Николай Богданов - Чудесники
Старуха всхлипнула и приложила к глазам конец платка.
Афанасий, ворча про себя, отошел и стал готовить щуку к копчению. Продел под жабры проволоку, намотал ее на палку, выбрав потолще. Оставалось засунуть ее сверху в трубу.
— Я-то на старое гнездышко поплакать прихожу, а ты-то чего здесь колдуешь? — спросила бабушка Шагайка, наблюдая его приготовления.
— Да вот рыбку готовлю для пикника. Собрался мой Федя с товарищами здесь погулять, вместе с невестами. Вроде смотрин будет. Утром сюда приедут из разных деревень красавицы. Приходи, если желаешь полюбоваться. И тебя копченой рыбкой угощу, если не улетит она, вихорная, как ведьма на помеле.
— А ты крепко в нечистую силу веришь? — усмехнулась Шагайка.
— Как же мне не верить. Я охотник, я всякое повидал. Такое, что и нарочно не придумаешь. Вот ты послушай-ка…
Ему нужно было подождать, пока щука примет соль, и, стараясь скоротать время, он принялся рассказывать Шагайке случавшиеся с ним загадочные происшествия.
— Однажды, в самый полдень, залез я в густую чащобу, где знал небольшое озеро. Смотрю, посредине озера плавает громадный селезень: на свое отражение в воде посматривает, перышки чистит, прихорашивается. Ну, я посмотрел да и обмолвился: "Ишь какой леший". Потом приложился — ба-бах! Селезень сразу лапки кверху. Засучил я штаны, влез в озеро. Жулика тогда со мной не было. Схватил убитого селезня за шею, поднял против своих глаз и говорю: "Ну, ты хорош!" А селезень в ответ: "Ну и ты хорош!"
Разжались у меня руки, селезень шлепнулся в болото, а я прочь что есть духу. Шепчу: "С нами крестная сила".
А вдогонку мне из кустов: "Ха-ха-ха! Охо-хо!" Километра три отбежал, глядь — а ружья нет. Как домой явиться?
Сотворил молитву и пошел обратно. Смотрю, недалеко от проклятого места незнакомые парни корзинки плетут. Горит у них костерок, и в котелке что-то варится. Обрадовался людям, подошел и рассказал, что проделала нечистая сила.
Парни даже не удивились. "Обыкновенное дело, то ли еще бывает". А один говорит: "У меня дедушка умел нечистую силу заговаривать: велит, бывало, лешему какую-нибудь вещь принести — и принесет".
"А ружье?" — спрашиваю.
"И ружье обратно принесет. Да вот можно попробовать, я дедушкины заговорные слова знаю". Парень сделал торжественное лицо, велел всем закрыть глаза, перекрестился кукишем и давай бормотать: "Чика, рика, чемирика — мое ружье принеси-ка, со мной рядом положи-ка, щук, шок, шебаршок — возьми себе ремешок! Готово!"
Открыл я глаза и вижу — лежит мое ружье, только без ремня. Перекрестился я еще раз, взял ружье со страхом, решил его у дьячка святой водой сбрызнуть, а парень, колдунов внук, даже не удивился. "Это, говорит, — нам дело обыкновенное. Иди, охотничек, с нами утятину есть, давно поспела".
Вот какой был со мной случай! Да не один.
Видя, что старуха охотница послушать, он рассказал еще несколько таких историй и, лишь когда наступила ночь и взошла луна, опустил щуку в трубу.
— Ну вот, теперь и костерок под ней развести можно. Вначале пожарче, чтобы ее жаром схватило. А уж потом побольше дымку подпустить. Когда ее жаром-то сразу припечет, в ней больше сочности сохранится. Уж это я знаю…
Афанасий умолк и принялся раздувать костерок на загнетке.
— Ну, а щука-то, чай, не селезень, — усмехнулась бабушка Шагайка, — выпотрошенная да просоленная, теперь не стрепещется.
— Кто ж ее знает, кто ж ее знает, — пробормотал Афанасий, — ежели она из озера в озеро под землей прошла, может и еще чего сотворить.
И, переведя дух, снова принялся раздувать костер на загнетке. А в трубе, пониже щуки, подогреваемое огнем, все больше накалялось заряженное ружье. Яша Волчков засунул его со всем припасом в эту трубу, только не сверху, а снизу, и надежно укрепил ивовыми прутьями.
В то время когда старый егерь раздувал огонь под своим заряженным ружьем, Ваня Бабенчиков и Яша Волчков, возвращаясь из колхоза, подходили к Волчьему острову.
— Смотри-ка, сказал Ваня Бабенчиков, — на Шагаевом пчельнике огонек какой-то?
— Да, что-то там светится, словно кто печку топит, — встревожился Яша Волчков.
— Ну, кому там ночью огнем баловаться? Так, от луны, наверное, отсвечивает какая-нибудь стеклянка, — успокоил его Ваня.
— Ой, Ваня, давай поторопимся, на пчельник забежим!
— Да разве на водяных лыжах побежишь? Да еще с краюшками хлеба за спиной.
