Николай Дубов - Огни на реке
— В Каховку пошла, — говорит Миша, когда они, снова улегшись на песок, смотрят вслед удаляющейся "Киргизии".
— А ты почему знаешь? Может, вовсе и не в Каховку, а так куда-нибудь! — оспаривает Нюра.
— В Каховку! — упрямо повторяет Миша.
Сверху медленно ползет большой дымчато-серый буксир. Он с натугой тащит две баржи, почти до самых палуб осевшие в воду. "Кремль", — читают ребята название, написанное красными буквами на кожухе, когда буксир равняется с ними.
— Сейчас все в Каховку идут, — авторитетно говорит Миша. — Туда знаешь сколько всего нужно!..
— Вот бы туда, ребята, а? — мечтательно говорит Нюра.
— Нужны там такие! — хмыкает Миша. — Там специалисты требуются.
— А я не смогу? Да? Вот возьму выучусь и стану специалистом! Каким захочу, таким и стану!
— Ну, станешь. Только когда это будет? Тогда и коммунизм построят. Очень интересно прийти на готовое!
— Ну, это уж ты того… — поворачивается к нему молчавший до сих пор Тимофей. — Что же, если коммунизм, так и делать нечего будет? И нам дела хватит…
— Так то — потом… Сейчас бы поехать!..
— А моя мама поехала в Каховку, — сообщает Костя.
— Ну? Зачем? — поднимают голову ребята.
— На обследование. Она — санитарный врач и будет обследовать, чтобы рабочим было хорошо жить.
— А-а… — разочарованно тянет Миша. — Это что! Строить же она не будет? Самое главное — строить бы…
— Может, чего-нибудь и будет строить… — неуверенно предполагает Костя.
— У меня скоро батько в Каховку поедут, — говорит Тимофей. — Они тракторист. А сейчас выписали книжку про экскаваторы. Как выучат, так и поедут.
— А тебя возьмет?
— Ну, навряд. Да я и не поеду. Я же опыты не кончил.
— Вот, видал? — смеется Миша, оборачиваясь к Косте. — Кому великие стройки, а кому — арбузы.
— Какие арбузы?
— Вот этот мичуринец растит. Думает своими арбузами мир удивить!
Тимофей упрямо наклоняет голову и, глядя исподлобья, как бычок, внушительно говорит:
— Ну, арбуз и при коммунизме нужен.
— А как же! Без твоих арбузов разве коммунизм построишь?
— Построишь. А с ними же лучше! Вот у нас южные сорта не вызревают, а я добьюсь, чтобы вызревали. И не брошу, пока не добьюсь. А ты свое радио бросишь?
— Сравнял! То ж техника!
Видно по всему, что спор этот возник давно и конца ему не предвидится. Миша взглядывает на солнце и поднимается.
— Я пошел: скоро на дежурство, — деловито говорит он. — Ты, арбузятник, пойдешь или останешься?
— Ну чего же я останусь? Я тоже пойду… Ты его не слушай, — говорит он Косте. — Приходи ко мне, сам увидишь…
— Ага! — подхватывает Нюра — Мы вместе придем! Да, Костя? Конечно, придем!
Тимофей и Миша делают несколько шагов и останавливаются.
— Нюрк, а Нюрк! — окликает Миша. — Попроси у батьки лодку, а? На ночь бы… Вот бы рыбы наловили!
— Не даст, — трясет головой Нюра. — Знаете что? Давайте вместе попросим! Я подготовлю почву — да? — а вы приходите, и попросим. Если вместе, может, даст…
— Ладно.
Ребята уходят в село, Костя и Нюра бегут домой.
НА ОСТРОВЕ
После обеда на берегу появляются Тимофей и Миша. В руках у них ведра, какие-то узлы, удочки. Но они не подходят к домику бакенщика, а скрываются на некоторое время за уступом берега, потом появляются снова, но уже с пустыми руками, и идут по берегу, словно прогуливаясь. Нюра тоже видит эти маневры и начинает "готовить почву":
— Тато, что, лодка не течет, которую мы смолили? А как ты думаешь, если бы вот я и Костя — мы бы с ней справились? Ну, например, чтобы переправиться через Днепр. Он уже совсем хорошо гребет. Да? Ну, не вдвоем, а втроем или вчетвером. Она же легкая! Ты сам говорил, что на ней грудной младенец может плыть.
— Ты чего-то крутишь, Аннушка! — прищуривается Ефим Кондратьевич. Давай-ка уж начистоту. Что-то вон и дружки твои по берегу слоняются… Чего вы надумали?
Нюра пугается, что своей подготовкой она все испортила.
— Мы ничего не надумали! — оправдывается она. — Вот хоть у них спроси… Ребята, идите сюда!
Миша и Тимофей о чем-то переговариваются, потом Миша бежит к ним, а Тимофей остается на месте.
— Здрасьте, дядя Ефим! — весело кричит Миша еще издали. — Можно, да? Вся подвижная фигурка его выражает ликованье и нетерпенье.
— Что можно?
