Иштван Фекете - Терновая крепость
— А-аах-ах, — вздохнул Плотовщик, не выдержав этого шума и так потянулся, что кровать протестующе затрещала.
Впрочем, трудны были только первые мгновения, а затем в предвкушении предстоящей поездки они разогнали последние остатки сонливости. Но вот позади звонкие поцелуи тетушки Нанчи, медвежьи объятия дяди Иштвана, тарантас тронулся, и заговорили колеса.
— Пишите!!! — громогласно крикнул главный агроном, отчего воробьи тотчас же прервали свой митинг на тополе.
Плотовщик помахал в ответ рукой, а Кряж — своей знаменитой шляпой, которая больше уже не была пригодна ни на что иное.
Они быстро миновали пробуждающееся село; затем колеса зашуршали по утренним полям. На этот раз по направлению к железнодорожной станции ехала не простая телега и везла она не обитателей камышовых зарослей, а двух хорошо одетых восьмиклассников, причесанных и приодетых, при галстуках. Правда, ребята чувствовали себя весьма неуютно в своих костюмах; два месяца — небольшой срок, но за это время и Плотовщик и Кряж так выросли из своей парадной одежды, что не могли застегнуть половины пуговиц, а руки у Плотовщика торчали из рукавов куртки чуть ли не по локоть.
— Слушай, Дюла! — сказал Кряж. — У меня, наверное, сели штаны. Я даже пошевелиться боюсь — того и гляди, треснут.
— Так и не шевелись. Особенно же будь осторожен, Кряж, когда будешь слезать… Нет, ты только посмотри! — И он показал на восток.
Зеркальная гладь Балатона была розовой, потому что далеко, где-то за Кенеше, всходило солнце. Дрожащее покрывало тумана над озером шевельнулось и вдруг распахнулось; где-то закаркала ворона, и разбуженные зарей белые чайки взвились ввысь.
Тарантас, постукивая, катил по дороге, ведущей из лета в осень. Они уже были вблизи моста, и Плотовщик посмотрел на реку, чтобы проститься с ней и с камышами.
— О! — воскликнул он и вскочил. Вскочил и Кряж. Оба они, наверное, и не думали, что эта картина сохранится в их памяти на всю жизнь.
— Дядя Герге! — закричал Плотовщик. — Дядя Герге! — другого он ничего не мог сказать.
Кряж же только махал шляпой, но так энергично, словно хотел выпрыгнуть из повозки.
— Пиши! Пиши-ии! — воскликнул он наконец, потому что рядом с Матулой в лодке недвижно стояла девушка, высоко подняв руку.
Но тарантас с шумом промчался по мосту, и, когда видение исчезло, оба мальчика опустились на сиденье.
— Дядя Герге… — сказал немного погодя Дюла.
— О, Катица… — вздохнул Кряж, на что Плотовщик заметил:
— Теперь я уже начинаю тебя понимать, потому что я тоже, кажется, во что-то влюбился, знать бы только во что!
В поезде было мало пассажиров, но нашим утомленным ребятам, казалось, что их много. Они притулились в уголке и тут же заснули. Когда Плотовщик проснулся, Кряж уже не спал и развертывал пакет, приготовленный тетушкой Нанчи.
— Ты не голоден?
— Голова болит.
— Поешь чего-нибудь, и пройдет.
— Где мы сейчас?
— Проехали Секешфехервар.
— Покажи, что в свертке?
Кряж показал, а когда через полчаса выбросил за окно бумагу, то заметил:
— Совсем и не скажешь, что у тебя болела голова. Мы здорово расправились с этим цыпленком…
— А ты знаешь, Кряж, голова у меня действительно прошла. Когда поезд наконец подошел к перрону Южного вокзала, Кряж опустил окно и крикнул:
— Носильщик! Носильщик, сюда, пожалуйста, — и помахал рукой. — Я подам вам через окно.
— Кряж, ты с ума сошел! Мы бы сами как-нибудь донесли.
— Я кое-что заработал! — хлопнул себя Кряж по карману. — А человек для того зарабатывает, чтобы дать возможность заработать и другому.
— Подождите, я сейчас подвезу тележку, — сказал носильщик. — Пять мест, — уточнил он, погрузив багаж, на что Кряж сказал ему:
— Пожалуйста, отвезите к стоянке такси.
У Плотовщика даже челюсть отвисла от изумления.
— Бела! — И он прислонился к вагону, чтобы не упасть от смеха. — Бела, ты ведешь себя прямо как магараджа! Бела…
— Нечего ржать, Плотовщик! Пять мест мы все равно сами бы не дотащили. А к тому же у меня штаны лопнули сзади. Представляешь… — Он повернулся и сделал несколько шагов. Действительно, на его брюках зияла порядочная прореха, из которой выбивался краешек голубой рубашки.
У Плотовщика даже слезы брызнули из глаз.
— Подождем, пока пройдет народ, потом пойдем. Ты держись позади меня! — распоряжался Кряж. — Очень заметно?
