Лев Прозоровский - Чужие ветры. Копье черного принца
— Как чужие снимки? — в растерянности произнесла Алина, не обращая внимания на то, что в комнате кроме нее находился посторонний. — Но ведь это же были снимки Ивара Эгле? Значит, Эгле — вовсе не Эгле?
— Разрешите мне ознакомиться с письмом, — тихо, но твердо сказал молчавший до сих пор незнакомец.
— А вам-то какое дело! — вспыхнула Алина, невольно стараясь хоть на ком-нибудь сорвать свою досаду.
— Я — майор государственной безопасности Александров. Вот мое служебное удостоверение.
Глава четвертая
Господин Антон сказал, что будет доверять Агате, но на самом деле он ей ничего не доверял, по крайней мере в первый месяц. Переписка, которую вела Агата, была очень простой, а главное, по мнению девушки, совершенно бесполезной. Как-то, например, господин Антон, дав Агате журнал «Архитектурные памятники Швеции», указал на какую-то длинную статью и попросил перевести на английский. Агата работала весь день. К вечеру хозяин взял написанное, пробежал глазами текст, одобрительно бурча что-то, и похвалил Агату:
— Блестяще! Вы меня здорово выручили.
При этом он с таким неподдельным восторгом смотрел в лицо девушки, что она смущенно потупила взгляд:
— Ну уж и блестяще… Напрасно вы расхваливаете.
А на другой день, когда Франц — так звали молчаливого парня, который был здесь и за шофера и за повара, — растапливал плиту, Агата случайно вошла на кухню. Она своими глазами видела, что Франц разжигает дрова страницами ее вчерашнего перевода. Осторожность удержала Агату от ненужных расспросов. Да и что мог ответить Франц? Это был очень необщительный человек. По-шведски говорил плохо. Агаты сторонился. При встречах во дворе или в комнатах опускал голову, глаза отводил в сторону. За столом они не встречались — Франц питался отдельно. Так было заведено до появления Агаты, так осталось и теперь.
Одевался Франц очень скромно: кожаная шоферская куртка красовалась на нем и в будни, и в праздники; на садовничьем синем комбинезоне пестрели заплаты, правда очень аккуратные, но все же заплаты. А ведь — Агате это было известно — хозяин платил Францу хорошо.
Девушка, правда, отметила про себя, что у Франца очень красивые волосы — кудрявые и пушистые, — и что движения его всегда легки, быстры, как у спортсмена. Больше она об этом парне почти ничего не знала. Она была к нему равнодушна. Однажды ей пришлось слышать отчет Франца о расходах на хозяйство. Равнодушие девушки перешло в неприязнь: Франц обсчитывал хозяина. Да-да, самым бессовестным образом обсчитывал того, кто давал ему деньги, пищу и кров! Стоимость купленных продуктов была преувеличена Францем по крайней мере втрое — Агата, как домохозяйка, знала рыночные цены!
Но хозяин, не возражая, утверждал все расходы, и Агата промолчала. Какое ей, в конце концов, дело?
Со стороны Франца также не было заметно каких-либо проявлений симпатии к Агате. Девушка иногда чувствовала на себе взгляд Франца, но ей ни разу не удалось поймать этот взгляд. Возможно, парень наблюдал за ней по поручению хозяина? Как-никак, Агата была здесь новым человеком. Что ж, пусть наблюдает.
Вскоре после первого случая с переводом из журнала господин Антон поручил Агате перевести на латышский язык отрывок из романа шведской писательницы Сельмы Лагерлеф «Иерусалим». Судьба этого перевода осталась для Агаты неизвестной. Но самое задание казалось очень нелепым — трудно было предположить, что хозяин решил стать пропагандистом шведской литературы среди латышей.
И Агата впервые вспомнила слова Акселя, сказанные в ту пору, когда он собирался устраивать ее на работу: «Твой хозяин тебя не тронет, но он „трогает“ других, и ты должна относиться к этому равнодушно».
Она довольно долго старалась сохранить равнодушие. Теперь в ней рождалось любопытство (почти на месяц позже, чем у любой другой девушки, попавшей в подобное положение).
«А не является ли вся моя работа чем-то, служащим лишь для отвода глаз? Господин Антон хочет показать кому-то, что у него есть собственный личный секретарь. Но кому? Ведь на вилле посторонних людей не бывает! Не перед Францем же он решил порисоваться? Он презирает этого парня, как существо низшего порядка, хотя и держится с ним очень вежливо… А что, если Аксель рекомендовал меня сюда как бедную родственницу? Этого еще не хватало! Не так уж мы с отцом бедны! Теперешняя работа — скорей подготовка к возможным неприятностям в будущем, чем источник добывания средств в настоящем. Пока еще отцовского жалования вполне хватает на жизнь…
…„Твой хозяин тебя не тронет, но он „трогает“ других“… Он „трогает“ других… Вот в чем разгадка! Но кого и как? Каким образом?» В распоряжении Агаты не было ни одного факта. Но их могло не быть потому, что господин Антон скрывал до поры до времени свою деятельность от секретаря… «До поры до времени… Значит, он меня проверяет!»
