Прошлое смотрит на меня мёртвыми глазами - Ирина Ивановна Каписова
Я смотрел на сложенную вчетверо бумажку и думал. Уродец зарыдал и на этот раз очень громко.
Его плач был просто не выносим. Не знаю, потому ли, что я испугался его или же он был таким на самом деле, но терпеть я это был не намерен.
– Тише, тише, маленький, – я попытался погладить того по голове, но он отдернулся от руки, вскочил со стула и убежал. Я подскочил за ним, чтобы не упустить его из виду, но уродец лишь забился в угол и сел на пол. – Хорошо. Посиди, пока я не пойму, как с тобой обращаться.
Он уткнулся головой, и плач зазвучал приглушенно. С этого момента покой в нашем доме был навсегда утерян.
«Питается всем, но, в частности, мясом. Лучше обработанное, но и сырое тоже подойдет. Если он будет есть ваших мышей и крыс, не пугайтесь. Повадки у него отнюдь не человеческие, поэтому не требуйте от него много. В целом, вы можете приучить его сидеть с вами за столом и есть столовыми приборами из тарелки, но это будет очень трудно и, скорее всего, вы быстро опустите руки. Он обожает наряжаться, поэтому, по возможности, предоставьте ему какие-нибудь старые детские вещи. Он совсем ребенок, поэтому нуждается в любви и внимании, особенно после того, как потерял мать. В противном случае он вырастет злым и будет делать очень плохие вещи, никому не желаю узнать какие. Не кричите на него и не показывайте злость, постарайтесь объяснять всё добрым языком, но доходчиво. Никаких наказаний. Если он плачет, советую показать ему, что вы хотите помочь, а потом крепко обнять. Проявляйте ласку и заботу, это очень важно. Спать он может где угодно, но если вы уложите его на кровати, он будет счастлив. На ночь лучше не оставлять его одного – пока он мал, он боится темноты. На этом, пожалуй, всё».
Я дочитал записку, и она упала на стол. На меня повесили воспитание ребенка, самого настоящего трудного ребёнка, с которым нужно аккуратно обходиться. Я посмотрел в угол, в котором он рыдал и тяжело вздохнул. Моей дочери уже почти девятнадцать лет. Я уже забыл, как нужно обращаться с детьми.
Мне пришлось подняться и сесть рядом с ним. Я положил руку на плечо, и попробовал заговорить:
– Почему ты плачешь, солнышко? – на слове солнышко он дернулся. – Тебе не нравится у нас дома? Тут хорошо, посмотри. Мы тебя не обидим, мы хотим тебе всего самого наилучшего. Смотри, у нас есть игрушки.
Я взял с ближайшей полки куклу и показал ему. Он повернулся ко мне. Кажется, у меня получилось его заинтересовать.
– Ну, подойди ко мне, Солнышко. Всё хорошо. Он вернется, ему нужно быть в другом месте, – я погладил его плечу и попробовал потянуть его к себе. Я не знал, понимает ли он меня, потому что в записке ничего об этом сказано не было. Сначала он не давался. – Солнышко. Солнышко, всё хорошо, не плачь, пожалуйста. Солнышко.
Лишь одно я знал точно – слово «солнышко» определенно вызывало у него реакцию. Я предпринял вторую попытку, и она оказалась удачной. Мне удалось его обнять.
И он успокоился.
– Всё хорошо, Солнышко. Мы твои друзья. Мы полюбим тебя. Всё будет прекрасно.
До вечера он больше не поднимал шум, но плакать не переставал. Крупные горошины скатывались по круглой щекам, падали на курточку, на пол, на ковры. Его можно было выследить только по мокрым следам. Моя дочь еле держалась в сознании, когда увидела его, но я глазами умолял её улыбаться.
Мне везде приходилось водить его за руку. Мы пришли в старую детскую комнату, и мне пришлось искать её старые платья возраста четырех лет. Меня не особо волновал пол этого существа, да и его, похоже, тоже. Он впервые за весь день остановил поток слёз и улыбнулся, глядя на своё отражение в голубом платье. В этой же комнате он нашел себе мягкую игрушку – плюшевого кота, которого дочь очень любила в детстве, и остался доволен. Спать я его уложил в одной комнате с собой, чтобы ночью нас не будил его плач. Кажется, он быстро уснул, как и я, но дальше произошло что-то странное.
Ночью я проснулся от кошмара и долго смотрел в стену. Потом мне стало неудобно лежать на боку и я перевернулся на спину и оцепенел от ужаса. Уродец стоял прямо надо мной и не двигался. Сложно было понять боковым зрением, но вроде бы он не сводил с меня взгляда. Мне стало очень страшно.
Он молчал. Не двигался. Не шмыгал, не хлюпал, а значит, что он даже и не плакал. Просто стоял и смотрел.
Будь то моя маленькая девочка, я бы был уверен, что она лунатит или перепутала кровать, но тут мне никак не удавалось себя в этом убедить.
Ничего о природе этого существа я не знал, но ведь у него же может быть лунатизм? В записке опять же ничего об этом не сказано.
От страха я зажмурил глаза. Попытался уснуть. У меня не получалось, ведь я знал, что он всё еще стоит надо мной.
Не знаю, сколько времени прошло, оно двигалось непонятным мне ходом, но он медленно вернулся на свою кровать. Я не мог уснуть ещё очень долго, всё слушал его дыхание. Он плакал во сне, но, слава всему, больше не вернулся.
На стене появились красные полоски прежде, чем мне удалось уснуть.
Утром яркость произошедшего угасла, но я не смог это забыть. У меня не получилось даже списать это на страшный сон.
Поэтому я решил переселить его в другую комнату. Я знал, что это будет очень трудно, ведь ребёнок уже познал прелесть сна со своим защитником.
Все решения происходили, пока я лежал в постели и не желал вставать. Потом я приподнялся на локтях, посмотрел на его кровать и никого не увидел. Он исчез. Дверь моей комнаты была приоткрыта.
Точно не скажу почему, но в этот момент я подскочил и, едва вдев ноги в тапки, выскочил из комнаты. Не знал, где его искать, поэтому побежал в гостиную – это было первое, что пришло мне в голову.
И я угадал. Он сидел у камина спиной ко мне и сотрясался. Я подумал, что он снова рыдает. Он услышал мои шаги и повернулся ко мне.
Маленький его рот был весь в крови, а в лапах он зажимал недогрызенную крысу. Я ужаснулся. На диване
