Ренсом Риггз - Библиотека душ (ЛП)
Я сидел и кипел от возмущения, пока они разговаривали обо мне так, словно меня не было в комнате. Новый диагноз доктора Спэнджер гласил, что я страдаю от «полного разрыва с реальностью», и что эти «странные» были частью хорошо продуманной вселенной, полной вызванных бредом образов, которую я выстроил для себя, вкупе с моей вымышленной девушкой. Из-за того, что я очень умный, на протяжении нескольких недель мне удавалось обманным путем заставить всех думать, что я психически здоров, но письма доказывают, что мне еще далеко до излечения, и я даже могу представлять опасность для самого себя. Она порекомендовала отправить меня в «стационарное учреждение» для «реабилитации и наблюдения» со всей надлежащей в таких случаях поспешностью, что, как я понял, в переводе с психиатрского языка означало «психушка».
Они все уже спланировали.
— Это всего лишь на неделю или две, — заверил меня отец. — Это очень хорошее место, супер-дорогое. Думай об этом, как о небольшом отпуске.
— Я хочу свои письма.
Доктор Спэнджер засунула их обратно в папку.
— Прости, Джейк, — ответила она. — Мы думаем, будет лучше, если я оставлю их у себя.
— Вы солгали мне!
Я запрыгнул на стол и попытался выхватить их, но Спэнджер оказалась быстрее и отпрыгнула назад с папкой в руках. Мой отец закричал и схватил меня, а секундой позже в дверь ворвались двое моих дядей. Они ждали в коридоре все это время. Телохранители, на случай, если я попытаюсь сбежать.
Меня вывели на парковку и усадили в машину. Мои дяди должны были пожить с нами несколько дней, как, нервничая, объяснила мне мама, пока в клинике не освободится для меня место.
Они боялись оставаться со мной наедине. Мои собственные родители. А потом они отошлют меня в такое место, где я стану чьей-то чужой проблемой. В клинику. Словно я отправляюсь туда просто для того, чтоб мне перебинтовали раненый локоть. Давайте называть вещи своими именами: это был сумасшедший дом, пусть даже и дорогой. Не то место, где я смогу изображать, что глотаю таблетки, а потом выплевывать их. Не такое, где я смогу одурачить докторов рассказами о состоянии фуги и потере памяти. Они станут пичкать меня нейролептиками и сывороткой правды до тех пор, пока я не расскажу им все, что мне известно о странном мире, и с этим, как доказательством того, что я безнадежно безумен, у них не останется иного выбора, как запереть меня в комнату с мягкими стенами и смыть ключ в туалет.
Я действительно серьезно попал.
* * *Следующие несколько дней за мной следили как за преступником, родитель или дядя всегда были не дальше, чем в одной комнате от меня. Все ждали звонка из клиники. Похоже, это было популярное место, но в ту минуту, когда там освободится комната, что случится со дня на день, меня сплавят отсюда.
— Мы будем навещать тебя каждый день, — заверила меня мама. — Это всего на несколько недель, Джейки, обещаю.
Всего на несколько недель. Ага, как же.
Я пытался спорить с ними. Умолять. Я упрашивал их нанять графолога, чтобы я смог доказать, что письма были не моими. Когда это не сработало, я полностью сменил тактику. Я признался, что это я писал те письма (что я, конечно же, не делал), говорил, что теперь понял, что все это придумал: нет никаких странных детей, ни имбрин, ни Эммы. Это порадовало их, но не заставило передумать. Позже я подслушал, как они перешептывались между собой, и узнал, что для того, чтобы забронировать для меня место в листе ожидания, им пришлось заплатить за первую неделю в клинике (очень дорогой клинике) авансом. Так что пути назад уже не было.
Я подумывал было сбежать. Стащить ключи от машины и вырваться на свободу. Но меня неизбежно поймают, и тогда для меня все обернется еще хуже.
Я фантазировал о том, как Эмма придет и спасет меня. Я даже написал письмо, где рассказал о том, что случилось, но у меня не было возможности отослать его. Даже если бы мне и удалось прокрасться незамеченным к почтовому ящику, почтальон все равно больше не подходит к нашему дому. И даже если оно доберется до нее, что это изменит? Я застрял в настоящем, далеко от петли. Она бы все равно не смогла придти.
На третью ночь, от отчаяния я стащил отцовский телефон (свой мне больше не разрешался) и воспользовался им, чтобы отослать Эмме электронное письмо. До того как я понял, как она безнадежна в компьютерах, я сделал для нее адрес, [email protected], но ее это настолько мало заинтересовало, что я даже не пытался писать на него, и даже, как я понял, не позаботился сказать ей пароль. Послание в бутылке, брошенное в океан, имело больше шансов добраться до нее, но это был единственный шанс, который у меня остался.
