Григорий Бабаков - Тигр наступает
— Держись! Держись! — кричал Аполлон.
Из камышей показались Сергей, Виктор и Наташа. Первым движением Сергея было броситься на помощь. Но, окинув быстрым взглядом картину, он осадил всех и приказал Наташе:
— Веди съемку! Видишь, докатились туристы! Утят истребляют. Окурки!
— До чего смешной кадр! — Наташа даже взвизгнула от удовольствия.
Василий пытался укрыться от объектива, но его тянуло ко дну. И он бормотал что-то вежливое:
— Вечером я буду к вашим услугам, а сейчас…
— Сейчас ты заберешь орудия лова вместе с добычей и пойдешь с нами, — крикнул Сергей, протягивая ему шест.
— Еще два волчонка! — сказал Виктор. — Их тоже надо в зоопарк или на какую-нибудь выставку?
Лосятник
Сергей и Наташа сидели на обочине дороги и ждали машину, что должна доставить их в Тонкую Гривку.
— По-моему, Витька обиделся, что его не взяли, — с грустью сказала Наташа. — Ты все командуешь да за стихи его ругаешь.
— За стихи! — откликнулся Сергей. — Да за стихи его убить мало: сплошная есенинщина. Постой, как это у него? — Сергей задумался припоминая: — Ага, вот пожалуйста:
Туманы в лугах заливных залегли,Над ними стога — что курганы,Как будто до самого края землиКурганы стогов да туманы.
Сергей читал с придыханием подражая Виктору:
И запахи сена, и ночь, и луна,И где-то в туманах гармошкаЧуть-чуть вместе с песней девичьей слышна…Мне сладко и грустно немножко.
— Ишь ты, и сладко, и грустно, и кисло… Разве такие стихи нам сейчас нужны?
— Ну как ты не понимаешь? Витька — лирик! А для твоих целей нужен просто другой поэт.
— А где его взять, другого?
— Не знаю! Но Витьку ты зря обижаешь! Вот и сейчас дома оставил…
— Да ведь не на пикник едем, чего ж толпой бродить? Дела в городе бросить нельзя! И потом, — Сергей лукаво прищурился, — почему ты все время о Витьке печешься? Почему он сам ко всему терпеливо относится, а вот ты возмущаешься?
Наташа ничего не ответила, только загадочно улыбнулась.
Сергей задумался. Из-за поворота вынырнул грузовик. Еще издали шофер подал сигнал.
— Легки вы на подъем! — улыбнулся шофер, открывая дверцу кабины. — Не успел разгрузиться, а вы уж собрались. Рюкзак-то можно в кузов, никуда не денется.
— Нельзя в кузов, оптика! — Наташа села в кабину и положила рюкзак на колени. — Поехали.
Машина пылила по широкой хорошо наезженной дороге средь обширных полей. Но вот замелькали перелески, потом к самой дороге подступил сосновый бор. Дорога стала уже. Она то петляла по буграм, меж высоких сосен, то спускалась в лога, где приходилось преодолевать глубокие колеи и шаткие мостики через бесчисленные ручьи. Старенький грузовик ревел на крутых подъемах и зло буксовал в колеях.
Деревня, куда ехали ребята, звалась Тонкой Гривкой не случайно. Она и в самом деле стояла на тонкой, узкой гриве в окружении сплошных болот. В болотах росли корявые замшелые сосновые и еловые леса. Рубить их было и трудно, и не выгодно. Лишь по редким буграм жители выкорчевывали лес под пашню. Пашни были маленькими, но удивительно плодородными.
Дальше Тонкой Гривки дорога не шла. Дальше лежала глухая тайга.
На окраине Тонкой Гривки ребят встретил парень в синей рубахе-косоворотке и с темным курчавым чубом. Поприветствовав Сергея, он удивленно смерил Наташу взглядом.
— А как же, — не без гордости ответил Сергей.
Парень многозначительно пожал маленькую Наташину руку своею большой, изрезанной шрамами, испятнанной въевшимся в поры машинным маслом.
— Мы не опоздали?
— Как раз вовремя. После обеда наш лосятник в лес отправится. А мы сразу пойдем. Еще один сейчас будет. Я, пожалуй, за ним сбегаю.
Пока Сергей с Наташей готовили киноаппаратуру, появился еще один парень — широкоплечий, коренастый крепыш. Он все время улыбался, будто напоказ выставляя ровный ряд белых зубов.
Через огороды, стараясь не попасться никому на глаза, все четверо выбрались в поле, пересекли его и скрылись в березняке.
Место для засады выбрали среди болотных кочек, покрытых густым непроглядным кустарником. Наташа отсняла на пленку самолов браконьера — хитроумную ловушку из согнутых берез и двух петель крепкого стального троса.
