Глория Му - Детская книга для девочек
– …сам видишь – дела мои пошатнулись, – отдуваясь, сказала Павловская, – так накинул бы за девку хоть полтинничек.
– Где ж я тебе напасусь полтинничков? – возмутился старик. – И сотнягу-то тебе плачу токмо по дружбе. Мне этих младенцев тащут и тащут, складывать уже некуда. И то, подумать – верный кусок хлеба на всю жизнь, эдак дите свое пристроить каждый рад.
– Благодетель ты, Калистрат Калиныч, – насмешливо скривила губы статская советница.
– Благодетель и есть! – загорячился дед. – Ты б знала, во сколько мне обходится один пащенок! Корми его, гляди за ним! Так ведь дохнут еще, паскуды, что твои мухи! Из пяти хорошо ежели одного до нужной кондиции довести выходит!
– Ну, за девку бы все же накинул, – не сдавалась Павловская, – девка-то тебе большой барыш сулит!
– Твоя правда. Девку-уродку завсегда жальчее, – согласился Калиныч и вздохнул. – Ох, больно уж тоща. Откормить сперва придется, а уж потом я за нее возьмусь. – Он умильно почмокал малютке и продолжил мирным голосом, словно речь шла о самых обыкновенных вещах: – Сперва горбик ей набью – чтоб и на спине, и на грудине. А после ножку еще подвыверну – хроменькая горбунья будет, это ж загляденье! Каменное сердце дрогнет, мошна сама собой развяжется…
Над головой у Гели грохнуло. Это Щур саданул кулаком по двери и с криком:
– Ах ты, старый упырь! – вывалился из шкафа.
Калиныч вскочил, но мальчишка уже выхватил у него из рук ребенка.
– Ну, здравствуй, мил человек, – старик, как видно, был не из пугливых. – Кто таков, обзовись, покуда я псов своих не кликнул.
– Не поверишь. Двоюродный внучонок самой госпожи статской советницы, – с издевкой представился Щур. – Что вылупилась, бабуся моя слепенькая? Никак не рада мне?
Павловская остолбенело таращилась на мальчишку, так и держа блюдечко в растопыренных пальцах.
– Кончилась твоя комедь, гадюка. И гляди, на Хитровку сунешься – своим скажу. Из рогаток расстреляют… – Щур хотел еще что-то добавить, но Калиныч пронзительно свистнул, и началась невообразимая кутерьма.
Входная дверь распахнулась, в комнату ворвалось какое-то страшилище – горбатое, с длинными, как у гориллы, руками и ужасно изуродованным лицом (вместо носа – черная нашлепка, лоб и щеки покрыты жуткими язвами).
– Маз, паскуда, что ж ты гостей не встренул? – рявкнул старик.
Маз растопырил руки и двинулся на них. Щур с силой пнул ногой стул Павловской. Статская советница тяжело завалилась набок, потянув за собой скатерть. Самовар опрокинулся, на Калиныча хлынул кипяток, белобородый взвыл и закрутился на месте.
Щур сунул младенца Геле, подтолкнув ее обратно к шкафу, а сам колобком бросился под ноги Мазу. Горбун рухнул на старика, а мальчишка, подхватившись, еще и накинул на них скатерть.
В дверь все лезли чудовища, одно страшнее другого.
– Дите держи, не выпускай! – Щур, запрыгнув в шкаф вслед за Гелей, поволок ее по темному подвальному коридору. Она бежала, стараясь поднимать ноги повыше, чтобы не споткнуться.
Пару раз свернув, беглецы выскочили куда-то, где невыносимо пахло кошками и кислой капустой. Щур распахнул покосившуюся дверь и резко отпихнул Гелю в сторону.
В дверном проеме стоял человек:
– Что за хипеж, браток? Облава?
Щур вместо ответа боднул его головой в живот. Человек согнулся пополам, а мальчишка, подхватив Гелю, бросился бежать по улице.
Позади слышались какие-то крики, но они мчались со всех ног, не пытаясь спрятаться, – малышка на руках у Гели орала как резаная. Выбежали на широкую, хорошо освещенную улицу – у обочины стояло несколько пролеток.
– До Солянки за целковый! – на бегу выкрикнул Щур.
– Давай ко мне! – самый расторопный из возниц махнул им рукой, а остальные снова задремали на козлах.
Щур подсадил Гелю с ребенком в коляску и оглянулся. Но их уже никто не преследовал.
Когда поехали, отобрал орущую малышку, стал укачивать:
– Ну, котечка моя, будет плакать! Ах ты, котечка-коток, котя – серенький хвосток, баю-бай, баю-бай, спи, котена, засыпай…
Геля, однако, была не расположена к пению.
Придвинувшись к Щуру поближе, зашипела ему на ухо:
– Что ты натворил? Какие рогатки? У этой Павловской в полиции кум! Да она тебя со свету сживет, если только эти тролли до тебя раньше не доберутся…
– Пошел котик во лесок, нашел котик поясок, – продолжал напевать Щур. Только когда малышка пригрелась и затихла, обернулся к Геле:
– Чего за тролли еще?
