Виктор Кирюшкин - Говорящий ключ
— В случае чего мы вас вытянем обратно, — сказал Воробьев, беря конец веревки. — Главное... — он не договорил. Летчик стремительно бросился в реку и исчез под водой, затем показался в нескольких метрах. Он плыл кролем, быстро продвигаясь к берегу. Но еще быстрей течение сносило его к порогу. Николай Владимирович постепенно выпускал веревку и скоро увидел, что ее длины недостаточно. Ефремов и наполовину не приблизился к берегу.
Веревка кончилась. Теперь она задерживала движение пловца, мешая ему. С минуту летчик, напрягая все силы, стремился к берегу. Веревка натянулась, течение давило на нее. Пловец стал сдавать, медленно отдаляясь от берега.
— Тянем назад! — крикнул Николай Владимирович. — Держись крепче, в порог унесет.
В ответ донесся голос летчика. Слов его никто не понял. На несколько секунд голова пловца скрылась под водой, затем она вынырнула ниже того места, где он скрылся. Резко взмахивая одной рукой, Ефремов поплыл к берегу.
— Отвязался! — вскрикнул Воробьев.
— Бочком плывет, режет воду, — впиваясь взором в далекого пловца, сказал Постриган. — Молодец... решил достигнуть берега во что бы то ни стало.
На лодке воцарилась тишина, все, не сводя глаз, следили за пловцом. Вот он недалеко уже от берега, на темном фоне воды мелькает рука. Но что это? Медленно, шаг за шагом пловец отдаляется на стрежень. Сильное течение, ударяясь о скалу, поворачивает к центру реки и непреодолимо несет смельчака за собой. Он все дальше и дальше от лодки, а впереди кипят волны порога.
Внезапно пловец прекращает усилия, больше не видно мелькающей руки, над водой чернеет его голова, вокруг которой уже кипят пенистые буруны. Еще минута — и дружный крик вырвался у побледневших людей. В начале порога, там, где река зажата с обеих сторон неприступными скалами, мелькнула голова пловца, на секунду показались его плечи и быстро взмахивающие руки, затем пловец поднял руку, как бы посылая последний привет, и скрылся в кипящем водовороте.
Прошло несколько напряженных минут, но Ефремов не показывался. Да и едва ли можно было увидеть его среди волн, бурлящих над камнями порога. Большаков снял шапку. На носу лодки, закрыв руками лицо, сидела Нина. Плечи ее судорожно вздрагивали.
***
Старый толсторог ни за что не хотел уступить молодому первенства в стаде. Упрямо склонив голову, увенчанную пудовыми, круто загнутыми рогами, снежный баран стоял на выступе скалы, ожидая натиска противника. На его рогах можно было увидеть тринадцать колец, что равнялось количеству прожитых бараном лет. Рога носили следы многих боев, выдержанных им в горах. Вот уже лет восемь подряд вожак не встречал достойного себе противника. Удар его массивных рогов был страшен, в него старый вожак вкладывал вес своего десятипудового тела и бил в лоб противника, словно тараном. Сегодня он встретился с сильным врагом, таким же крепким, да вдобавок вдвое моложе, чем он. Злобно роя землю копытом правой ноги, молодой баран смело ринулся в бой. Мгновение — и оба толсторога, встав на дыбы, ударились рогами.
Громкий костяной стук разнесся далеко, примешиваясь к однообразному гулу порога. Этот звук услышал человек, идущий вдоль берега реки. Он скинул ружье с плеча и настороженно прислушался. Сомнений не было. Где-то близко, за поворотом береговой скалы, дрались снежные бараны. Удары рогов сыпались один за другим. Человек бесшумно пошел на звук по узкой полоске отлогого берега, протянувшейся у подножия скалы. Если бы кто-нибудь из экспедиции оказался сейчас здесь, он тотчас узнал бы старшего оленевода Урангина, с которым разведчики расстались после облавы на волков.
Урангин, неслышно ступая, подкрался к повороту скалы и, прислонясь к гранитной стене, взглянул за угол. Бараны были еще далеко. Они дрались на выступе утеса, круто поднимающегося над берегом. То один, то другой из бойцов в пылу схватки оказывался так близко к обрыву, что, казалось, вот-вот он свалится с кручи, и тогда не нужно будет стрелять.
Урангин с минуту стоял неподвижно, наблюдая за схваткой. Его острые глаза различали подробности.
Ого, какие огромные, толстые рога у того крупного барана, что сейчас потеснил к пропасти своего противника. Старый, значит, мясо его невкусно, надо бить молодого, который, выдержав удар массивных рогов противника, еле удержался на выступе и сам перешел в атаку.
Оленевод ловко прополз до большого камня впереди и, притаясь за ним, поднял карабин. Он долго не стрелял, выжидая момента. Надо свалить барана так, чтобы он упал вниз, иначе его будет очень трудно достать с этого неприступного утеса.
