Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I
— Она карлица, — сказала Аля Якушина. — Уж я-то знаю!
— Карлица?!
Аля переплетала косу, ленточку пришлось держать зубами, поэтому она говорила невнятно:
— Уж я-то, девочки, знаю! Я с ними в соседнем доме… через двор. Их квартира напротив…
Все повернулись к ней.
Юра Борукаев и Володя Жуков шли по крайней дорожке, делали вид, что не обращают на девочек внимания, но с интересом прислушивались к разговору.
— Ты ее видела?
Я-то не видела, мне наши девчонки рассказывали. Они, Морозовы, на той неделе к нам переехали… Эвакуированы были, а теперь назад… С чемоданами… И кого-то маленького в одеяле по лестнице пронесли.
— Она, Маринка! — ахнули девочки.
— Очень маленькая, Аля? Очень малюсенькая?
— Не знаю. Они вечером. Темно было, ничего не видать.
С этого дня у Юры Борукаева прибавилось новое замечание по дисциплине. А Саша Морозов получил прозвище: «Маринкин дядя».
В субботу Саша Морозов попросил у Юры:
— Послушай, Борукаев, у меня нет учебника истории. Дай мне на воскресенье, а в понедельник я тебе принесу.
— Принесешь, Маринкин дядя, не надуешь?
В понедельник Саша в школу не пришел и учебника не принес. Юра забеспокоился. Правда, следующий урок истории был в среду. Но вдруг этот Маринкин дядя снова куда-нибудь уедет вместе с учебником?
После школы Юра отправился выручать свою историю.
Он знал большой серый дом, из ворот которого каждое утро, как бомба, вылетала Аля Якушина.
Юра вошел во двор. На ступеньках около двери сидел небольшой мальчишка хмурого вида и, завернув чулок, разглядывал ссадину на колене.
— Скажи мне, раненый боец, — обратился к нему Юра, — где тут у вас живут Морозовы?
— Это которые недавно переехали?
— Да-да.
— Это у которых девчонка маленькая?
— Вот-вот! — оживился Юра.
— Второй этаж. Восьмая квартира.
Юра стал подниматься по лестнице, а мальчуган снова принялся разглядывать свою коленку, видимо, не зная, зареветь ли ему и бежать к маме или продолжать прогулку.
Дверь открыл Саша Морозов.
— Ах, это ты! — сказал он приветливо. — Ты за историей? Извини, что я задержал. Сегодня соседка уходила, не с кем было оставить Верочку.
«Какую Верочку? — подумал Юра. — Ведь у него Маринка, а не Верочка».
— Мальчики, — послышался тоненький голосок, — не шумите в передней! Маринка спит.
— Зайди в комнату, сюда, направо, — понижая голос, сказал Саша.
Он бросился на кухню, где что-то шипело и пахло жареным.
Юра нерешительно вошел в полуоткрытую дверь. В комнате почти не было мебели. Налево от двери стояли сундук и несколько приставленных к нему чемоданов, прикрытых сверху пледом. Направо, из-за ширмы, высовывалась походная «раскидашка». Единственный стул был притиснут куда-то в угол. У самого окна, освещенная бледным зимним солнцем, стояла детская кровать с опущенной сеткой.
Казалось, что все вещи в комнате стоят временно, случайно, что потом будет не так. Только уютная белая кроватка у окна поставлена заботливо и надолго.
В кровати, высоко на пухлых подушках, лежала девочка лет пяти с беленьким лицом и серьезными глазами.
«Таких не бывает, — подумал Юра. — Точно нарисованная».
— Здравствуй, мальчик, — сказала она. — Как тебя зовут?
— Юра.
— А меня Верочка. Садись, поиграй со мной.
Юра опасливо сел на стул, подальше от кровати. Он считал, что все девочки, в особенности маленькие, — пискухи, ябеды и плаксы. Эта была приветливая и тихая.
— Ты что, хвораешь? — спросил он.
— Нет.
— Почему же ты лежишь?
— Я всегда лежу, — ответила она своим спокойным голоском. — У меня ножки не ходят. Это у меня с детства.
Юра невольно посмотрел на тоненькие ноги, чуть приподнимавшие одеяло.
— Это от бомбы. В наш дом бомба попала и всю меня засыпала. Даже не сразу нашли, — прибавила она с гордостью.
— Ты это помнишь?
— Нет, не помню, — она снисходительно усмехнулась, — маленькая была. Это еще давно, еще в самом начале войны.
На одеяле лежали знакомая розовая шапочка и маленький игрушечный будильник.
— Уже половина девятого! — тревожно сказала девочка, взглянув на часы. — Маринке пора вставать! Экая соня!.. Юра, разбуди ее, пожалуйста, только не испугай, и приведи ко мне. Ах да, ты не знаешь! Она спит за ширмой, на маминой кровати.
Юра шагнул за ширму, ища глазами загадочную Маринку.
