Мариэтта Чудакова - Дела и ужасы Жени Осинкиной (сборник)
Голос Димы повеселел.
– Я, конечно, в курсе всего происходящего там у вас – через отца. Его ребята звонят ему, рапортуют. По-военному, конечно, кратко, но основное уловить можно.
– Дима! Ты отцу твоему, главное, привет мой передай и благодарность огромную! Все вроде получается – и все благодаря ему только! И тебе конечно, в первую очередь!
– Ну, что я-то... – застеснялся далеко-далеко Дима.
– Ой, Дим, а я перед своим папой такая свинья, ты не представляешь!
Дима был как раз тот человек, кому можно было пожаловаться на саму себя. Как же кстати был сейчас Жене его звонок!
– Я даже не думала, что я такая дрянь! Представляешь – папа знает уже от бабушки, что я по Сибири качу, с ума сходит там в Мексике, а я ему ни разу еще не сумела дозвониться!.. И вот видишь – опять эгоистка: ты мне что-то сказать хотел, а я – о своем!..
– Да, – медленно сказал Дима (он вообще не склонен был к скороговорке), – хотел. Сейчас скажу. А отцу ты дозвонись все-таки. Я могу ему позвонить, но ему, конечно, тебя важно услышать. А сказать я вот что хотел. Тут у нас сейчас по телеку в «Дежурной части» сюжет показали. Задержана несовершеннолетняя. Лицо не показывают и фамилию не называют. Дочь известного предпринимателя, по подозрению в организации убийства семнадцатилетней девушки в Зауралье... Мера пресечения избрана в связи с тяжестью преступления и с тем, что есть опасность, что подозреваемая может скрыться. Но еще будут устанавливать степень умственной отсталости, поскольку... вот, я даже записал... «интеллектуальное развитие не соответствует возрасту». Она вроде на слова о совершении ею такого страшного преступления ответила: «Ну и что?»
– Дима, – сказала Женя еще более медленно, чем он, – Дима! Как все это ужасно, Дима. Подумать только, что чувствуют сейчас ее мама, папа!
– Да, – сказал Дима. – Как говорится, без комментариев.
Ни Женя, ни Дима не знали еще, как именно следствие, начавшее работу усилиями сибирского прокурора, узнало про Викторию Заводилову.
Ведь тот единственный человек, через которого передавались убийцам и ужасный заказ, и деньги, тот, через которого шли все переговоры, кто доставил Виктории и кольца Анжелики, и страшный негатив ее посмертной фотографии, – действительно погиб в Чечне, куда отправился контрактником.
Но недаром при расследовании преступлений юристы нередко говорят: «Ищите женщину!» То есть – как мотив преступления. А здесь – нашлась женщина, которая, сама того не желая, помогла расследованию.
У контрактника была очень ревнивая подруга. И она проследила его контакты с Викторией – не верила, что дело тут только в заработке, подозревала иной интерес. И именно благодаря женской ревности следствие вышло на Викторию, хотя та не по возрасту тщательно обрубила все концы нитей, ведущих от нее в Оглухино и Заманилки.
...Когда Мяч открыл калитку и вошел во дворик, а Федя вышел на крыльцо и увидел сразу всех – его, Женю, огромного пса, входящих вслед за ним двух крепких мужиков и еще черную «Волгу» за калиткой, – он обалдел.
Действительно – стоял остолбенело и не мог понять, как вся эта разношерстная компания могла очутиться в Эликманаре, на краю, можно сказать, света!
Мячик подошел и хлопнул Федю по плечу в виде приветствия. И сказал одно слово:
– Собирайся.
– Куда... собираться?
– Домой. Поедешь сейчас с нами.
Глаза у Феди округлились.
– Мяч! Дома, что ли, что случилось?
– Дома порядок. Собирайся.
– Да зачем ехать-то?
– Надо, Федя, надо.Завещание поручика Зайончковского
Глава 1 В Приполярье
Мария Осинкина с трудом высвободила свои длинные ноги из носа трехместного «Салюта», клеенного-переклеенного.
Она была рулевым, а педали руля – в носу байдарки. Туда они с Сашей переместили их с середины лодки сразу, как только первый раз ее собрали. Потому что не мог, по их разумению, один и тот же человек быть и кормовым (он же загребной), и рулевым.
Сегодня был, пожалуй, рекорд – за световой день прошли километров пятьдесят пять, не меньше.
Как же затекли ноги! Пока неслись по реке шесть часов подряд, ничего не чувствовала, только жала педали – лево руля, право руля. А сейчас стала вылезать – да-а...