Вот снова молодой боец нападает на старого барана. Рога у него не такие огромные, но силы больше. Зато старый толсторог опытнее. Он старается зайти так, чтобы противник оказался на уступе, и сбросить его вниз.
Снежные бараны осенью всегда бьются за право быть вожаком, но один другого они не убивают. Более сильный, вынудив противника к бегству, после зачастую ходит с ним в одном стаде. Иногда, затевая бой на краю пропасти, бараны сбрасывают вниз один другого или падают оба, разбиваясь о камни. Так и теперь старый толсторог прижал противника к обрыву. Сухой стук рогов раздается все чаще. Вот молодой, собрав все силы, продвинулся немного вперед; старый начинает уступать пядь за пядью.
Пора! Урангин прицелился, выждал момент, когда оба бойца поднимутся на дыбы для очередного удара, и спустил курок. Звук выстрела слился со стуком рогов. Молодой баран осел на задние ноги, перевернулся на бок, секунду задержался у обрыва и, увлекая за собой мелкие камни, рухнул вниз. Его противник, гордо подняв голову, оглянулся вокруг, потряс рогами, довольный одержанной победой, притопнул ногой, не торопясь отошел от края скалы и исчез из виду. Урангин бросился к своей добыче, лежавшей наполовину в воде.
Добытый оленеводом баран был очень тяжел. Урангин с трудом оттащил его на несколько шагов от воды. Через полчаса, разложив костер, он поджаривал ломтики печенки, насадив их на обструганные палочки. Но позавтракать ему не пришлось. Внимание его привлек коршун, описывающий круги над чем-то лежащим у самой кромки воды, там, где река, вырываясь из теснины скал, образовала у берега небольшую заводь с обратным течением.
«Другой баран, наверное, — подумал Урангин, приглядываясь. — Нет, не похоже. Что бы это могло быть?» Отложив в сторону недожаренную печенку, он не спеша направился к странному предмету. Чем дальше, тем быстрее становился шаг оленевода. Затем он пустился бегом, поняв, что коршун вьется не над трупом снежного барана, а над телом человека.
***
Горестное молчание долго царило в лодке. Люди старались не встречаться взорами, словно каждый чувствовал себя виновным в гибели летчика. Николай Владимирович Воробьев мысленно винил в случившемся одного себя. Нельзя было уступать этому горячему человеку право плыть. Но сделанного не вернешь, а попытку Ефремова должен повторить сам Воробьев. Взглянув на хмурые лица товарищей, Николай Владимирович сбросил одежду и стал обвязываться веревкой.
— Постой, начальник, — поднял руку Большаков. — Зачем напрасно — не доплывешь; другое думать надо, однако.
— Другого не придумаешь...
— Придумал немного. Собрать одеяла, брезент, шить парус, стащит.
— Парус... бесполезно, ветра-то нет.
— Ветер зачем? Водяной парус делать будем, течение сильнее ветра, однако. — Кирилл Мефодиевич невозмутимо принялся набивать трубку.
— Водяной парус! — сказали разом Воробьев и Постриган, поняв мысль проводника.
— Ты, Кирилл Мефодиевич, просто гений. Водяной парус — да ведь это идея!.. Течение здесь сумасшедшее, мигом стащит нас с камня.
— Зачем гений, просто Большаков, — улыбнулся проводник. — Сошьем парус, привяжем весла, к ним веревки, совсем хорошо.
Закипела работа. Разведчики собрали все пригодное для водяного паруса. Он получился настолько огромным, что Кандыба усомнился — выдержит ли его тягу канат, свитый еще на стане из остатков всех веревок от палаток и упаковки груза.
— Выдержит, — решил он, осмотрев канат. — Вяжите его по углам паруса. Если оборвет, значит, крепко мы сели — не стащить тогда лодку.
Водяной парус, спущенный с носа «Говорящего», тотчас наполнился быстрым течением. Канат натянулся, как струна, задрожал, судно медленно подвинулось вперед, скрежеща дном о камень. Разведчики бросились ставить носовую и кормовую греби. Еще минута — и «Говорящий», освобожденный из плена, закачался на чистой воде и, увлекаемый парусом, помчался к порогу.
— Руби канат! — крикнул Кандыба, занимая свое место у кормовой греби. — Руби, нам его обратно некогда выбирать. Кормовая, бей направо! Носовая — лево, лево! Навались!
Юферов обрубил канат водяного паруса. Разведчики заработали веслами, следя за движением руки лоцмана. Лодка стремительно взлетела на первый бурун порога, зарылась носом в воду и снова поднялась, словно норовистый конь. Мимо промелькнул острый камень, торчащий из воды, за ним другой, третий. В десять минут «Говорящий» промчался через порог, не задев за подводные камни. Крутые берега реки расступились, лодка плыла по спокойному широкому плесу. Нина, все время вглядывавшаяся в берега реки, вдруг закричала:
