Филипп Бурнаков - Небесный огонь
— Уверен? Тогда скажи, где север, а где юг.
— Без компаса в такой темноте никто не определит. Какой умный! Днем — пожалуйста.
— Тот, кто заблудился, и днем не определит.
Арминек не нашелся что сказать.
Пора было думать о ночлеге. Нохы — не шалаш. Надо искать подходящее местечко. Хотя бы под деревом…
Тупой взгорок, поросший молодыми кедрами, мы после назвали Хара тигей — Черной макушкой. Уходить с него на ночь глядя не имело смысла.
— Давай останемся тут,- предложил я.- Раз здесь орешничали, может, где-то остался какой-нибудь балаган. Поищем?
Мы спустились в лощинку, где возвышались вечнозеленые ели, под которыми вполне можно было устроиться на ночь. Рядом журчал ручеек. Чего еще? Сняли с себя «вьюки». Я уселся на пенек. Непоседа Арминек бродил вдоль ручейка.
— Толай! Толай! — радостно завопил он.- Скорей сюда! Смотри!
Я побежал к нему. За кустарниками что-то чернело. Подошли ближе: шалаш! Самый настоящий! Старый шалаш, крытый толстым драньем.
— Ура!
Самое удивительное, что мы несколько раз проходили мимо этого балагана. С нетерпением бросились к нему. Шалаш чуть накренился на одну сторону. Две доски, служившие когда- то дверью, валялись рядом. Бедный шалашик! Он походил на всеми покинутого дряхлого, грустного старика. Много лет не было возле него ни одного человека. И звери, должно быть, обходили его. Трава скрыла все следы. Зато внутри… Будто в настоящий музей попали. Все это мы разглядели, когда разожгли в очаге огонь.
Очаг был сложен посреди шалаша. По обе стороны от него невысокие нары на чурбаках. Против входа еще одна лежанка. Три-четыре человека вполне могли здесь разместиться.
Справа повалившийся набок низенький столик из рассохшихся досок. Над ним — полочки для посуды, а на них почерневшие деревянные чашки — побольше и поменьше, самодельные. Тут же берестяная узорчатая солонка. На колышек подвешена серенькая корзинка, сплетенная из ивовых прутьев, в ней три деревянных ложки и нож. Рядом с очагом берестяной коробок-ипчек, в который аккуратно сложены куски бересты и лучинки для растопки.
Арминек отыскал еще небольшой ящичек, тоже берестяной. Открыли крышку, а там огниво и кожаный мешочек с какими-то мягкими, будто ватными, комочками. Я догадался, что это такое,- трут. Арминек помял пальцами один комочек, понюхал, пожал плечами. Ладно, думаю, не все тебе одному знать! Под трутом в мешочке лежало несколько плоских камней — кремни. Кроме того, в этом коробке обнаружили шило, иглы, наперсток, разные нитки — и фабричные, и самодельные из конопляных волокон, и тарамы, нитки из сухожилий с косульих ног, самые крепкие, обувь чинить.
Так увлеклись, что о позднем времени позабыли.
— Ну как, останемся? Сможем здесь переночевать? — спросил я.
— А почему нет? Раз шалаш столько простоял, неужели как раз сегодня рухнет. У деда Нартаса крепкие руки были. Это, конечно, он делал балаган.
— Ну да. Кто же еще? Значит, остаемся!
Почему-то мы сразу решили, что это шалаш Нартаса ага. И, как после оказалось, не ошиблись.
Тем временем Арминек занялся огнивом. Он все хочет сделать сам, первый. Вот и сейчас принялся высекать искры. Ничего у него не выходит, но он не сдается. Рраз! Раз!.. Ударил по пальцу, отшвырнул кремень, сунул палец в рот. Мне смешно, но я сдерживаюсь. Подобрал кремень, взял огниво. Положил на камень кусочек трута, прижал большим пальцем, оставив на виду самую нежную мякоть, куда должны попадать искры. Несколько ударов, и одна-единственная искорка стрелой вонзается в трут. В то же мгновение от еле заметного жиденького дымка пошел ароматный запах.
— Ура! — закричал Арминек, будто свершилось великое чудо.- А ты знаешь, что надо делать, чтобы был огонь? Знаешь?
Теперь и я могу немного поважничать:
— Выдери из фуфайки клок ваты. Скорей!
Окутал ватой дымящийся трут. Теперь потянуло удушливой гарью, так что в горле запершило. Схватил с пола пучок сухой травы, приложил к ней тлеющую вату и стал сильно махать, чтобы и ветер помогал разжечь огонь. Есть! Пламя!
— Вот,- говорю.- Видел, как надо?
— Молодец. Признаю твою победу.
Теперь за дело берется Арминек, а я его учу.
— Как интересно раньше добывали огонь!-удивляется он, орудуя кремнем и огнивом.