— Ха-ха-ха-ааа… — стонал Дюла и, вытерев глаза, загородил собою Кряжа с тыла.
Когда же такси тронулось, Плотовщик признал, что Кряж все это хорошо придумал, даже если бы у него и не произошла катастрофа с брюками.
— Плотовщичок, после обеда я зайду к тебе. Помочь тебе с вещами?
— Ну что ты, я сам! Так я жду тебя.
Лайош Дюла Ладо водрузил за плечи рюкзак, взял в каждую руку по чемодану и в сопровождении Простака поднялся на площадку, позвонил и тотчас оказался в объятиях мамы Пири.
— Боже мой, Дюлочка, да ты стал настоящим мужчиной! Но как странно сидит на тебе костюм!
Когда вечером, после ужина, родители остались одни, Акош Дюла Ладо сказал после долгого молчания:
— Дорогая, если бы я не знал, что это наш сын, я решил бы, что перед нами незнакомый человек. Он же совсем не тот, каким уехал! Мальчик стал взрослым! Надо купить ему другой костюм — в этом он не может появляться на улице. Все же Иштван замечательный человек!
Но Плотовщик в этот момент не думал о дяде Иштване. Он сидел у стола в своей, ставшей ему тесной, куртке и сочинял письмо. «Дорогой дядя Герге!..» В комнату влетела мама Пири.
— Дюлочка, дорогой! Ну рассказывай!
— Мама Пири, вот закончу это письмо и все расскажу. Зайдите, пожалуйста, через четверть часа.
— Черт побери! Что за тайны?
— Каждое письмо — тайна, мама Пири. Но я скажу, когда закончу. — Обескураженная мама Пири тихо прикрыла за собой дверь, на глаза у нее навернулись слезы.
«Вот так оно и бывает… — прошептала она и выключила газ, — так и бывает! Не заметила, а они уже выросли!»
Но через полчаса она уже сидела на постели Дюлы и гладила его большую руку.
— Ну теперь-то ты расскажешь?
— С удовольствием, но сначала вы, мама Пири, расскажите все новости, какие накопились за лето. Ведь я так давно не был дома!
— Ну, что же, милый… — И мама Пири пошла той тропинкой, которую проложил ей хитрый Плотовщик, поскольку, хотя мама Пири и любила расспрашивать, говорить она, однако, любила гораздо больше.
Плотовщик устроился поудобней, а его названая мать глубоко вздохнула и сказала:
— Пожалуй, надо начать с того дня, когда вы уехали…
И начала. Ее воркующий голос заполнил комнату, но Дюла сумел разобраться, что трамвай сошел с рельсов, у дворничихи вырвали зуб, а сапожник, что живет на первом этаже, выиграл в спорт лотерею.
— Мотоцикл выиграл, бедняга!
— А почему бедняга, мама Пири?
— Неужели не понимаешь? Зачем сапожнику мотоцикл? И вообще все это — надувательство, потому что лотерейными билетами торгует крестная дочка сапожника. А Простак сожрал хороший кусок мяса у тетушки Плашинки, потому что она оставила его на подоконнике.
— Подумать только, — проговорил Плотовщик и больше уже не задавал вопросов, потому что голос мамы Пири усыпляюще жужжал и, казалось, все более отдалялся: он стал очень похож на тот тихий рокот, который по вечерам они слышали в хижине, когда ветер приносил к ним далекие звуки с озера, где готовились ко сну тысячи и тысячи птиц.
Этот рокот через две недели превратился в дикий гул, когда Плотовщик и Кряж переступили порог школы.
— Слышишь? Как утром в камышах, — проговорил Дюла, и они спокойно отправились в свой класс, откуда доносился такой шум, будто начиналось извержение вулкана.
Кряж лениво шагал рядом с Плотовщиком.
— А дядя Герге сейчас завтракает салом, — сказал он.
Тут они немного постояли, забыв даже о том, что оба были в новых костюмах, надетых в честь начала учебного года.
— А Серка смотрит на него, — отозвался Дюла и только после этого открыл дверь класса.
Вулкан извергнулся. И раздался сердитый вопль Тимара, потому что его кто-то столкнул с первой парты, на которой он, не известно почему, оказался.
— Плото… — заорал он, падая, и приземлился перед Кряжем. — Какая подлюга меня толкнула?
— Я, — сказал Чиллик, он же Бык. — Хочешь еще получить? Ну, знаменитости! — остановил он наших друзей. — Говорят, вы подстрелили грифа и видели три настоящие камышины.
— Четыре видели, Бык, — ответил Плотовщик. — Но, может, ты дашь нам пройти?
— Идите, но сначала я пощупаю вас, накопили ли вы хоть немного силенок.
И тогда Кряж, добрый миролюбивый Кряж, подошел вплотную к грозе класса, склонил набок голову и облизнул уголки рта.
— Видишь ли, Бык, у меня нет охоты драться, потому что на мне мой единственный хороший костюм, но если ты тронешь Плотовщика, тебя унесут на носилках.
