! — воскликнул Приам. — Никто не смеет оскорблять собственность Афины.
Впрочем, царь сам не знал на что ему решиться. Вдруг явились троянские пастухи и привели к Приаму связанного грека. Оказывается, он прятался в кустах неподалеку от лагеря.
— Кто ты, незнакомец? — строго спросил Деифоб.
— Мое имя Синон, — со слезами отвечал пленник, — и я жертва чудовищной несправедливости. Десять лет я промыкался на этой проклятой войне среди крови и лишений. Но богам мало было тех бед, что я пережил — они решили доконать меня окончательно. Третьего дня, когда Агамемнон повелел нам готовиться к отплытию, прорицатель Калхас стал требовать искупительной жертвы. Дескать, иначе не видать нам попутного ветра! Жребий указал на меня, и сегодня я, словно баран, должен был кончить жизнь на жертвеннике. К счастью, мне удалось распутать веревки и бежать.
— Отчего вы так спешно покинули наши края? — удивился Приам.
— Всему виной Одиссей и Диомед! — объяснил Синон. — Калхас сказал, что они унесли из Трои Палладий против воли богов и сильно прогневали Афину. А без помощи богини нет надежды на победу. Агамемнон почел за лучшее отвести армию в Грецию и ждать там благоприятных предзнаменований. Но я точно знаю: ничего он не дождется, кроме позора. Едва греки увидят родную землю, они разбегутся прочь из его армии. Попробуй собери их потом вновь!
Троянцы с удовольствием слушали речи пленника. Они ведь не знали, что Одиссей специально оставил Синона на берегу, дабы тот искусной ложью ввел врага в заблуждение. Все, что он говорил было выдумкой от начала до конца. Но горожане об этом не догадывались и верили каждому его слову. Когда Деифоб спросил о коне, Синон рассказал придуманную Одиссеем байку, что греки, соорудив его, хотели таким образом умилостивить Афину.
— Но почему он так велик? — поинтересовался царь.
— Это сделано специально, дабы вы не смогли втащить его в город! — заметил Синон. — Калхас предсказал: в том случае, если троянцы бросят священную статую в небрежении или, паче чаяния, причинят ей какой-то вред, богиня вновь прогневается на них. Но если статуя окажется в городе она будет защищать их также, как раньше защищал Палладий.
Слова Синона показались Приаму убедительными. «Поставьте коня на катки, — велел он, — и перевезите его в город!» Исполнить его приказание оказалось очень не просто. Конь был такой огромный, что не мог пройти в ворота. Царь приказал разобрали часть стены, протащить коня, а потом вновь заложить пролом. Но даже оказавшись за линией укреплений, конь четыре раза застревал на узких улицах города. Горожанам то и дело приходилось расширять проходы и сносить мешавшие проезду дома. В конце концов общими усилиями коня втащили в цитадель и поставили прямо перед дворцом Приама. Царица и царевны поднялись на крышу, чтобы насладиться необычным зрелищем. Все смеялись и шутили. Одна только Кассандра, устремив на коня безумный взгляд, закричала:
— Смерть! Кровь! Огонь! Берегитесь, несчастные! Это чудовище по самую глотку набито огнем и смертью!
— Охота тебе каркать! — рассердился Деифоб.
Он позвал служанок и приказал им: «Уведите сестру в ее покои, а то она испортит нам весь праздник». Кассандру тотчас убрали с крыши. Больше никто не мешал всеобщему веселью, и оно продолжалось до поздней ночи.
Когда опустилась темнота, уставшие от пиров и танцев, троянцы разошлись по домам и крепко уснули. Тишину не нарушал даже лай собак. В полночь, как раз перед тем, как на небе появилась полная луна, Синон поднялся на могилу Ахилла и зажег факел. Это был сигнал грекам, скрывавшимся у Тенедоса. Те уже находились на пути к берегу. Отвечая Синону, Агамемнон велел запалить на палубе своего корабля заранее приготовленные сосновые щепки. В тоже время сидевшие внутри коня герои открыли потайную дверь, спустились на дворцовую площадь и устремились по ночным улицам прямо к городским воротам. Сын Лаэрта много раз бывал в Трое и без труда нашел путь в ночной темноте. Внезапно напав на стражников, греки всех их перебили в коротком бою. Затем они распахнули ворота и впустили тех, кто приплыл от Тенедоса. Итак, план Одиссея удался как нельзя лучше.
Наступил последний, самый страшный день в истории Трои! Рассвирепевшие ахейцы никому не давали пощады. Врываясь в дома, они убивали спящих и выбрасывали их трупы в окна. Вдоль всех улиц в свете пожаров видны были груды окровавленных тел. С воплями метались женщины и дети. Однако не все защитники погибли во сне! Кое-где троянцы сумели оказать достойное сопротивление, а самый жестокий бой разгорелся вокруг дворца Приама. Укрепившись на крыше, осажденные во главе с Энеем метали во врагов копья, черепицу, мебель, посуду и все, что попадалось под руку. Но эта горстка храбрецов уже не могла переломить ход предрешенной богами битвы. Могучий Неоптолем пробился к дубовой, обитой медными листами двери, ударил по ней огромным топором и снес ее с косяка. Поток нападавших хлынул внутрь, и дворец наполнился сражающимися людьми.
А что же Приам? Вместе с женой, невестками и дочерями он укрылся во внутреннем дворцовом дворике. Здесь под высоким густым лавром находился большой алтарь Зевса. К нему приникли молившие о пощаде женщины и плачущие дети. Несчастный старик сжимал в руках копье и не знал на что ему решиться: то ли остаться на месте, то ли броситься в гущу сражения. Тут с криком вбежал во двор его юный сын Полит, преследуемый по пятам разъяренным Неоптолемом. Бедняга хотел найти защиту у алтаря, но безжалостный сын Ахилла вонзил ему в спину копье и поверг