Пока я ставил на очаг котелок с водой, он все пытался поджечь трут. Искры сыпались в разные стороны, но никак не попадали куда надо. Арминек ударял себя по пальцам, морщился, ругался, но не сдавался. Наконец и ему удалось зажечь крупной красной искрой трут.
— Толай! Толай! Смотри!
Раздул пламя и опять закричал:
— Толай! Смотри!
Он держал над головой пылающий пук травы, рискуя обжечься, ходил вокруг очага и повторял:
— Огонь! Огонь! Вот так же я понесу домой небесный огонь!
— Осторожно! — предупредил я.
— Это огонь дедушки Нартаса. Он его нам оставил,- орал Арминек.
Пальцы ему все же припалило, и он швырнул остаток пылающей травы в очаг.
Пока не закипела вода, мы стали смотреть, что еще есть в шалаше. Арминек снял с деревянного колышка, вбитого почти под крышей балагана, натруску с охотничьим припасом для пистонного ружья — бычьи рога под порох и дробь, маленький рожок для пистонов, кожаная сумочка под пыжи, железный стаканчик-мерка…
— Все бы это в наш музей! — прищелкнул языком Арминек.
— Нельзя… Это предмет деда Нартаса.
— А-аа! Тогда положим на место.
Он повесил натруску на колышек. И еще повезло моему другу — из-под нар он извлек весь затянутый паутиной хомыс с оборванными струнами из конского волоса.
Чай поспел. Мы наскоро поужинали и улеглись спать. Хоть и устали за день сильно, долго не могли заснуть — так разволновались, что нашли шалаш и столько интересного в нем.
Была уже глубокая ночь. Где-то в тайге гудел тудет-удод.
Состязание зверей
…За Хара тигеем запел дикий петух. Его сигналы тут же подхватили и заголосили другие петушки, перебудив тонкоголосых синичек. Затараторили остальные таежные птахи. Проснулось все живое в лесу… кроме Арминека.
По птичьему гомону я только и догадался, что наступило утро. Вот это заспались! А вставать не хотелось: ноги гудели от вчерашней ходьбы. Пошевелил ступнями-ноют… Даже застонал потихоньку, и от этого как будто стало полегче. Заставил себя подняться — не лежать же весь день в балагане!
В очаге дотлевали дрова. Мы перед сном сунули в него пару толстых суковатых поленьев. У одного почти целиком выгорела сердцевина и тонкие стенки головни, вспыхивая, казались сделанными из маленьких красных кирпичиков.
Пошел за водой. Проволочная дужка котелка звонко звякала при каждом шаге, да так громко, что отдавалось на весь лес. Сунул пальцы в ручей — холодно! Умываться расхотелось. Ладно, решил, после умоюсь… Вернулся в шалаш, поставил котелок с водой на угли, прилег на нары и, слушая птичью перекличку, незаметно задремал.
Проснулся оттого, что кто-то сильно дергал меня за плечо и кричал:
— Засоня! Ну и выбрал я себе хозончы! Вот и ходи с таким в тайгу.
Открыл глаза — Арминек стоит рядом, дуется:
— День уже, а ты все валяешься!
Ага. Вон ты как! Я лениво повернулся на другой бок и буркнул:
— Лучше на себя посмотри, а потом ругайся,- и рукой показал в сторону очага.
— Ишь ты, какой хитрый! Еще врать будет. Там огонь с ночи горит.
Я вскочил, снял с углей котелок, в котором ключом кипела вода.
— На, пощупай. Тоже, скажешь, с ночи? Лучше сходи-ка к роднику, ополоснись, чтобы глаза раскрылись. Вода — в самый раз засонь будить.
Арминек прикусил язык. Я потащил его к воде. Мы оба с удовольствием плескались в чистом освежающем роднике.
Прежде, чем позавтракать, починили развалившийся столик, а когда поели, навели в шалаше полный порядок. Все прибрали по своим местам, по таежному обычаю принесли и сложили возле очага сухие дрова, нащепали лучины — полный ипчек. Уходя, плотно прикрыли досками вход — сбить и навесить дверь не смогли, не было ни инструментов, ни умения…
— Мы еще придем сюда,- сказал Арминек.- Теперь у нас будет где останавливаться.
И — снова в путь. Как и вчера, нас окружал незнакомый, таинственный лес. Со всех сторон обступали бесчисленные темно-серые стволы молодых кедров, разлапистые густо-зеленые ели, непролазные заросли таволожника. Под ногами хрустели прошлогодние шишки, вышелушенные белками, высохшие ветки. Настроение отличное. Утренняя прохлада и воздух тайги, настоявшийся на запахах хвои и киргеека — душистого лишайника, прибавляли бодрости.
Арминек, конечно, шагал впереди, не уставая повторять:
— Вот-вот Улгенник покажется. Теперь уже совсем близко.
Но никакого намека на перевал не было. Мы взобрались на пологий склон, спустились в низину. Выходили на небольшие поляны, перед нами открывались ненадолго просветы в тайге, и снова чыс, дебри, чаща…