По глинистому скользкому откосу, норовя ступить на пучок вымокшей травы, а за другой на секунду ухватиться рукой, выбрались на поляну. Для ночной стоянки место с воды выбрали удачно – высоко, ровно, лесок близко. Срочно надо было стоянку обживать – развести костер, разогнать почти уже осеннюю промозглость. Поскорей, дотемна набрать хоть полведра подосиновиков для жарки, тем более что за ними по лесу ходить не приходилось: присядь на корточки и срезай красные шляпки в полуметре вокруг себя. Хоть полведра, хоть ведро, пока не стемнеет. Последние два дня они уже обнаглели – ножки вообще не срезали, одни шляпки. И варили, и жарили, даже пробовали солить. С картошечкой и лучком грибы шли хорошо – никто не жаловался, что надоели.
Но не видно было охотников браться за костер. Лениво перетаскивая по откосу вещи из байдарок, после многочасовой гребли все мечтали об одном – поскорей сесть на что-нибудь сухое и не вставать.
По примеру мужа, Маша, никого не созывая и не подгоняя («А ну-ка, не рассиживаться – все за дровами!»), быстрыми шагами двинулась в лес. Пошла собирать сухостой самосильно.
Первый раз она была в байдарочном походе без мужа. Ей не хватало его – неизменного командира в каждом походе, с какой бы компанией они ни шли. Никогда никого не понукавшего, не покрикивавшего, но мягко направлявшего все в нужную сторону.
Дошла до опушки – и заиграл Вивальди ее мобильный. Она и знать не знала, что в этой глухомани вдруг обнаружилась сеть.
– Маша, Маша! – голос мужа звучал как-то необычно, требовательно и почти отчужденно. Ни одного нежного слова, с которых он всегда начинал разговор – даже в Москве, даже час или два спустя после выхода из дома. – Ты знаешь, что Женька сейчас в Сибири?
– Что-о-о?..
– Представь себе. Где-то на подходе к Горному Алтаю. Я с отцом говорил. Едет по Сибири на машине. С двумя...
Конец фразы звучал, уже никем не услышанный, в мобильнике, валяющемся в спутанной, пожухлой траве.
Дело в том, что на словах «едет по Сибири на машине» железная леди Мария Осинкина впервые в жизни завалилась в обморок. Когда она рухнула на опушке леса, то там, на берегу, не сразу даже поняли – чего это она?..
Очнулась Мария, вся залитая водой, под крики поливавших ее друзей:
– Маша, ну Маша же!
– Машенька!
– Мария, ты чего!!!
– Машка, ты что, а?
Перепуганные лица склонились над ней. Один уже стоял на коленях – довольно умело делал ей непрямой массаж сердца...Глава 2 Жара в Евпатории
А предшествовал беседе Осинкина с женой, с такими для нее последствиями, его же разговор с матерью, а затем и с отцом. О разговоре с матерью читателю предыдущей нашей книги («Портрет неизвестной в белом») в общих чертах уже известно. Но мы восстановим его здесь – с некоторыми важными подробностями.
Так вот, неранним утром того же самого дня, накануне обморока Жениной мамы, часов в десять, когда крымская жара уже набрала силу, Анна Сергеевна Осинкина спускалась по ступеням обширной, с широким голубым куполом, церкви Св. Николая Угодника. Прямо перед ней, на той стороне небольшой площади, за длинным невысоким домом, красовались два высоченных стройных минарета. Купол мечети между ними удивительным образом повторял очертания церковного. Это была знаменитая Джума-мечеть, выстроенная в середине XVI века не менее знаменитым Девлет-Гиреем, овладевшим в те годы Крымом. Анна Сергеевна помнила со школы, что в своих постоянных набегах на Россию этот крымский хан однажды дошел до Москвы – и сжег ее всю, побоявшись тронуть только Кремль...
С самой верхушки минарета (правда, теперь уже не вживе, а посредством динамика) неслись заунывные крики муэдзина. Он призывал правоверных (ведь каждая религия считает свою веру единственно правильной – правой верой) к намазу. В тенистом, прохладном дворе мечети был кран с водой, под которым мужчины должны были умыться и помыть ноги и руки перед молитвой – и так пять раз в сутки.
По этому призыву часть местных жителей-татар сворачивала в ворота мечети.
А через несколько минут пение муэдзина сменялось колокольным перезвоном, несшимся от церкви. И тогда некоторые из курортников, двигавшихся по жарким улицам, и другая часть местных сворачивали в церковь.
Анна Сергеевна торопилась к морю. Она вынула из сумочки мобильник, выключенный на время церковной службы, включила его и снова положила в сумочку. И в ту же секунду раздался звонок.
Она услышала очень взволнованный голос сына и сразу же стала спрашивать его, как идет семинар. Но скажем прямо – Анна Сергеевна не столько интересовалась ходом семинара за тридевять земель от Евпатории, сколько тянула время. Потому что совершенно не знала, как начать говорить о том, о чем сын, она была уверена, сейчас ее спросит. И, конечно, тут же услышала этот самый вопрос.