— Ой, что-то мне страшно…
А старый егерь безмятежно раздувал себе огонек на загнетке. Бабушка Шагайка, сидя на старой пчелиной колоде, задумчиво на него посматривала да свои думки думала.
И вдруг в трубе как трахнет… Афанасия от загнетки прочь отшвырнуло. Далеко откатился он кубарем, опаленный пыхнувшим на него огнем. А из трубы вместе с клубом искр вылетела ощеренная пасть щуки и взвилась в небо, как огненный змий с дымным хвостом, страшно прогрохотав.
Шагайка подхватила подол юбки да и бежать… Афанасий Жнивин, не поднимаясь с четверенек, бросился наутек. За ним Жулик с громким лаем.
Потом охотник остановился перевести дух. Ужасный запах паленой шерсти заставил его чихнуть.
— Ох, свят, свят, кажись, вместо щуки я черта подпалил?! — насилу опомнился суеверный егерь. Стал приводить себя в порядок, погладил по привычке усы и не обнаружил их. Провел по бороде — на пальцах остались только клочки спаленных волос. — Ой, горе мне! Как же я теперь на люди покажусь? Где моя борода? Нет моей бороды! Где мои усы? Нет моей красы! Кто я теперь? Что я теперь? Человек или опаленная головешка?
Так Афанасий Жнивин жаловался на судьбу, постепенно успокаиваясь от пережитого страха.
Но пожалуй, больше всех напугался Яша Волчков, увидев, как поднялся в небо багровый столб с шагаевского пчельника.
— Ой, Ваня! Я пропал! Мы пропали! Не выдавай — это я ружье в трубу спрятал! Это оно бабахнуло!
Услышали гром взрыва и на Волчьем острове. Но спросонья — это было под утро — не поняли, что случилось.
Встревожились только тогда, когда вернулись Ваня с Яшей и торопливо, дрожа и сбиваясь, сообщили страшную весть…
Конечно же, пионеры сразу пошли на пчельник. Увидели разметенные взрывом, обгорелые сучья и еще тлеющие гнилушки костра, разведенного Жнивиным. Нашли ружье с обгоревшей ложей и разодранными стволами.
Нашли клочья от патронташа и медные гильзы. Нашли даже куски копченой щуки, еще теплые. Но никаких других следов не нашли.
— Ой, наверное, дядя Афанасий взорвался и в небо поднялся. Ой, это все из-за меня! — сокрушался Яша Волчков.
— Да брось ты ныть… — рассердился Петя, переживший за эти дни гораздо больше волнений, чем за всю свою жизнь. — Ищи лучше, может быть, он лежит где-нибудь в кустах, отброшенный взрывом, и нуждается в помощи!
Нет, никого нуждающегося в помощи не нашли. Поговорили, обсудили и решили, что Афанасий, затопив печку, наверное, благополучно ушел в деревню.
МЕЖДУ ДВУХ ВРАЖДУЮЩИХ АРМИЙ
Несмотря на такое происшествие, всполошившее всех на рассвете, ребята ни на минуту не забыли о своей мечте прорыть канал и о том, что вожатый поддержал их. Петя решил: пусть прокопают, а там легче будет вернуть ребят в колхоз. Так ему казалось. И он сам поторопил чудесников с утра пораньше взяться за работу.
Попив чаю, настоянного на черной смородине, закусив свежим хлебом, принесенным от деда Савохина, ребята бодро зашагали на работу с топорами и лопатами на плечах.
Вышли к берегу реки, туда, где в Мокшу падал тоненький звонкий ключик, и принялись за дело.
Прокопать-то надо было всего шагов тридцать. Петя расставил ребят цепочкой, разделив на каждого поровну все пространство. Сам вожатый, выбрав себе лопату потяжелей, с рукояткой, отшлифованной многими руками, работал у самого берега Мокши. Петя отмерил себе долю земли побольше. Удивительная здесь была почва — темно-синяя глина. Очень твердая. И очень мылкая. Стоило размочить ее, и она тут же раскисала, пуская пену.
— А ее и зовут земляное мыло, — объяснила Нюра Савохина, — у нас, когда настоящего не было, с ним стирали.
Лопате эта глина поддавалась плохо. В сухом виде хоть топором руби. А стоило намочить — лопата в ней вязла так, что не вытащишь.
Всю толщу неподатливой глины пронизывали корни ивняка и шиповника, которые приходилось рубить топорами.
Ребят бросило в пот. И руки стали саднить от мозолей. Но работали горячо, без отдыха. Уж очень всем хотелось поскорей увидеть, как побежит в речку болотная вода.
Из лесу налетели сороки и, с любопытством заглядывая прямо в лица ребят, стрекотали без умолку, обсуждая их работу. И, по-видимому, расходились во мнениях, что это, для чего и как получится. Спорили между собой так, что даже передрались.
Полюбопытствовали и чибисы. Пикировали сверху и настойчиво спрашивали: "Чьи вы? Чьи вы?"
А вскоре заинтересовались и люди. На том берегу показалась ватага загорелых белоголовых ребят. Завидев работающих пионеров, мальчишки-полевики приняли их за своих врагов — лесовиков. Раздался свист, улюлюкание, угрозы. И вот они уже на плотах готовятся к переправе.