– Ну… это такие упыри, – подумав, объяснила она.
– И как же было дите там кинуть? С упырями? Чтоб ему ноги повывернули? Слыхали, как этот благодетель хвалился, – один из пяти ребят у него выживает. – Щур сжал челюсти так, что желваки заиграли. – Сам ее в Воспитательный дом подкину. Там тоже один из пяти выживает, так хоть нарочно не калечат.
Геля приподнялась, похлопала извозчика по спине.
– Будьте добры, отвезите нас на Чистопрудный бульвар.
– Ваша воля, – пожал плечами дядька.
– Раз она подкидыш, не все ли равно, куда ее подкидывать? – сказала Щуру, который вопросительно поднял брови. – Я знаю одну женщину. У нее муж умер и дочка. Она строгая, но очень, очень добрая.
– Можно, – поразмыслив, кивнул Щур. – Ежели оставить не захочет, так все одно в Воспитательный дом снесет. Так на так выходит.
Ехали на этот раз неспешно, Щур все напевал колыбельные, и Геля стала задремывать – от приятного покачивания, мелькающих огоньков и тихого, хрипловатого голоса:
– Мурка, не гляди, там сычНа подушке вышит.Мурка, серый, не мурлычь,Бабушка услышит…
– А про налетчиков-то ваших тоже разъяснилось, – внезапно сказал Щур, и Гелин сон раскололся, как зеркало.
– А? – тупо переспросила она, стряхивая остатки дремы.
– Ну, налетчики. Те, что Вильгельмовичу наваляли. Помните – Маз, Дроссель? Я ж говорил, что не наши. Калиныча это псы. Видать, бабка их подговорила вас пугнуть, от Хитровки отвадить. А не вышло. Ох, и упертая вы! – Щур, улыбаясь, покачал головой.
– Ну да, – сонно кивнула Геля. И встрепенулась: – А что же ты теперь будешь делать? Вдруг они и до тебя доберутся?
– Ништо. Мы с Вильгельмовичем им добиралки-то пообрываем, – свирепо произнес Щур. – Не верите? Вильгельмович – он только с виду хлипкий. А по своей человеческой натуре – кремень. И товарищ хороший, каких поискать… Я к нему жить уйду, давно зовет. Только сперва мелюзге скажу, чтоб разбегались, а то, не приведи господь, бабка их по одному к Калинычу перетаскает.
– В полицию ее надо! – решительно заявила Геля. – Чтобы никому больше не могла навредить!
– Про полицию забудьте, – скривился Щур, – нету у вас супротив нее доказательствов. Статская советница – это вам не кот начхал. Ваше слово против ейного – пустой брех, ни шиша не стоит.
Геля подумала и была вынуждена согласиться.
– А Калиныч? Неужели так и будет калечить детей?
– Дак его сто раз ловили, а пришить ни черта не могут. Даже в газете прописывали. Сам видал – возбудить, мол, уголовное дело по обвинению в сознательном калечении детей крайне сложно.
– Так что же, все напрасно? – поникла девочка.
– Как так – напрасно? Советница пакостить покуда не посмеет, нет резону ей светиться. Да дите еще у них вырвали! Глядишь, пристроим в хорошее место – будет жить. Разве ж плохо?
– Хорошо, – улыбнулась Геля. – Дяденька извозчик, остановите, пожалуйста, у электротеатра!
Замешавшись в толпу, валившую с последнего киносеанса, двинулись по бульвару.
Железные ворота были заперты, и Геля посетовала:
– Эх, с другой стороны надо было заходить. Там калитка…
– Вы чего, сюда хотели деваху подкинуть? – удивился Щур. – А не рановато ей в гимназию?
– В самый раз. Пойдем.
Пришлось идти назад, до переулка. Геля боялась, что малышка проснется и снова начнет плакать, но обошлось. Калитка закрытого учебного заведения, по счастью, оказалась открытой.
– Видишь – там крыльцо? Это квартира начальницы гимназии, – шепотом сказала Геля.
Щур кивнул:
– Я мигом, – крадучись, пробежал через двор, положил младенца на крыльцо, несколько раз провернул звонок и бросился обратно – к на редкость полезным кустам сирени, которые, как нарочно, были растыканы по всей Москве.
Младенец проснулся и заорал.
Дверь распахнулась, выглянула перепуганная горничная и тут же скрылась в квартире.
– Не вышло. В полицию побегла звонить, – с досадой шепнул Щур.
Но тотчас на крыльцо вышла Ольга Афиногеновна, подхватила ребенка на руки:
– Катя, да как же ты его здесь оставила? – упрекнула она горничную.
– Испугалась я, а вдруг он мертвый? – плаксивым голосом ответила та.
