Георгий Попов - Первое лето
— Ты же был там…
— Что из того, что был? Пришел, глянул и обратно. Хотел, слышь, на будущий год оставить, а сейчас, думаю, — зачем, в будущем году, может, и не доведется сюда попасть. И будет золото лежать здесь без всякой пользы. А что оно здесь есть, можешь не сомневаться, Федя, да!
Федор взял лоток, лопату и подался на тот берег Малой Китатки.
Мы с Димкой, по совету дядя Коли, пошли во вчерашнее ущелье.
Сам дядя Коля отправился куда-то вверх по течению. На свой агрегат он, судя по всему, махнул рукой.
Проходя мимо, я спросил:
— А это что же, так и останется? Дядя Коля улыбнулся:
— Пускай медведи золото моют! — и, ускоряя шаг, свернул на тропку, которая вилась вдоль берега.
Мне не терпелось все открыть Димке, и я сделал это, как только мы с ним остались с глазу на глаз. Димка сначала не поверил: «Ври больше!» А когда мне удалось убедить его, что точно, я не выдумываю, надолго умолк.
— Значит, Федор решил объявиться?
— Да, он сам это сказал. Буду, говорит, проситься на фронт. Хотя…
— Что хотя? Договаривай!
— Хотя я лично не очень верю в это, а почему, и сам не знаю.
Димка опять помолчал, подумал, желая, видимо, Уяснить, где я говорю правду, а где сочиняю. Потом, поправив на голове видавшую виды кепчонку, сказал:
— Послушай, а что он такого натворил, этот Федька, подлец?
Я оторопело захлопал глазами. Вот чего я не знал, так не знал. Из ночного разговора, как я его услышал и запомнил, нельзя было сделать более или менее определенного заключения.
— Ну, ситуация! — многозначительно почесал в затылке Димка и прибавил шагу.
Денек выдался не жаркий, настоящий августовский. Ветер слегка раскачивал вершины деревьев. Иногда он начинал озоровать в кустах и травах. И сам ложок, похожий на лодку с рваными краями, сегодня уже не казался таким мрачным, как вчера. Мы настолько пообвыклись, что перестали вздрагивать, когда неожиданно падал камень с обрыва или близко поднималась спугнутая птица.
Мне кажется, что дядя Коля неспроста подсунул Димке самородок. Наверное, ему хотелось раззадорить его. Если это так, то старатель достиг своей цели.
Тайга, горы и само небо перестали для Димки существовать. Теперь он двигался медленными, напряженными шажками и ощупывал взглядом каждый квадратный сантиметр. Мало того, сделав шаг или два, он опускался на корточки, начинал перебирать гальку, рыться, копаться в песке, просеивая его сквозь пальцы, как сквозь сито.
Несколько раз мы пробовали мыть песок в лотке. Дядя Коля вчера показал, как это делается. Но нам не везло. Глядишь, блеснет золотая песчинка, и опять идет пустая порода. Мы брали песок с одного берега, с другого, со дна ручья — все безрезультатно.
Наконец нам надоела эта работа, которая больше походила на забаву, чем на работу. Мы сели в тенечке под обвисшей от ягод черемухой, посидели. Димка вынул из кармана вчерашний самородок и стал вертеть его, разглядывать со всех сторон.
— Что, колдуешь?
— Нет, приучаю глаза к золоту, — ответил Димка. — Посмотри и ты. Подержи.
Я взял и ощутил на ладони приятную тяжесть.
— Ну как?
— Маловат, — сказал я.
— Говорят, мал золотник, да дорог… А теперь идем дальше, нечего рассиживаться…
Мы пошли.
Нам, чего скрывать, и правда очень хотелось найти большой самородок, самый-самый большой, какие только бывают на свете. Дядя Коля говорит, что золото — это валюта. Что такое валюта, мы в то время представляли смутно. Но раз она, по словам дяди Коли, может сработать на нашу победу, значит стоит потрудиться.
— А собственно, почему мы трем друг другу бо-ка? — Димка разбежался и перепрыгнул через ручей.
Я остался на этом, левом берегу.
Мы оба шли и видели только то, что было у нас под ногами. На какое-то время мы и переговариваться перестали, до того увлеклись делом, и не заметили, как очутились в дальнем ущелье.
Странное это было ущелье, глухое и дикое. Казалось, гора здесь раскололась на две части и из глубокого разлома ударили родники. Они били в нескольких местах, растекались по глинистому грунту, нащупывая дорогу, и наконец сливались в быстрый ручей.
Кварца здесь было больше, кое-где он лежал навалом, и желтые мазки на сколах тоже попадались чаще.
Вдруг Димка остановился и замер на месте. Так замирает ястреб при виде зайчонка. Я подумал: «Ну, сейчас скажет, что нашел!» — и замедлил шаги.