Миша осекается, укоризненно и недоуменно смотрит на Нюру: какая же это подготовка?
— Да мы думали… Мы хотели на остров. Рыбу половить.
— А что вам здесь не ловится?
— Так здесь разве клёв? — Лицо и вся Мишина фигура изображают крайнюю степень презрения. — Здесь же клёву никакого нет. Вот на Старице — да! Мы и хотели на ночь…
— На ночь? — Ефим Кондратьевич даже присвистнул. — А кто же поедет?
— Ну, мы, — показывает Миша.
— Нет, так дело не пойдет. А Тимофей что, не хочет? Чего он там топчется?
— Он хочет. Только он говорит: я, говорит, не пойду, я не красноречивый, я все дело испорчу…
— А ты, значит, красноречивый?
Миша смущенно смеется, не зная, что ответить, и машет рукой приятелю, чтобы тот подошел.
— Вот что, — говорит Ефим Кондратьевич, — лодку я дам, только при одном условии… если примете меня в свою компанию.
— Да мы!.. Да разве!.. Да конечно! — в один голос вопят ребята.
— Ох, татко, ты ж у меня и хитрый, ты ж у меня и молодец! А когда можно? Сейчас? Ребята, тащите свои вещи!
— Вон вы какие запасливые! — усмехается Ефим Кондратьевич. — Вещи тащите, а поедем, когда я в объезд отправлюсь. Только ты, Аннушка, хлеба запаси на всю команду, а то улов будет ли, нет ли, а есть захочется.
— Я сейчас! Я и картошки, я всё!.. — выпаливает Нюра и вихрем летит домой.
Задолго до вечера все пожитки уложены в лодку. Ефим Кондратьевич добавляет к ним большое рядно и свой брезентовый дождевик. Жесткий дождевик гремит так, словно сделан из листового железа.
Как ни медленно ползет солнце по небу, оно наконец склоняется к круче, за которой прячется село, и Ефим Кондратьевич дает команду садиться. Миша и Тимофей берутся за весла, Нюра вооружается кормовым, а Костя и Ефим Кондратьевич едут пассажирами.
— Ну, забирайте свои пожитки! — говорит Ефим Кондратьевич, когда лодка, шипя, въезжает носом на песчаную отмель острова. — "Ловись, рыбка, большая и маленькая…" Только уговор: в воду не лезть! Обманете — больше не поверю, и лодки вам не видать.
— Ну, станем мы обманывать, дядя Ефим! — рассудительно говорит Тимофей.
— Бывает…
— Ну, это когда было… — сконфуженно тянет Тимофей, а Миша делает вид, что он сверх всякой меры занят вещами и ничего не слышит.
— Да ведь с тех пор у вас усы-то не выросли! — смеется Ефим Кондратьевич и отчаливает.
— Это мы прошлым летом потихоньку хотели лодку взять, а дядя Ефим нас застукал. Ну, мы сказали, что она сама сорвалась, а мы ее поймали… Ну, а дядя Ефим не поверил…
— Ладно тебе! — обрывает приятеля Миша. — Теперь до утра будешь нукать… Бери мешок!
Тимофей, Нюра и Миша деловито пробираются через заросли тальника. Они озабочены лишь одним — выбрать место получше — и не интересуются окружающим.
А Костя охвачен волнением. За свою уже долгую, по его мнению, жизнь он бывал лишь на одном острове — Трухановом. Но что это за остров! Он весь застроен водными станциями, будками, киосками, утыкан щитами, на которых написаны "Правила поведения на воде". И народу там всегда больше, чем на Крещатике.
Здесь нет киосков и правил, водных станций и грибков. И ни одного человека. Самый настоящий необитаемый остров. Даже стрижи попрятались в свои норки, и лишь стайки мошкары танцуют над кустами в розовых лучах заходящего солнца.
Костя отстает от товарищей и сворачивает влево. Едва слышно шурша, под ногами осыпается сухой белый песок, а Косте видится, будто он пробирается то через сплетение лиан, то через мангровые заросли, под ногами у него грохочут обломки вулканической лавы или хлюпают коварные зыбучие пески. По Костиной спине пробегает холодок, даже шевелятся на затылке коротко остриженные волосы.
Костя подбирает с земли толстую кривую ветку, пригибается. Шаг его становится пружинистей. Он готов ко всему. Волков и медведей здесь нет, но змеи же могут быть… Косте видится, как, злобно шипя, гадюка напрягает свое тело, свернутое в кольца, и бросается на него, а он молниеносным ударом раздробляет ей голову и отбрасывает в сторону судорожно извивающееся тело… Или, например…
Заросли лозняка обрываются на берегу маленького заливчика. На ветках, листьях и всяком мусоре, прибитом волнами, сидит огромная лягушка и испуганно таращится на Костю, потом подпрыгивает и, перевернувшись в воздухе, шлепается в воду.
— Костя! Костя! Где ты? Ау-у! — доносится голос Нюры.
Костя отбрасывает палку и выпрямляется. С треском и шумом пробираясь через тальник к заливчику, выбегает Нюра. Лицо ее встревожено.