«Не успокоюсь, пока все не разузнаю», — решила Агата. А характер у нее был отцовский — ровный, но твердый.
Комната Агаты находилась на втором этаже. Чтобы попасть в эту комнату, надо было подняться по винтовой лестнице в правой стороне холла. Вторая такая же лестница, слева, вела в комнату Франца. Помещения были смежными, но их разделяла глухая стена. Решив разгадать тайну своего хозяина, Агата начала с Франца. Она справедливо решила, что этот парень посвящен во все тайны. Часто когда она знала, что Франц у себя, Агата приникала ухом к стене, отделяющей ее от комнаты Франца, и старалась подслушать что-либо. Но подслушать ничего не удавалось. Кстати говоря, комната Франца была единственным местом на всей даче, куда вход Агате запрещался.
— Вы со всем познакомитесь в свое время, — однажды пообещал господин Антон. Агата демонстративно фыркнула. «Я вовсе не собираюсь знакомиться с этой комнатой!»
Тщетно пыталась определить Агата род занятий своего «шефа», как его называл иногда Франц. Так же тщетно билась она и в догадках относительно национальности господина Антона. В том, что он не швед, она не сомневалась: господин Антон говорил по-шведски хотя и правильно, но с трудом, вернее подозрительно правильно, как обычно говорят иностранцы, тщательно изучающие чужой язык. Агате показалось, что ключом к разгадке таинственной личности хозяина может служить надпись, вылепленная на фронтоне виллы.
Иногда по вечерам господин Антон, накинув теплый длинный халат, выходил в садик посидеть на скамейке. В таких случаях он приглашал с собой Агату. Хозяин молча курил, Агата искоса бросала взгляды на его грубоватый, будто высеченный из камня профиль. Однажды она набралась храбрости и спросила, указывая на надпись:
— Что это означает?
— Название дачи, — спокойно пыхнув огоньком сигареты, ответил хозяин. — Разве для вас это новость?
— Нет, — смутилась Агата, — но мне понятно, когда здание называют в честь бога, святых или… в честь близких людей; например, какая-нибудь «Вилла Мария»…
— Это для меня самое близкое название, — с покровительственной улыбкой, как всегда в разговоре со своими служащими, произнес господин Антон. — Плимут-Рок — место высадки первых английских поселенцев в Америке, скалы, к которым пристали колонисты из города Плимута… Если учесть, что после этого в Америке поселились сотни тысяч англичан, то нельзя не согласиться, что название «Плимут-Рок», хе-хе, довольно символичное… Как вы знаете, за нашей виллой, сразу за обрывом, начинается море… Вот я, учтя все вместе взятое, и придумал название…
Внезапно Агате пришла на память одна история, рассказанная ей отцом. В двадцатых годах, вскоре после революции в России, здесь, чуть подальше от Стокгольма, на озере Несвинен, в одном из живописнейших пригородных уголков — Баль Станес, поселилась группа эмигрантов, выдававших себя за каких-то политических деятелей.[6] Впоследствии оказалось, что это была банда убийц, заманивавших свои жертвы на дачу с помощью женщин, участниц шайки. Агата вспомнила и фамилию главаря — Хаджет Лаше… Что, если господин Антон из той же породы и ей уготована роль живой приманки? Агата невольно содрогнулась от ужаса. Хозяин, всегда все примечавший, обратил внимание на это движение.
— Вам холодно, фрекен?
— Да… У нас, в Швеции, майские вечера всегда холодны.
— Идемте в комнаты, послушаем радио… Я прошу вас выпить со мной чашку кофе.
Отказываться не было причин. Агата согласилась. Она и до этого несколько раз пила вечерний кофе в обществе своего хозяина.
В большой нижней комнате, где на стене висел скованный тореро, они сели к столу. Молчаливый Франц принес кофе.
— Итак, послушаем радио, — предложил господин Антон. — Вы, скандинавы, ведь любите музыку? — В тоне, каким был задан этот вопрос, слышалась легкая насмешка. Агата приняла вызов. «Теперь ему не отвертеться».
— Мы — скандинавы… А вы?
Но господин Антон словно не слыхал вопроса. Спрашивать вторично было бесполезно. Еще в первые дни, вводя Агату в круг ее обязанностей, хозяин предупредил, что в этом доме вопросы никогда не задаются дважды: спросил, — не ответили — молчи!
