Ренсом Риггз - Библиотека душ (ЛП)
— Джейк? — мой отец держал для меня открытой дверь кэба. — В чем дело?
Я превратил взмах в почесывание головы.
— Ни в чем, пап.
Я залез в кэб. Отец повернулся и посмотрел на парк. Когда я выглянул в окно, все что я увидел под дубом, были птица и кружащиеся на ветру листья.
* * *Мое возвращение домой не было ни триумфальным, ни легким. Я пошатнул доверие родителей, и восстановление его было медленной кропотливой работой. Из-за опасений, что я снова сбегу, я был под постоянным наблюдением. Я не мог никуда выйти без сопровождения, даже прогуляться по кварталу. В доме была установлена сложная охранная система, не столько для того, чтобы не залезли воры, сколько для того, чтобы не вылез я. Я снова был отправлен на терапию, подвергнут бесконечным психологическим тестам, и мне прописали новые, более сильные лекарства (которые я прятал под язык и позже выплевывал). Но мне пришлось перенести и большие лишения этим летом, и если временная потеря свободы была ценой, которую я заплатил за людей, с которыми подружился, опыт, который приобрел, и ту экстраординарную жизнь, которая, я знал, теперь была моей, то это была честная сделка. Это стоило каждого неловкого разговора с родителями, каждой одинокой ночи, проведенной в мечтах об Эмме и моих странных друзьях, каждого визита к моему новому психотерапевту.
Это была невозмутимая пожилая дама, которую звали доктор Спэнджер, и я проводил четыре утра в неделю в сиянии ее подтянутой перманентной улыбки. Она бесконечно расспрашивала меня о том, почему я сбежал с острова и как я провел последующие дни, и эта улыбка никогда не сходила с ее лица. (Ее глаза, так на всякий случай, были мутно-карие, словно вода из-под мытья посуды, с нормальными зрачками, никаких контактных линз). История, которую я сочинил, состояла в заявлении о временном помешательстве, приправленном периодическими провалами в памяти, и ее невозможно было проверить. Она звучала примерно так: напуганный тем, что, по-видимому, было убивавшим овец маньяком, шатающимся по Кэрнхолму, я сорвался, спрятался на судне, идущем в Уэльс, на время забыл, кто я такой, и автостопом добрался до Лондона. Я спал в парках, ни с кем не разговаривал, не заводил никаких знакомств, не принимал никаких воздействующих на настроение или на сознание препаратов, и бродил по городу несколько дней в дезориентированном состоянии фуги. Что же касается звонка моему отцу, в котором я признавался, что я «странный»… Хмм, какого звонка? Я не помню никакого звонка…
В конечном итоге, доктор Спэнджер списала все произошедшее на маниакальный эпизод, характеризуемый бредом, вызванный стрессом, горем и неразрешенными вопросами, связанными с моим дедушкой. Другими словами: я чуток спятил, но это вероятно был единичный случай, и теперь я чувствую себя намного лучше, благодарю. Тем не менее, мои родители все еще были как на иголках. Они все ждали, что я сорвусь, сделаю что-нибудь безумное, или снова убегу, но я был настоящим паинькой. Я играл роль хорошего мальчика и раскаивающегося сына так, словно собирался получить Оскара. Я предлагал свою помощь в работе по дому. Я вставал задолго до полудня и все время торчал на виду у моих бдительных родителей. Я смотрел с ними телевизор и ездил за покупками, и задерживался за столом, чтобы поучаствовать в бессодержательных беседах, которые они обычно любили затевать: о перепланировке ванной, о политике ассоциации домовладельцев, о новомодных диетах, о птицах. (И в которых лишь изредка проскальзывали отдельные намеки на моего дедушку, остров, или мой «эпизод»). Я был вежливым, добрым, терпеливым, и еще ста разными способами не совсем тем сыном, которого они помнили. Они, должно быть, думали, что меня похитили пришельцы и заменили клоном или еще кем-нибудь, но они не жаловались. И через пару недель посчиталось безопасным приглашать в гости членов семьи, и тот или иной дядя или какая-нибудь тетя заглядывали к нам на чашечку кофе и натянутую беседу, и тем самым я мог лично продемонстрировать, насколько я вменяем.
Странно, но мой отец ни разу не упомянул ни о письме, которое оставила ему Эмма там, на острове, ни о фотографии ее вместе с Эйбом, приложенной к нему. Может, это было больше, с чем он готов был справиться, или, может, он волновался, что разговоры об этом могут спровоцировать рецидив болезни. Какой бы ни была причина, все выглядело так, словно это никогда не происходило. Что же относительно того, что он действительно встречал и Эмму и Милларда, и Оливию, я был уверен, он давно решил, что видел лишь причудливый сон.