— Давай сюда! — позвал Димка.
— Неужели и в самом деле нашел?
Я разбежался и тоже перепрыгнул через ручей, который разделял нас.
Димка стоял и напряженно, обалдело смотрел то на меня, то куда-то мимо меня, но ничего не говорил. Лицо его как-то странно вытянулось и на нем резче обозначились скулы.
— Присмотрись хорошенько… Ничего не видишь?
Я пожал плечами:
— Хватит разыгрывать-то!
— Тогда возьми и переверни вон тот камушек, ну? — не обращая внимания на мои слова, продолжал Димка.
Я подошел и перевернул камушек, на который указал Димка. Но и после этого не увидел ничего такого. Порода, порода, куда ни глянешь — одна порода.
— А этот? Разве не похож?
— На самородок?
— Да-да, на самородок, — чуть не заорал Димка.
Выступавший из мутной лужи угловатый и точно сплющенный камушек действительно чем-то походил на золотой самородок. Но я не верил, даже в мыслях не допускал, что это самородок. Это было бы уж слишком. Мне казалось, не верил и Димка. Мы оба стояли над тем обыкновенным с виду камушком, с добрый кулак величиной, и не решались прикоснуться к нему.
Наконец я опустился на корточки и… погладил камушек кончиками пальцев. Димка тоже опустился на корточки и тоже погладил. Потом я встал и зачем-то отступил на шаг. Встал, отступил на шаг и Димка. Засмеялся: «Вот факиры!» — опять опустился на корточки, осторожно вывернул камушек, взял его, как берут что-то живое, трепетное, какую-нибудь птицу, которая может выпорхнуть из рук и улететь. И по тому, как он выворачивал и брал, я догадался, нутром почуял, что это именно то, что мы искали.
— На, подержи!
Я взял обеими руками и ощутил несвойственную камням такого размера тяжесть.
Да, это был самородок, настоящий золотой самородок, заветная мечта каждого старателя. Я тогда не знал, сколько он весит, но — думал — килограммов шесть, а то и больше. Как теперь выяснилось, я ошибся ненамного. Тяжесть особенно чувствовалась, когда я держал самородок на вытянутых руках.
— Посидим?
— Да, давай посидим, — согласился я.
Мы выбрали место посуше. Димка дышал часто и точно через силу, я тоже, и мы оба не знали, о чем говорить. Было невероятно и странно, что все кругом осталось по-прежнему, что так же, как и раньше, светит солнце, шумит тайга и в двух шагах от нас булькают роднички.
— Интересно, сколько они здесь добыли?
Димка, конечно, имел в виду дядю Колю и Федора.
— Да уж немало, наверное, если такие булыжники на земле валяются, — ответил я, снова беря находку себе на колени.
Димка забрал самородок, обернул его носовым платком и засунул в карман. Он уже забыл, что, не далее как вчера, назначил меня казначеем-хранителем.
— У тебя нет булавки?
Английская булавка у меня нашлась. Отправляясь в тайгу, я на всякий случай закалывал с внутренней стороны кепки иголку с ниткой и пару булавок. Когда лазаешь по деревьям, так просто порвать штаны или рубаху.
— Теперь порядок?
— Порядок…
Но самородок был слишком тяжелый. Это особенно стало заметно, когда Димка, зашпилив карман, встал, чтобы идти дальше. Казалось, штаны вот-вот с него свалятся.
— Давай я…
— Ладно, как-нибудь… — Димка вынул самородок из кармана и понес на руках.
— А на этот… самолет купить можно?
Димка молчал. Наверное, он был занят своими мыслями. Тогда я сам себе ответил:
— Да нет, вряд ли, танк или пушку и то ладно!
Он и эти слова пропустил мимо ушей. Самородок не только не утолил, а еще больше распалил в нем жажду золотоискательства. Держа находку обеими руками, прижимая ее к груди, Димка начал кружить по ущелью. Я отошел немного и тоже начал кружить, глядя себе под ноги, поддевая носком ботинка каждый подозрительный на вид камушек. Мы оба были убеждены, что найденный нами самородок здесь не последний. Где-то среди этих камней лежат, ожидая своего часа, его родные братцы, младшие и старшие. Дело за немногим — наткнуться на них и… взять.
— Пойдем, хватит… Больше здесь ничего нет, — сказал я, оглядывая обрывистые края ущелья.
— Да, больше здесь ничего нет, — согласился Димка. Однако уходить отсюда он и не думал. Перешагивая через лужи, иногда увязая по щиколотку в глине, он тыкался то туда, то сюда, все высматривал и ощупывал. У меня было такое чувство, что мы по десять раз перебираем одни и те же камни.