Там лежала кукла, раздетая, прикрытая маленьким одеяльцем, а рядом с ней аккуратно сложенные платьице, трусики и лифчик.
— Тебе куклу твою принести? — спросил Юра.
— Не куклу, а дочку, — поправила Верочка.
— Ну да, вот эту, с закрывающимися глазами.
— Дочка у меня только одна. Веди ее сюда. А если глаза у нее не откроются, стукни ее по затылочку, только не больно.
Юра неловкими мужскими руками взял дочку поперек живота и положил ее Верочке на одеяло.
— Вот ее одежки, — сказал он. — А уж по затылочку ты сама стукай: я «не больно» стукать не умею.
— Эх, ты, — сказала Верочка, — неопытный! Разве так детей носят? Ведь она же маленькая! Ей три года.
На вид Маринка была гораздо старше своего возраста. Ее когда-то пышные волосы торчали редкими желтыми пучками, цвет лица был землистый и нездоровый. На правой руке не хватало двух пальцев.
Верочка надела ей трусики и лифчик. Потом, утомленная, откинулась на подушку и доверчиво посмотрела на Юру:
— Надень ей платьице, Юра. Оно очень трудно надевается.
Юра густо покраснел, покосился на дверь и стал быстро напяливать платье, выворачивая кукле руки.
— Не так, не так! — говорила Верочка. Ты руки сначала, а потом голову. Вот. Теперь застегни.
— Ну и кукла у тебя! — проворчал Юра. — Прямо сложный механизм какой-то. Того и гляди, не тот винтик отвинтишь.
— У нее не винтики, а пуговицы, — кротко возразила Верочка. — И ты их не крути, а то оторвешь. Вот и оторвал!.. Ничего, ты возьми иголку и нитку, вон там, в ящичке.
— Что-о?! — воскликнул Юра. — Чтоб я ей пуговицу пришивал? Да я никогда в жизни иголки в руки не брал и не знаю, как это делается!
Саша вошел в комнату:
— Маринка проснулась? Очень хорошо, сейчас она будет есть суп.
— Она не хочет.
— Нет, она хочет. А если не хочет, уговори ее: ты мать.
— Пять ложек, — сказала Верочка.
— Десять!
— Нет, пять!
— Ну хорошо, четырнадцать, — сказал Саша.
— Ну, уж так и быть, четырнадцать.
Каждую ложку Саша подносил сначала к губам Маринки, потом давал Верочке.
— А это что-то очень уж много — четырнадцать! — страдальчески сказала девочка на девятой ложке.
— Ешь, Маринка, с хлебом ешь, поправляйся! — настаивал Саша.
Маринку кормили до тех пор, пока Верочка не проговорила с отчаянием:
— Она не может больше, ее стошнит!
Саша уступил:
— Ну хорошо. Теперь ей спать нужно.
— Она только что спала, Саша!
Саша взял кукольный будильник и быстро перевел стрелку.
— Они отстают. Уже три часа. После обеда детям нужно спать. Только, Верочка, возьми ее к себе, а то ей за ширмой скучно. И сама лежи тихо. Вот так. И ты закрой глаза. Маринка уже спит. Тише. Не шевелись.
Верочка обняла куклу тоненькой ручонкой и послушно закрыла глаза.
Саша заслонил ее от света и подошел к полке с книгами:
— Вот тебе учебник. Большое спасибо… Подожди, вместе выйдем.
Саша быстро оделся и заглянул в кухню.
— Анна Семеновна, — сказал он соседке, хлопотавшей около печки, — я сбегаю в булочную. Послушайте, пожалуйста, Верочку — она спит.
— Хорошо, хорошо, — отвечала та.
— Что она, эта толстая, Верочку не обижает, когда ты уходишь? — спросил Юра.
— Зачем? Она добрая. Нашу Верочку все любят.
Мальчики вышли во двор и остановились у ворот.
— Саша, она такая и останется? — сказал вдруг Юра сдавленным голосом.
Саша нахмурился и завертел веревочную сетку.
— Не знаю… Мы для того и в Москву вернулись, чтобы ее лечить. Ее уже разные профессора смотрели. Ведь три года прошло.
— А вы с кем, с мамой приехали?
— С мамой.
— А отец у тебя есть?
— Папа на фронте.
— Вот и мой тоже… — Помолчав, Юра прибавил: — Ну да ничего, теперь это все скоро уже кончится.
Саша вздохнул.
— Тебе сюда, Юра? А мне направо. Приходи.
На другой день в школе, когда Володя Жуков назвал Сашу Маринкиным дядей, Юра сказал сурово:
— Брось! Надоело.
И, повернувшись к Саше:
— Морозов, ты, кажется, один на парте сидишь? Ничего не имеешь против, если я к тебе перейду? Мне этот Жук все уши прожужжал. Надоел хуже горькой редьки.
— Садись, я очень рад, — ответил Саша.