Теперь ей был нужен автор этого варварского самолова. Пока он не показывался. Ребята лежали, тихо разговаривая. Наташа сидела на кочке, прислушиваясь к таинственным лесным шорохам и думала: как здорово получается в жизни! Отец подарил ей фотоаппарат «любитель», с которого началось ее увлечение будущей — и это так! — профессией оператора. Первые серенькие снимки, бессонные ночи в фотобудке, увлечение пейзажными съемками, любительская киностудия в школе, Витька, Сергей. И вот она, Натка Лаптева, сидит с киноаппаратом в лесу, за тридцать километров от города. Сидит в засаде, поджидая матерого браконьера-лосятника для того, чтобы рассказать людям о его черных делах.
Наташа смотрит на старую, поросшую березняком гарь. Среди молодых березок одиноко торчит обуглившаяся сосна. Заросли иван-чая заполнили алыми гроздьями поляну. Уже не видно почерневших древесных стволов — жертв пожара. На их месте — новое, молодое, цветущее.
Наташа вздрогнула: из куста вынырнула большая бирюзовая стрекоза. Затрепетав крыльями, она повисла над Наткиной головой, потом описала круг и вдруг стремительно кинулась на комара. Съела его и бросилась на очередного. Словно маленький четырехкрылый истребитель, она патрулировала над головой Наташи.
Наконец-то лосятник появился вдали, на тропе. Это был высокий статный мужчина с красивым лицом и черными горячими глазами. Шел он легко, шел, как хозяин, уверенно. За спиной виднелись крошни, топор и ружье-одностволка. Возле самолова мужчина, заметив какую-то неточность, остановился, быстро сбросил на землю ношу и стал аккуратно поправлять свою насторожку.
В это время Наташа запустила наведенный на него киноаппарат. Лосятник испуганно оглянулся и увидел нацеленный объектив. Намереваясь отскочить в сторону, он выпустил насторожку из рук — и, словно две гигантские пружины, выпрямились, взметнулись вверх пригнутые березы. Стальная петля захлестнула ноги лосятника, и он, перевернувшись в воздухе, повис над землей вниз головой. Раздался его хриплый вопль. Сергей выскочил из засады, схватил топор и хотел перерубить петлю.
— Погоди! — остановила его Наташа. — Пусть кто-нибудь из ребят покажет на него пальцем. Так! Правильно. Снимаю крупным планом.
В окошке видоискателя мелькала покрасневшая от напряжения, искаженная гримасой испуга физиономия браконьера.
— Хватит! — Наташа опустила киноаппарат. — Рубите петлю.
Стальной трос лопнул после третьего удара. Браконьер грузно шлепнулся на землю, сел и, словно побитый щенок, заскулил. От его былой красоты, гордой осанки, уверенности и следа не осталось.
— Нету такого закона, чтобы людей подвешивать, — тянул он со всхлипом. — А если бы мне петлей ноги повыдергало?
— А лосей подвешивать есть закон? — ответил ему белозубый улыбчивый парень. — Ты, товарищ Кузьмин, о своей личной персоне заботишься? А о том, что общенародное?
— Ванька, давай лучше разойдемся мирно, — изменил тон лосятник. — Тебе ведь, смотри в моей бригаде работать…
— Ничего, потерплю. Поговаривают, что бригадира скоро «повысят». Слушай. У Гиблой елани и старого рудника свои самоловы без нашей помощи снимешь! Ясно? Пойдемте, ребята!
— Ружье, ружье, дьяволы, отдайте! — прокричал вслед Кузьмин.
— Поищешь! — отмахнулись от него. — Теперь поумнел? Сходишь в райком комсомола, в райсовет, в милицию — еще поумнеешь.
Наташа шла впереди, перескакивая и перелезая через поваленные пожаром толстые стволы деревьев. Взобравшись на одну из валежин, она случайно глянула в сторону и замерла: прикрыв боком лосенка, совсем рядом стояла лосиха и внимательно смотрела на людей темными большими глазами. Казалось, она знала, что они пришли сюда затем, чтоб стальная петля браконьера не захлестнула ни ее, ни ее маленького детеныша. Лосенок сладко прильнул к вымени и, причмокивая, сосал молоко.
— Т-с-с, — Наташа присела и перезарядила киноаппарат. Лосиха позировала спокойно. Лишь огромные, похожие на рупоры уши тревожно шевелились. Пленка кончилась.
— Спасибо! — громко крикнула Наташа и засмеялась. Лосиха испуганно прижала уши, круто повернулась и, подталкивая грудью неуклюжего рыжего детеныша, скрылась в лесу.
Лесной пожар
Лесной пожар бушевал вовсю. Гигантские языки пламени взлетали над вершинами деревьев и, хлебнув кислорода в знойном, заполненном дымом небе, перекидывались на соседние деревья. Даже огню нечем было дышать под кронами охваченного пожаром леса. Шквальный ветер взметал снопы искр, и они, словно лепестки какого-то сказочного яркого цветка, падали на белый олений мох, на сухую лесную подстилку из прошлогодней сосновой хвои. Там, куда они падали, со зловещим потрескиванием, в обрамлении голубого дымка, распускались цветы огня, жуткие, все пожирающие цветы.
