Иштван Фекете - Терновая крепость
— Ну и здорово же ты, выглядишь, Кряж! Счастье, что тебя не видит твоя мать!
— Плотовщик, если бы ты видел себя! Жаль, что здесь нет зеркала.
— Ужо дома посмотрите на себя, — вмешался в разговор Матула, сушивший над костром их одежду.
— К тому-то времени мы будем как огурчики.
— Не думаю, — проговорил Матула, поворачивая над огнем штаны, от которых шел пар. — Но сегодня же мы возвращаемся домой…
— Что-нибудь случилось, дядя Герге?
— Ничего! А чему бы случиться? Град сильнее всего был здесь, а деревне досталось меньше. Молотьбу приостановили, тока прикрыли брезентом, а когда я второй раз возвращался, уже снова гудели машины.
— Второй раз? — удивленно посмотрел на старика Дюла.
— Когда я первый раз был здесь, вы спали и даже под одеялом дрожали. Ну, я вижу, дело дрянь, и вернулся опять в село, потому как вам нужна сейчас Нанчи. Только Нанчи: А она, конечно, рада, что сможет отмыть вас, намазать всякими там мазями, ну и накормить.
Ребята слушали молча, но на лице Плотовщика появилось обиженное выражение. Правда, эта обида была неглубокой да и заметить ее было трудновато, так как лицо нашего славного Плотовщика теперь не способно выражать какие бы то ни было чувства. Неглубокой же она была потому, что, хотя ему и тяжело было расстаться с хижиной и со старым Герге, его все же радовала мысль о ласковых руках тетушки Нанчи, о теплой постели и вообще о каменном доме, не продуваемом насквозь ветром.
— А сколько мы должны будем там пробыть, дядя Герге?
— Сколько захотите.
— Ну, это не плохо, — проговорил Кряж, поглаживая свою измолоченную градом голову. — Нам не повредит, если нас малость подвинтят.
— Ну, об этом и речи нет, — успокоил их Матула, неправильно поняв Кряжа. — Разве что господин Иштван скажет вам пару теплых слов, но это не беда.
— Кряж даже сапог потерял в иле, потому что пришлось тянуть лодку за цепь к камышам. Грести совершенно нельзя было. Второй сапог, правда, уцелел.
— Один сапог — это не сапоги, — глубокомысленно заметил Матула. — Но, к счастью, тут пешком-то идти совсем чуток.
— Н-да… подумать даже страшно, — сразу потускнел Плотовщик. — Ноги у нас все в порезах и царапинах… И мокро сейчас.
— Телега вас будет ждать у моста, а до моста мы доедем на лодке.
— Дядя Герге! — воскликнул Плотовщик, готовый броситься на шею старику. — Вы обо всем подумали!
— Обо всем не обо всем, только о том, о чем надобно. Но одежда ваша уже просохла. А телега, наверное, уже у моста.
Мальчики тотчас же оделись. Правда, когда они одевались, им казалось, что вся одежда их утыкана колючками.
— Я с удовольствием отправился бы совсем раздетым, — морщась от боли, проговорил Плотовщик. И действительно на теле с трудом можно было отыскать живое место.
— Можно я буду грести, дядя Герге? — спросил Кряж, державшийся более стойко.
— Еще успеешь погрести, а сейчас нам надо спешить.
И Кряж увидел, что значит грести по-настоящему. Впрочем, Дюла еще не видел ничего подобного, ведь до этого Матула никогда не спешил. А сейчас он торопился, и лодка буквально летела по воде.
Исхлестанные градом ребята сидели в лодке и дрожали, а Кряж вдруг так громко чихнул, что даже вспугнул цаплю, которая, вытянув тонкие, как мундштуки, ноги, выпорхнула из камыша.
— Ага, — промолвил Матула, — ага! Начинается уже. Ну да ничего, тетушка Нанчи сделает вам ванну и напоит горячим чаем…
Когда телега въехала во двор, тетя Нанчи стояла в дверях, подбоченившись, с воинственной миной на обычно кротком лице. Тетушка Нанчи была подготовлена к тому, что ребята «промокли», как сказал Матула, и поскольку это сказал Матула, то она готова была даже и к тому, что дети очень промокли, но такого зрелища она никак не ожидала.
— Добрый день, тетя Нанчи, — хрипло произнес Дюла и попытался улыбнуться, но левый глаз у него только наполовину раскрылся, а распухший нос, украшенный двумя ссадинами, наверное, с орех величиной, вообще не смог принять участие в улыбке, считая, что она ему сейчас никак не соответствует.
«Я так и окаменела, — рассказывала позже старая Нанчи, — хотя увидала только их лица».
— Вот мы и приехали, тетя Нанчи! — весело провозгласил Кряж, чтобы разрядить обстановку. Однако голову свою он держал осторожно, словно дорогую хрустальную вазу, и странно запрокидывал ее, точно гусь, взирающий на небо. — Вот мы и приехали!