Через несколько недель мои родители начали понемногу расслабляться. Они купились на мою историю и объяснения, которые дала моему поведению доктор Спэнджер. Они могли бы копать глубже: возможно, задавать больше вопросов, узнать второе или третье мнение других психотерапевтов, но они на самом деле хотели верить, что мне становится лучше. Что, какие бы там лекарства не прописала мне доктор Спэнджер, они творят чудеса. Больше чем что-либо они хотели, чтобы наши жизни вернулись в нормальное русло, и чем дольше я был дома, тем больше казалось, что так и происходит.
Втайне, однако, я с трудом пытался приспособиться. Мне было скучно и одиноко. Дни тянулись бесконечно. Я думал, после всех лишений тех прошедших нескольких недель, что будет здорово вернуться к комфорту и благам цивилизации, но вскоре даже выглаженные простыни и китайская еда на вынос потеряли свою прелесть. Моя постель была слишком мягкой. Моя еда — слишком обильной. Было слишком много всего, и это вызывало у меня чувство вины и испорченности. Иногда, бродя вместе с родителями по рядам супермаркета, я думал о людях, которых видел на задворках Акра Дьявола и злился. Почему мы имеем столько всего, с чем даже не знаем, что делать, в то время как они не имеют даже того, что требуется, чтобы просто оставаться в живых?
У меня были проблемы со сном. Я просыпался посреди ночи, мой мозг раз за разом прокручивал моменты из моей жизни в странном мире. Хотя я дал Эмме свой адрес и проверял почтовый ящик несколько раз на дню, письма не приходили ни от нее, ни от других. Чем дольше от них не было вестей, — две недели, потом три, — тем более абстрактным и нереальным начало казаться все произошедшее. А было ли все это? Может, все это было лишь галлюцинацией? В минуты отчаяния я иногда задавался вопросом — что если я действительно спятил?
Так что у меня как камень свалился с души, когда, через месяц после возвращения домой, наконец-то пришло письмо от Эммы. Оно было коротким и беззаботным, и в нем она просто информировала меня о процессе восстановления и спрашивала, как у меня дела. В качестве обратного адреса был указан адрес ячейки в почтовом отделении в Лондоне, которое, как объясняла Эмма, находилось ближе всего к входу в петлю Акра Дьявола, и она могла заглядывать в настоящее довольно часто и проверять ее. Я написал ответ в тот же день, и уже довольно скоро мы обменивались двумя-тремя письмами в неделю. В то время как дом становился все более душным, эти письма были как глоток свежего воздуха.
Я не мог допустить, чтобы родители увидели хоть одно такое письмо, так что каждый день я караулил почтальона и бросался встречать его, едва он появлялся в конце нашей подъездной дорожки. Я предложил Эмме, чтобы вместо этого мы переписывались по электронной почте, что было бы быстрее и безопаснее, и даже исписал несколько страниц, пытаясь объяснить, что такое Интернет, и как она может найти интернет-кафе и создать адрес, но это было безнадежно — она никогда даже не пользовалась клавиатурой. Впрочем, письма стоили риска, и мне даже понравилось писать от руки. Было что-то сентиментальное в том, чтобы держать в руках осязаемую вещь, которой касался и помечал знаками кто-то, кого я любил.
В одном письме были вложены несколько снимков. Она писала:
«Дорогой Джейкоб, тут, наконец, все снова становится интересным. Помнишь людей в музейных витринах в подвале, тех, про которых Бентам сказал, что это восковые модели? Так вот, он лгал. Он похитил их из различных петель и использовал пыльцу Матушки Пыль, чтобы держать их в состоянии анабиоза. Мы думаем, что он пытался зарядить свою машину, используя разные виды странных в качестве батареек, но ничего не срабатывало до твоей пустóты. В общем, Матушка Пыль призналась, что знала об этом, что объясняет, почему она вела себя так странно. Я думаю, Бентам каким-то образом шантажировал ее или угрожал причинить вред Рейнальдо, если она не станет помогать ему. В общем, она помогает нам всех разбудить и вернуть в их родные петли. Правда, это кажется чистым безумием?
Еще мы используем Панпитликум, чтобы исследовать разные места и встречаться с новыми людьми. Мисс Сапсан говорит, что нам полезно узнать, как живут другие странные по всему миру. Я нашла в доме фотокамеру и взяла ее с собой на нашу последнюю экскурсию, и я присылаю тебе несколько фотографий, которые я сделала. Бронвин говорит, что у меня уже хорошо получается!