Звонок поступил на следующий вечер: для меня освободилась комната. Мои сумки были собраны и ждали уже несколько дней. Не имело значения то, что сейчас было девять часов вечера, или то, что путь в клинику займет два часа. Мы отправлялись немедленно.
Мы погрузились в микроавтобус. Мои родители сели впереди, а я был зажат между моими дядями на заднем сиденье, словно они думали, что я могу выпрыгнуть из движущейся машины. По правде говоря, я мог бы. Но, пока двери гаража, громыхая, ползли вверх, и мой отец заводил машину, та слабая надежда, что я лелеял, начала гаснуть. От этого действительно было не отвертеться. Я не мог ни пробить себе выход уговорами, ни сбежать, если только конечно у меня не получится бежать всю дорогу до Лондона, что потребовало бы паспорта и деньги, и еще кучу невозможных вещей. Нет, мне придется пройти через это. Но странным пришлось пройти через гораздо худшие испытания.
Мы сдали задом из гаража. Папа включил фары, затем радио. Негромкое жужжание ди-джея заполнило машину. За пальмами на границе двора светила луна. Я опустил голову и закрыл глаза, пытаясь побороть весь тот ужас, что наполнял меня. Может быть, я смогу пожелать и очутиться где-нибудь в другом месте. Может быть, я смогу исчезнуть.
Мы начали двигаться, мелкие ракушки, которыми была посыпана наша дорожка, захрустели под колесами. Мои дяди переговаривались через меня о чем-то на тему спорта, в попытке разрядить обстановку. Я выключил их голоса.
Я не здесь.
Мы еще не покинули подъездную дорожку, когда машина дернулась и остановилась.
— Что за черт, — услышал я голос отца.
Он посигналил, и мои глаза распахнулись, но то, что я увидел, лишь убедило меня в том, что я преуспел в своем желании попасть в сон. Прямо перед нашей машиной, выстроившись поперек дорожки в линию и сияя в свете фар, стояли все мои странные друзья. Эмма, Гораций, Енох, Оливия, Клэр, Хью и даже Миллард, и во главе них, в дорожном плаще и с саквояжем в руке — мисс Сапсан.
— Какого черта здесь происходит? — спросил один из моих дядей.
— Да, Фрэнк, какого черта происходит? — откликнулся второй.
— Не знаю, — ответил мой папа и опустил стекло.
— Убирайтесь с мой дорожки! — крикнул он.
Мисс Сапсан широким шагом направилась к его двери:
— Мы этого не сделаем. Покиньте транспортное средство, пожалуйста.
— Кто вы, черт подери?!
— Альма ЛеФэй Сапсан, временно исполняющая обязанности главы Совета имбрин и директриса вот этих странных детей. Мы уже встречались раньше, хотя я и не рассчитываю, что вы вспомните. Дети, поздоровайтесь.
Пока у моего папы отвисала челюсть, а у мамы начиналась гипервентиляция, дети помахали им. Оливия левитировала, Клэр открыла свой задний рот, Миллард, костюм без тела, повертелся, а Эмма, зажигая в ладонях огонь, зашагала к открытому окну.
— Здравствуете, Фрэнк, — произнесла она. — Меня зовут Эмма. Я хорошая подруга вашего сына.
— Видите? — заявил я. — Я говорил вам, что они настоящие!
— Фрэнк, увези нас отсюда! — тонко вскрикнула моя мама и захлопала его по плечу.
Он, казалось, пребывал в оцепенении до этого момента, но теперь он нажал на клаксон и вдавил в пол педаль акселератора, из-под задних колес полетели ракушки, и машина рванула вперед.
— СТОЙ!!! — заорал я, пока мы, ускоряясь, ехали на моих друзей. Они отпрыгнули с дороги, все, кроме Бронвин, которая просто уперлась ногами в землю, выставила вперед руки и поймала капот нашей машины в ладони. Мы резко остановились, колеса бесполезно завращались, а мои мама и дяди взвыли от ужаса.
Машина застыла. Фары погасли, а двигатель затих. Пока мои друзья окружали ее, я пытался успокоить свою семью:
— Все нормально, это мои друзья, они не причинят вам вреда.
Мои дяди отключились, их головы шлепнулись мне на плечи, а крик моей мамы постепенно превратился во всхлипы. Мой папа нервно ерзал на сиденье, его глаза были широко открыты.
— Это безумие, это безумие, это полное безумие, — без остановки бормотал он.
— Оставайтесь в машине, — бросил я и, дотянувшись через бессознательного дядю до двери, открыл ее, переполз через него и вывалился наружу.