— Да уж вижу, — с тяжелым вздохом ответила Нанчи. — Вижу, боже милосердный, хотя лучше бы я этого не видела! Ну, слезайте же скорее!
— Первым зашевелился Кряж и выпростал из-под одеяла голые ноги.
Нужно признаться, что Кряж слегка покраснел, потому что… Ох, уж эти ноги!
Тетя Нанчи как завороженная смотрела на ноги Кряжа, а тот все сильнее и сильнее краснел под ее взглядом.
— Сапоги я потерял, — заговорил наконец он. — Но ничего, я ведь привез из дому и башмаки.
— Господи помилуй! Ноги-то все в крови!
— Чепуха, небольшие ссадины… — И, твердо став на ноги, Кряж с готовностью предложил: —Тебе помочь, Плотовщичок?
Дюла приподнялся на телеге. Его пошатывало, и ему казалось, что тело его, нывшее от боли, вот-вот рассыплется на куски.
— Пожалуй, помоги, Кряж.
Телега укатила, наши герои поплелись в дом, а тетушка Нанчи кружила вокруг них, оглядывая со всех сторон, как наседка своих цыплят.
— Небо милосердное! — причитала старушка. — Небо милосердное! И всему виной этот Матула! — вдруг взорвалась она.
— Почему? — в недоумении остановились оба мальчика. — Почему?
— Да не стойте вы, несчастные! «Почему, почему»! А потому! — воскликнула она. — Потому, что он не побеспокоился о вас!
— Да ведь…
— Идите, идите! Ванна ждет вас, кровати приготовлены, а им разговаривать захотелось!
В ванной комнате было по-настоящему жарко, весело булькала вода, и на крючке висели две огромные ночные рубашки дяди Иштвана.
— Потрите друг другу спину. Вон тут рубашки. А потом марш в постель! Тогда я уже посмотрю, что с вами делать!
И через полчаса оба паренька стояли в комнате, чистые и сухие, похожие в ночных рубашках дяди Иштвана на индийских факиров, только что вставших с досок, утыканных раскаленными гвоздями.
— Давай ложиться, Кряж, а то я сейчас свалюсь. И сразу же закрывай глаза, иначе тетушка Нанчи не даст нам покоя.
Впрочем, это предупреждение было излишним, потому что Кряж не только закрыл глаза, но через несколько минут уже легонько похрапывал, погрузившись в бездонную пучину сна.
Разумеется, они и представления не имели о том, что солнце зашло, и в окна черными глазами заглянул вечер.
Деревня окуталась мраком, потому что небо вновь заволокли тучи, закрывшие звезды. Трудно было сказать, снилось ли что-нибудь нашим избитым градом молодцам. Дюла, правда, не раз беспокойно ворочался во сне, зато Кряж совсем затих, даже похрапывания не было слышно.
Не знали они, конечно, и о том, что тетя Нанчи несколько раз заходила к ним и с чаем и со всякими баночками и скляночками и лишь с трудом подавляла в себе желание немедленно приступить к лечению ребят.
— Душа не лежала будить их, — говорила она дяде Иштвану, пребывавшему в крайне дурном расположении духа и нет-нет да отпускавшему короткие, но. крепкие словечки в адрес града.
— Если бы вы только их видели! — сказала Нанчи, кивнув в сторону двери.
— А чего мне на них смотреть?
И все же после ужина он зашел к мальчикам и включил свет.
— Черт побери! — даже присвистнул он от удивления, переводя взгляд с синевато-зеленого лица Плотовщика и его распухшего носа на шишкастую и словно покрытую коростой голову Кряжа. — Их, видно, град застал где-то на открытом месте!
И он подошел поближе к Дюле, который спал, разбросавшись, почти скинув с себя одеяло. Дядя Иштван внимательно посмотрел на его сбитые, исцарапанные колени, на покрытый испариной лоб и ласково взял руку племянника в свою.
«У мальчика жар, — подумал он. — Если послать за доктором, пока он приедет, будет полночь: ведь я сам дал ему телегу доехать до соседней деревни».
«Ну, может, и так обойдется, — успокоил он себя и тихо вышел из комнаты. Но прежде чем выключить свет, еще раз оглянулся. — Нет, у Дюлы жар, и это не от царапин и синяков».
— Тетушка Нанчи, — сказал он, выйдя на кухню, — пусть Балаж к семи съездит за доктором.
— Не нужно ни за кем ездить!
— Нужно! К тому времени я вернусь домой — хочу поговорить с ним. А Балаж пусть не распрягает, а отвезет брезент к машинам, чтобы было на чем просушить овес. А на обратном пути пусть захватит бидоны из-под масла. Только чтобы переложил их соломой, а не то перепачкает всю повозку…
— Балаж человек аккуратный.
— Потом пусть заедет в кузницу, подковать лошадь, а по дороге пусть заглянет в кооператив, не привезли ли купорос и сбрую. Если еще нет, надо будет позвонить по телефону на базу. Если привезли, пусть доставит в амбар, но скажите, чтобы по пути заехал за акушеркой — жена Йошки Лакатоша просила.
